Есть у Пушкина и Лермонтова общая привязанность – Кавказ… Место, где им пришлось отбывать ссылку, место незабываемых встреч и знакомств, место, где живут герои их поэм, место, природа которого восхищала их неповторимой красотой вечно цветущей буйной зелени и величественных гор.
Кавказу посвящены их стихотворения: «Монастырь на Казбеке» и «Крест на скале». Оба произведения построены по принципу психологического параллелизма – картина природы и родственное ей по духу, вызванное ею душевное состояние лирического героя, отсюда и двухчастная композиция стихотворений. И в том, и в другом произведении чувствуется романтическая неудовлетворённость действительностью, обыденной и скучной, и порыв к свободе, желанной и далёкой.
Мир романтической мечты у Пушкина ассоциируется с вершиной, величавый и торжественный вид которого изображается поэтом с помощью метафор и сравнений: то это развевающийся на ветру и сияющий шатёр, то парящий в небесном море ковчег, плывущий к далёкому-далёкому заоблачному берегу, а также слов высокого стиля: эпитетами «царственный», «реющий», «вожделенный». Использование славянизмов (реющий, вожделенный, ущелье, брег) и слов из библейской, церковной лексики (ковчег, келья) сообщает поэтической речи приподнятость, торжественность. Образ монастыря не только величав и изменчив, но и подвижен – глагол «парит», причастие «реющий» вызывают у нас ощущение медленного полёта и желание подняться над суетой.
Картина, которую рисует Лермонтов, мрачная, зловещая и на первый взгляд статичная: на скале «гниёт и ...гнётся» чёрный деревянный крест. Но и здесь ощущается дыхание времени – глаголы несовершенного вида в форме настоящего времени (чернеет, гнётся, гниёт), прямое указание на продолжительность, протяжённость действия – «и много уж лет протекло без следов» создают ощущение движения, но не в пространстве, как у Пушкина, а во времени. И символом противостояния и времени, и «бурям «, и «дождям» становится крест, образ которого поэт одушевляет, одухотворяет с помощью развёрнутой метафоры « И каждая кверху подъята рука, / Как будто он хочет схватить облака». В этом противостоянии вечности особая притягательность, что лирический герой, которому вначале казалось невозможным добраться до «теснин Кавказа», восклицает «О, если б взойти удалось мне туда…».
Героев стихотворений объединяет их неудовлетворённость повседневной жизнью. При этом в обоих произведениях нет противопоставленной романтическому миру развёрнутой картины повседневной жизни. Всего одно-единственное слово у Пушкина – «ущелье», у Лермонтова – одно-единственное словосочетание «цепь бытия». Но богатый ассоциативный ряд этих слов (ущелье – темнота, мрак, холод, сырость, теснота…, «цепь бытия» – повседневность, скука, не-свобода…) позволяет нам представить душевное состояние героев, жаждущих приобщиться к вечности, прикоснуться к красоте, обрести гармонию («Монастырь на Казбеке») и готовых страдать и бороться, чтобы испытать всю полноту человеческих чувств. («Крест на скале»). Это и позволяет сказать, что стихотворения построены на антитезе – противопоставлении мира реального, земного и мира идеального, мира мечты.
Мир, куда стремятся герои обоих стихотворений – «за облаками», «чуть видный», «далёкий вожделенный брег» – у Пушкина и «туда долететь лишь степному орлу» у Лермонтова. И глагол «чернеет» («Крест на скале») не только передаёт цвет, а связан с семой «находится в отдалении». Но тем сильнее желание героев добраться туда. Не случайно в обоих произведениях наречие «туда» повторяется. У Пушкина это анафора во второй строфе, у Лермонтова – повтор в начале и конце стихотворения, образующий своеобразное кольцо, при этом слово «туда» у Лермонтова звучит по-разному. В первом случае слово стоит в начале стиха и скорее означает «далекое, недоступное, невозможное». Во втором случае слово стоит в сильной позиции – конце стиха, и, рифмуясь со словом «тогда», словно эхом в горах звучит ещё раз – тверже, увереннее, эмоциональнее. Оба поэта для выражения устремления лирического героя в другой мир используют глаголы условного наклонения («туда б … подняться…, туда б скрыться …» у Пушкина, у Лермонтова – «если б взойти…, я бы молился и плакал…, я сбросил бы…, назвался бы я!) Следует обратить внимание на то, что при всём сходстве глагольной формы есть существенная разница. Пушкин использует безличные предложения, т.е. красота, величавость изображённой картины завораживает лирического героя. А у Лермонтова сильнее личное, личностное начало, что выражается в троекратном повторе местоимения «я» в третьей строфе, есть оно и в начале стихотворения. Активность лирического героя выражена и в звучании стихотворения. Четырёхстопный амфибрахий с паузой в середине стиха в сочетании с парной мужской, точной на протяжении всего стихотворения рифмой (скалу – орлу, над ней – дождей, следов – холмов и т.д.), полисиндетон и синтаксический параллелизм последних двух строк помогают поэту выразить «силу страсти» лирического героя, который «просит бури», «обняться с бурей был бы рад!» – «И с бурею братом назвался бы я!» восклицает он в конце стихотворения.
Стихотворение Пушкина, несмотря на то, что написано двусложным размером (любимый четырёхстопный ямб), ритмически звучит разнообразнее благодаря чередованию мужских и женских клаузул, использованию многосложных слов, прихотливой рифмовке (ааббвб – вгдгд). Лирический герой Пушкина испытывает более разнообразную, вернее, другую, гамму чувств: восторг, упоение, восхищение, он более созерцателен и мечтателен, но и он, подобно лермонтовскому герою, готов «подняться к вольной вышине», чтобы обрести свободу и наслаждаться красотой, которой так не хватает ему здесь, в «ущелье».
Таким образом, мы видим как сходство, так и различие стихотворений двух великих поэтов на разных уровнях: идейно-образном, лексическом, морфологическом, синтаксическом метрическом – и можем предположить, что при всей идейной перекличке произведений, каждое из стихотворений написано в духе мироощущений автора и отражает его видение картины, его отношение к окружающей жизни.