Выполнил:
Чунин Нестор,
обучающийся 3 класса
Руководитель:
Смирнова Н.В.
Меня зовут Нестор, я живу в городе Ржеве - это моя малая Родина. Наш город очень красивый и древний, с богатой историей и множеством разных традиций. Мне нравится бродить с родителями по городу, слушая рассказы о том, как на этих улицах проходило их детство, узнавать историю старинных зданий, наблюдать за изменениями и анализировать их. Глядя на старые открытки и фотографии, я вижу, что некоторые места города сохранили свой исторический вид, другие изменились до неузнаваемости. Мне всегда была интересна история моего города и его улиц, особенной той на которой я живу. Я думаю, что было бы замечательно, если бы все ребята интересовались прошлым своего города. Тогда каждый мог бы изучить историю отдельного его уголочка, например, улицы или переулка, на котором он живёт и поделиться сведениями с другими. И тогда, по крупицам, мы могли бы воссоздать всю картину. О том, каким раньше был Ржев, многие ржевитяне узнают из рассказов своих родителей, бабушек и дедушек, но порой эти истории так и остаются только лишь в семье, а ведь как было бы здорово, если бы каждый житель Ржева мог их почитать, узнать что-то новое о своей родной земле. Сейчас в городе остаётся всё меньше старожил, тех бабушек и дедушек, которые помнят Ржев довоенный и даже дореволюционный. Поэтому так важно записывать их рассказы и бережно хранить, чтобы было что передать потомкам.
Сейчас моя семья живёт на улице Калинина. На этой улице вырос мой папа и шестеро его братьев и сестер, здесь живут мои бабушка и дедушка, здесь же стоит моя школа и храм, в котором я был крещён. Я люблю свою улицу и не устаю любоваться ею. В каждое время года она прекрасна по-своему. Весной, когда природа оживает, улица начинает скромно зеленеть молодой свежей листвой, журчать звонкими ручьями и заливаться пением скворцов, вернувшихся из тёплых стран в заботливо приготовленные для них домики.Летом улица утопает в зелени старых лип, переливается соловьиными трелями и благоухает ароматом сирени (она растёт здесь почти у каждого дома). Осень зажигает мою улицу ярким багрянцем, щедро посыпает прохладным дождём и одаривает пряным ароматом земли и грибов. А зима кутает её в тёплую снежную шубу, укрывая до поры все наши старые липы и ароматную красавицу-сирень, превращая всё вокруг в сказку. Иду по своей улочке и представляю, что попал в угодья батюшки - Морозки. Здесь тебе и сверкающие узоры на окошках приземистых домиков, и ледяная горка, и пышные сугробы - красота! Но какой же была моя улица сто, двести и даже триста лет назад?
Оказывается, улица, которая нам известна под названием Калинина появилась на плане города, утвержденном императрицей Екатериной-II 4 ноября 1777 года. Начинается улица Калинина от Торопецкого тракта на западе и оканчивается на набережной реки Волги на востоке города. Протяженность улицы 1800 метров, она пересекает улицы Дзержинского, Белинского, Гоголя, Кривощапова, Большую Спасскую, Октябрьскую, Марата, Соколова, Галицинский переулок. Дома здесь, по большей части, малоэтажные, что, на мой взгляд, придаёт улице старинный, уютный вид.
Улица Калинина была названа так в честь Михаила Ивановича Калинина, российского революционера, советского государственного и партийного деятеля.
Раньше улица Калинина носила название Смоленская. Так она называлась по одноимённой церкви иконы Божией матери (1866 г.), которая располагалась при Ржевском училище для девиц-сирот духовенства (1865 г.). Это училище было учреждено потомственной почетной гражданкой Москвы, богатой купчихой Анной Васильевной Мазуриной. В начале 80-х годов XIX века училище перешло в ведомство Тверской епархии. Существовало оно до 1917 года. После революции и до войны в здании бывшего училища располагалась железнодорожная школа № 2. В годы Великой Отечественной войны оно сохранилось, была разрушена только колокольня Смоленской церкви. В настоящее время церковь восстановлена. Сейчас в здании находится Епархиальное управление Ржевской епархии.
На улице Калинина сохранились ещё несколько важных зданий - свидетелей истории нашего города. Среди них Школа им. А.С.Пушкина 1936 года постройки.
С 1937 года школа носит имя Александра Сергеевича Пушкина. В 1999 году, в 200-летнюю годовщину со дня рождения великого поэта, на здание была установлена мемориальная доска о присвоении Муниципальному образовательному учреждению «Средняя образовательная школа № 1» имени великого русского поэта, драматурга и прозаика Александра Сергеевича Пушкина.
В годы Великой Отечественной войны школа была сильно разрушена, оккупанты разместили в ней конюшню. Восстановлена она была первой из средних учебных заведений города, школа начала работу уже с 1 сентября 1943 года, поэтому ей и был присвоен № 1.
Ещё на улице Калинина располагается территория Пожарной части (ОГПС-4). Пожарная часть была учреждена 20 августа 1871 года «тщанием» известного городского главы Ржева того времени Евграфа Васильевича Берсенева. В то время это называлось «Пожарное общество ревнителей».
Раньше, как и сейчас, в городе случались пожары, но в те времена не было пожарных машин и современной техники, поэтому пожары тушили с помощью ручных насосов, используя воду из ближайшего водоёма.
Здесь, рядом с пожарной частью установлена настоящая ручная помпа, которой много лет пользовались наши предки при тушении пожаров. Здесь же, рядом с пожарной частью, можно увидеть мемориальную доску, установленную в 2004 году в память об учителе Алексее Ивановиче Тимофееве, казнённом фашистами 6 ноября 1941 года. Тимофеев Алексей Иванович, был учителем истории во 2-ой железнодорожной школе и с началом войны был призван в Красную Армию. Попал в окружение, но вышел и вернулся в Ржев. Здесь, на квартире в доме на ул. Смольная, он был арестован как поджигатель и публично повешен.
Ещё на улице Калинина сохранилось два деревянный двухэтажный дома (№ 35 и №60). Дом номер 35украшен резными наличниками.Кому он принадлежал - неизвестно. После освобождения города от немецко-фашистских оккупантов в доме располагался первый детский сад в освобожденном Ржеве. Сейчас жильцов дома расселили, дом признан ветхим строением.
Дом № 60принадлежал купцам-старообрядцам Левтеевым. Назывался также Покровским домом. Левтеев Александр Павлович имел небольшое свечное производство, торговал хлебно-бакалейным товаром. В начале ХХ века в этом доме находилась богадельня и церковно-приходская школа.
У меня от вида таких домов щемит сердце. Старые, порой разрушающиеся, они сохранили дух тех времён, какой-то свой, особый характер, они выстояли в войне, как наши старики - ветераны, на них остались её печальные следы. Но, не смотря ни на что, они стоят крепко и гордо, и современные блестящие их братья уступают им красотой и ладностью. Они словно вросли в пейзаж города, как вековые кряжистые дубы. И так больно узнавать, что очередной такой дом признан ветхим и подлежащим сносу. Как хочется их сохранить! Поддерживать и реставрировать их как можно дольше, чтобы и наши дети смогли увидеть их, дотронуться, восхититься!
А венчает архитектурный ансамбль улицы Калинина Покровский старообрядческий храм.
Он был построен в 1910 году по проекту московского архитектора Николая Георгиевича Мартьянова. Храм выполнен в русском стиле из красного кирпича и состоит из полуциркульной апсиды, трапезной и трехъярусной шатровой колокольни. Пожалуй, главным украшением каждого храма является его иконостас - украшенная иконами перегородка, отделяющая алтарь от остальной части храма.Иконостас Покровского храма, вместе с комплектом икон, был изготовлен в московской мастерской братьев Чириковых; он изготавливался в течение двух лет - в продолжение времени строительства здания церкви. Среди особенно значимых работ мастерской Чириковых - восстановление иконостаса Смоленского собора Новодевичьего монастыря, участие в реставрации Благовещенского и Успенского соборов Московского Кремля. Именно в этой крупнейшей мастерской члены Опекунского совета общины заказали иконостас для строящегося Покровского храма города Ржева.
Иконостас Ржевского Покровского храма - уникальный памятник старообрядческой иконописи XX века, сохранившийся до сего дня. Он уцелел и в 30-е годы, в период массового закрытия храмов, и чудом избежал разрушения во время Великой Отечественной войны. В Покровском храме сохранилось множество древних икон и реликвий, многие из которых являются исторической и культурной ценностью.
Как известно, с сентября 1942 по март 1943 года Ржев находился в немецкой оккупации. Долгое время советские войска пытались освободить завоёванные немцами территории. Известна на весь мир Ржевско-Вяземская операция, в ходе которой погибли миллионы людей. Согласно плану «Буйвол» немецкие войска должны были скрытно отступить из Ржева. И вечером 1 марта фашисты начали отступление. С этого времени немцы стали сгонять всех, кого могли найти в городе, в основном стариков, женщин и детей, в Покровскую старообрядческую церковь на улице Калинина. 248 ржевитян были заперты в подготовленном к взрыву храме. Штурмовой отряд 2-й стрелковой роты 1-го батальона 965-го полка получил приказ прорваться к Покровской церкви и спасти её узников. Отряд возглавлял замполит батальона старший лейтенант Иосиф Яковлевич Колин. В состав отряда был включён оперуполномоченный особого отдела НКВД 274-й дивизии при 965-м полку старший лейтенант госбезопасности А.Ю.Спринцин. Пройдя через деревню Опоки и северо-восточные кварталы Ржева и потеряв по пути от расставленных врагом мин 18 человек, отряд подошёл к церкви и освободил заточённых ржевитян.
3 марта 2013 года, в день 70-летия со дня освобождения Ржева от немецко-фашистских захватчиков, на Покровской старообрядческой церкви была установлена мемориальная доска.
В настоящее время в архивах найдены уникальные воспоминания очевидцев тех событий, письма, дневниковые заметки узников заминированного Покровского храма. Пожалуй, никто, кроме свидетелей военного лихолетья не может поведать нам лучше о тех событиях, которые пришлось им пережить. Никакие исторические справки, цифры, документы так реалистично и жизненно не расскажут нам о военном Ржеве. Я прилагаю к своему докладу воспоминания Матрены Александровны Тихомировой - матушки диакона Феодота Тихомирова, который служил в Троицком храме Ржева, закрытом еще до войны, а затем в Покровской церкви. Диакон Феодот и матушка Матрена 1 марта 1943 года вместе с оставшимися жителями города оказались узниками заминированного храма. Мы читали эти воспоминания всей семьёй. Мама во время чтения часто плакала и нам с отцом были понятны её чувства. Их трудно описать, но они откликаются в душе русского человека и не дают позабыть прошлого, вызывают любовь и уважение к родному городу, к родной улице, к родной земле.
Рассказ М.А. Тихомировой
«Полтора года мы прожили в немецкой оккупации. Немцы вступили в город на праздник Покрова (14 октября), ехали поодиночке на мотоциклах! Сразу стали ходить по домам, грабить, отнимать продукты, одежду, скотину, птиц. Штыками выламывали запоры, выбивали стекла и рамы. У нас отняли две коровы. Правда, наладили службу в церкви, а сами в это время по домам грабили. Меня гоняли расчищать снег на дорогах, а мне было за пятьдесят, рыть окопы вдоль берега Волги, откуда они сражались против наших, шедших с другой стороны Волги. Старика моего, ему было за шестьдесят, до войны служил диаконом в церкви (здесь имеется в виду диакон Феодот Тихомиров - примечание автора), заставляли носить на станцию награбленное ими добро, пудов по пять; когда падал от усталости, били, теплые сапоги сняли, дали взамен рваные опорки, а были лютые морозы. Несколько верст так шел, пришел весь распухший и в крови, избитый. А то заставляли целый день носить воду для немецкой кухни. И церковь не оставляли в покое. Просили ее под госпиталь, священник о. Андрей Попов (потом убитый ими) и мой муж диакон Феодот Тихомиров ходили к немецкому коменданту с просьбой оставить ее. Позже, когда народ стали вывозить в Германию, старику пришлось стоять на амвоне и не допускать немцев в алтарь, грабить и разрушать иконостас, уносить иконы. Они очень охотились за ними, для музеев. Перед самым отступлением, уже после смерти о. Андрея, когда народу совсем мало в городе осталось, подъехали к церкви семь машин, четыре немецких генерала (а может, другое высокое начальство), закрыли старика в церкви, четыре часа упрашивали его ехать с ними в Германию и увести внутреннее убранство церкви, иконостас. Диакон отказался, тогда они сказали: «Все равно ваши вас разорвут, когда придут». А он ответил: «На все воля Божья». Пришел оттуда весь черный, едва дышал, не верил, что жив остался. В церкви у них, вроде, санитарный пропускник был, обсыпали каким-то порошком, уговаривали людей уехать к ним, мед с хлебом есть, а город решили взорвать, чтобы не осталось камня на камне. После разговора начальства со стариком, не прошло и недели, как начали собираться совсем. Народу в городе почти не осталось. Дома осталось только несколько больных тифом, а всех, кто мог двигаться, согнали в церковь, около трёхсот человек, улицы с уцелевшими домами заминировали, взрывали крупные сооружения: мост, каланчу. Нас еще за полгода до отступления выгнали из своего дома в сторожку при церкви. Наш дом и другие дома на ул. Калинина заминировали, и шнуры протянули к церкви, и в притворе (коридор при входе) положили крупные противотанковые мины. Нас не выпускали целую неделю из сторожки, чтобы не видели их дел, окна приказали завесить. Нас в сторожке было трое: мы со стариком и старая сестра мужа - Татьяна Федоровна Федорова. В день отступления, часов в восемь утра, пришел к нам переводчик коменданта; это был рыжеватый, худощавый, высокого роста немец, лет пятидесяти. Глаза серые, носатый. Он считался хорошим человеком: и нас, и других людей защищал от бесчинств своих людей, от грабежа, докладывал об этом коменданту. Нам разрешили снять с окон занавески, и мы смотрели, как в открытую церковь носили больных, маленьких, вели хромых. Переводчик пришел и говорит: «Про вас говорят, что вы партизаны». У старика была борода, а бороды видели они у партизан. Мы сказали: «Он пастор, потому и с бородой». Переводчик: «Если пастор, докажи - отслужи мне молебен здесь, сейчас». Диакон облачился, зажег кадило и начал молиться. И мы тоже. И переводчик встал вместе с нами и плакал. После этого и говорит: «Надо с вами поговорить, все равно ваши придут - вас расстреляют. Остается вам жить двадцать четыре часа, а мы отступаем. Поедемте со мной, пока не поздно, я здесь могу быть только двадцать четыре часа». Несколько раз так сказал. Мы ответили: «Что Бог даст», смотрели на иконы и крестились, ехать отказывались. Тогда он берет наган, нацелился на нас и говорит: «Чем убивать вас красным, лучше я вас убью». Мы заплакали, стали просить прощения, умоляли оставить нас. Тогда он сказал: «Ну, давайте, говорить начистоту, говорите, что вы знаете, а я буду говорить, что я знаю». Я и стала говорить, думаю, все равно - конец. «Мы в вашу поганую землю не поедем, там все поганые, не крещеные, пусть убивают свои, русские, они крещеные». Он: «А как вы разбираетесь?» Я: «У нас всюду церкви есть, а у вас нет. Хотя вы и признаете Исуса Христа, а крещения у вас нет. У нас же после крещения надевают кресты, а крест - телу хранитель, крест со дна моря вынимает, и всех врагов побеждает. Вы молились, а не крестились во время молебна, какой же вы веры тогда?» Он: «Я - евангелист». Я: «А как же Евангелие не велит даже муху убить, а вы нас, людей хотите убить». И упала я на пол, почти без сознания от страха, что так сказала. Старик закрыл глаза руками, и отвернулся, чтоб не видеть, как меня застрелят. А он (переводчик) не только что стрелять, а и вовсе бросил наган, схватился за голову, и несколько минут стоял молча, и пошатываясь. Потом я расслышала: «Пятьдесят лет прожил, этого ни разу не слышал…» Очнулся, куда-то побежал, принес двадцать две таблетки. А мы думали, побежал за гестаповцами, чтобы те нас расстреляли, стали прощаться друг с другом, как перед смертью. А он принес таблетки, заставил тут же принять; мы немного пришли в себя, продолжили разговор. Он: «Молитесь Богу за меня, а я за - вас». Вынул из-за пазухи фотокарточку, где он с женой и детьми - мальчиком и девочкой. Показывал нам и плакал: «Я войны очень не хотел. За что воюем. Я имел пятьдесят десятин хлопка, большое имение. Я чистокровный немец. Мы многие богатые, не хотели войны, но мы все подчинены Гитлеру». Старик: «Почему вы так хорошо говорите по-русски?». Он: «Я ученый, образованный». Старик: «Очень плохо ваши коменданты обращались с нами». Он: «Война, ничего не поделаешь. Но этот, последний, лучше, а те только карманы набивали, о народе не думали». Старушка Татьяна Федоровна: «У вас двое детей, и у нее (показывая на меня) тоже двое детей - мальчик и девочка». Он: «Где они?» Я: «Сын в Москве, дочь в Ленинграде». Он: «В Москве - не знаю, а в Ленинграде холера и голод. Давайте молиться, чтоб вы своих детей повидали, а я - своих. Ну, мы вас оставили в живых, пускай с вами как хотят красные поступают, а я не трону». Старик: «А после вас пойдут ваши, фронт, и расстреляют нас, комендант прикажет». Он: «Комендант уже два дня, как уехал». Старик: «Кто же будет фронтом управлять?» Он: «Я фронтом управляю, скажу, чтоб вас не расстреливали, загонят в церковь в три часа вечера, и будут на паперти стоять немецкие часовые по четыре часа, потом меняться. Когда немцы будут уходить, спросят вас, не обижают ли вас, ваши русские. Если будут обижать, скажите - они сразу за шнур дернут, и ничего не останется. На церкви будет замок, и ключи тут же оставим». Об этом сказал только нам. Никто больше не знал. Так нас и посадили. Просидели сутки, вызывали нас часовые к двери, спрашивали, не обижают ли нас. «Нет, не обижают». Иногда нас со стариком пропускали выходить в сторожку, воды взять. Там сидела старушка Татьяна Федоровна, плакала и молилась. Она еле двигалась: немецкими проводами ей изуродовали ноги. На дверях церкви висел замок и были ключи.
Наступили вторые сутки. Во втором примерно часу ночи стало все затихать, не стало слышно и часовых, а то они стучали от холода ногами на паперти. Прошло несколько часов… Кругом было тихо. Близился рассвет, мы - к окну. Ничего еще не видно, темно. Вдруг где-то далеко-далеко мелькнули огоньки. Блуждают, двигаются. Ближе… Светлее стало, смотрим - идут осторожно от пожарной каланчи (она была на соседней с церковью улице) один за другим поодиночке военные, и будто ищут что-то. Присмотрелись - на немцев не похожи, и по одежде, и по походке. «Неужели наши?» Попросила я мальчишек: «Взбирайтесь на подоконник, кричите «ура», там наши идут». Мальчики закричали. Только те услыхали, как бросились к нам, гремят замком и ключами; как распахнули двери, бросились мы друг к другу, тут и рассказать невозможно, что было. И слезы, и обмороки, и объятия, и поцелуи… «Сынки наши дорогие, желанные…» «Мамашеньки, наконец-то вас нашли, уже сколько времени людей живых ищем, нет никого, весь город прошли». Сколько лет прошло, а все это - как пред глазами. Велика была радость повидаться со многими хорошими людьми, которые освобождали наш город, и нас спасли».