Лучшие образцы литературы детективного жанра, а также классические произведения - О. Бальзака, Ф. Достоевского, Л. Толстого, А. Солженицына, В. Шаламова, которые освещают события, носящие криминальный характер, с одной стороны, дают обширный материал для познания и анализа психологии личности преступника, психологический тонкостей следственно-судебной деятельности, с другой стороны, позволяют несколько иначе взглянуть на предмет изучения дисциплин профильной направленности в колледже. Мы не ставили перед собой цель показать отдельно взятый урок, расписанный по всем дидактическим канонам: цель, задачи, методические приемы и т.д. Назначение данной работы - показать возможность использования текстов художественной литературы в качестве иллюстративной опоры на основе межпредметности. Предлагаемый материал будет полезен преподавателям колледжей и школ, имеющих отношение к литературе или праву.
Специалистам в области криминалистики и криминологии хорошо известен тот факт, что преступники, относящиеся к категории рецидивистов, специализирующиеся на определенном виде преступления, обычно совершают их одним и тем же способом. При повторении, способ преступления образует, как говорят специалисты, "почерк преступника".
Характерный способ совершения преступления был взят за основу чешским писателем Карелом Чапеком в рассказе "Похищенный документ № 139/VII отд. С".
Сюжет заключается в следующем. Полковник генерального штаба Гампл взял для работы домой некий сверхсекретный документ. По совету жены, на ночь он положил документ в жестянку из-под макарон, которую благополучно запер в кладовке. Само собой разумеется, что шпион, охотящийся за документом, ни за что не будет искать его именно там.
Ночью в кладовке взломали окно и жестянку украли... Вызванный Гамплом подполковник контрразведки Врзал сразу понял, что без шпионов тут не обошлось, и пустил в ход весь аппарата контрразведки.
Когда в передней позвонили, Гампл, ждавший ареста, решил, что за ним пришли. "Но вместо офицеров вошел рыжий человек с котелком в руке и оскалил пред полковником беличьи зубы.
- Разрешите представиться. Я - Пиштора из полицейского участка.
- Что вам надо? - рявкнул полковник и исподволь переменил позу со "смирно" на "вольно".
- Говорят, у вас обчистили кладовку, - осклабился Пиштора с конфиденциальным видом. - Вот я и пришел.
- А вам какое дело? - отрезал полковник.
- Осмелюсь доложить, - просиял Пиштора, - что это наш участок. Служанка ваша говорила в булочной, что вас обокрали. Вот я и говорю начальству: "Господин полицейский комиссар, я туда загляну".
- Не стоило беспокоиться, - пробурчал полковник, - украдена всего лишь жестянка с макаронами. Бросьте это дело.
- Удивительно, - сказал сыщик Пиштора, - что не сперли ничего больше.
- Да, очень удивительно, - мрачно согласился полковник. - Но вас это не касается.
- Наверное, ему кто-нибудь помешал, - просиял Пиштора, осененный внезапной догадкой.
- Итак, всего хорошего, - отрубил полковник.
- Прошу извинения, - недоверчиво улыбаясь, сказал Пиштора. - Мне надо бы сперва осмотреть эту кладовку.
Полковник хотел было закричать на него, но смирился.
- Пойдемте, - сказал он неохотно и повел человека к кладовке.
Пиштора с интересом оглядел кладовку.
- Ну да, - сказал он удовлетворенно, - окно открыто долотом. Это был Пепик или Андрлик.
- Кто, кто? - быстро спросил полковник.
- Пепик или Андрлик. Их работа. Но Пепик сейчас, кажется, сидит. Если бы было выдавлено стекло, это мог быть Дундр, Лойза, Новак, Госичка или Климент. Но здесь, судя по всему, работал Андрлик.
- Смотрите не ошибитесь, - пробурчал полковник.
- Вы думаете, что появился новый специалист по кладовкам? - спросил Пиштора и сразу стал серьезным. - Едва ли. Собственно говоря, Мертл тоже иногда работает долотом, но он не занимается кладовыми..."
Предположения Пишторы оправдались: жестянку действительно украл Андрлик. Документ вернули полковнику, и когда тот рассыпался в благодарностях, Пиштора заметил:
" - Ах, господи, это же пустяковое дело... Воры, знаете, неинтеллигентный народ. Каждый знает только одну специальность и работает на один лад, пока мы его опять не поймаем".[2]
Психологи совместно с юристами разработали новый вид допроса, при котором для обвиняемого, отрицающего вину, составляется определенный список слов, ряд которых должен ассоциироваться с обстоятельствами совершения преступления.[1]
Как происходит подобный допрос очень удачно описал все тот же Карел Чапек в новелле "Эксперимент профессора Роусса". К профессору приводят некоего Суханека, который уже неделю находится под арестом по подозрению в убийстве владельца такси Йозефа Чапелки. Машина исчезнувшего Чапелки найдена в сарае Суханека, а на рулевом колесе и под сиденьем шофера обнаружены пятна крови. Арестованный все отрицает и даже на слова профессора начинает отвечать только после угроз начальника полиции.
- Пиво, - проворчал Суханек.
- Вот это другое дело, - сказала знаменитость. - Теперь отлично.
Суханек подозрительно покосился на него. Не ловушка ли вся эта затея?
- Улица, - продолжал профессор.
- Телеги, - нехотя отозвался Суханек.
- Надо побыстрей. Домик.
- Поле.
- Токарный станок.
- Латунь.
- Очень хорошо.
Суханек, видимо, уже не имел ничего против такой игры.
- Мамаша.
- Тетка.
- Собака.
- Конура.
- Солдат.
- Артиллерист.
Перекличка становилась все быстрее. Суханека это забавляло. Похоже не игру в карты, и о чем только не вспомнишь!
- Дорога, - бросил ему Д. Роусс в стремительном темпе.
- Шоссе.
- Прага.
- Бероун.
- Спрятать.
- Зарыть.
- Чистка.
- Пятна.
- Тряпка.
- Мешок.
- Лопата.
- Сад.
- Яма.
- Забор.
- Труп.
Молчание.
- Труп! - настойчиво повторил профессор. - Вы зарыли его под забором. Так?
- Ничего подобного я не говорил! - воскликнул Суханек.
- Вы зарыли его под забором у себя в саду, - решительно повторил Роусс. - Вы убили Чапелку по дороге в Бероун и вытерли кровь на машине мешком. Куда вы дели этот мешок?" [2]
Использование текстов художественной литературы в качестве иллюстративной опоры возможно не только на уроках специальных дисциплин, но и на занятиях общего гуманитарного цикла, например философии. При изучении темы "Мировоззрение" вполне уместно, на наш взгляд, использование в качестве иллюстрации рассказа К. Чапека "Поэт"...
Заурядное происшествие: в четыре часа утра на Житной улице автомобиль сбил с ног пьяную старуху и скрылся, развив бешеную скорость. Молодому полицейскому комиссару Мейзлику предстояло отыскать это авто.
- Гм... - сказал Мейзлик полицейскому номер 141. - Итак, вы увидели в трехстах метрах от вас быстро удалявшийся автомобиль, а на земле - распростертое тело. Что вы прежде всего сделали?
- Прежде всего подбежал к пострадавшей, - начал полицейский, - чтобы оказать ей первую помощь.
- Сначала надо было заметить номер машины, - проворчал Мейзлик, - а потом уже заниматься этой бабой... Впрочем, и я, вероятно, поступил бы так же, - добавил он, почесывая голову карандашом. - Итак, номер машины вы не заметили. Ну, а другие приметы?
- По-моему, - неуверенно сказал полицейский номер 141, - она была темного цвета. Не то синяя, не то темно-красная. Из глушителя валил дым, и ничего не было видно.
- О господи! - огорчился Мейзлик. - Ну, как же мне теперь найти машину? Бегать от шофера к шоферу и спрашивать: "Это не вы переехали старуху?" Как тут быть, скажите сами, любезнейший?
Полицейский почтительно и равнодушно пожал плечами.
- Осмелюсь доложить, у меня записан один свидетель. Но он тоже ничего не знает. Он ждет рядом в комнате...
- Кралик Ян - студент механического факультета, - отчетливо произнес свидетель.
- Вы были очевидцем того, как сегодня в четыре часа утра неизвестная машина сбила Божену Махачкову?
- Да. И я должен заявить, что виноват шофер. Судите сами, улица была совершенно пуста, и если бы он сбавил ход на перекрестке...
- Как далеко вы были от места происшествия? - прервал его Мейзлик.
- В десяти шагах. Я провожал своего приятеля из... из пивной, и когда мы проходили по Житной улице...
- А кто такой ваш приятель? - снова прервал Мейзлик. - Он тут у меня не значится.
- Поэт Ярослав Нерад, - не без гордости ответил свидетель. - Но от него вы ничего не добьетесь.
- Это почему же? - нахмурился Мейзлик, не желая выпустить из рук даже соломинку.
- Потому, что он... у него... такая поэтическая натура. Когда произошел несчастный случай, он расплакался, как ребенок, и побежал домой... Итак, мы шли по Житной улице, вдруг откуда-то сзади выскочила машина, мчавшаяся на предельной скорости...
- Номер машины?
- Извините, не заметил. Я обратил внимание лишь на бешеную скорость и говорю себе - вот...
- Какого типа была машина? - прервал его Мейзлик.
- Четырехтактный двигатель внутреннего сгорания, - деловито ответил студент-механик. - Но в марках я, понятно, не разбираюсь.
- А какого цвета кузов? Кто сидел в машине? Открытая или лимузин?
- Не знаю, - смущенно ответил свидетель. - Цвет, кажется, чёрный. Но, в общем, я не заметил, потому что, когда произошло несчастье, я как раз обернулся к приятелю: "Смотри, говорю, каковы мерзавцы: сбили человека и даже не остановились".
- Гм... - недовольно буркнул Мейзлик. - Это, конечно, естественная реакция, но я бы предпочёл, чтобы вы заметили номер машины. Просто удивительно, до чего не наблюдательны люди. Вам ясно, что виноват шофёр, вы правильно заключаете, что эти люди мерзавцы, а на номер машины вы - ноль внимания. Рассуждать умеет каждый, а вот по-деловому наблюдать окружающее... Благодарю вас, господин Кралик, я вас больше не задерживаю.
Через час полицейский номер 141 позвонил у
дверей поэта Ярослава Нерада.
- Дома, - ответила хозяйка квартиры. - Спит.
Разбуженный поэт испуганно вытаращил заспанные глаза на полицейского. "Что же я такое натворил?" - мелькнуло у него в голове. Полицейскому, наконец, удалось объяснить Нераду, зачем его вызывают в полицию...
По дороге они разговаривали о кабаках, о жизни вообще, о небесных знамениях и о многих других вещах; только политике были чужды оба. Так, в дружеской и поучительной беседе они дошли до полиции.
- Вы поэт Ярослав Нерад? - спросил Мейзлик. - Вы были очевидцем того, как неизвестный автомобиль сбил Божену Махачкову?
- Да, - вздохнул поэт.
- Можете вы сказать, какая это была машина? Открытая, закрытая, цвет, количество пассажиров, номер?
Поэт усиленно размышлял.
- Не знаю, - сказал он. - Я на это не обратил внимания.
- Припомните какую-нибудь мелочь, подробность, - настаивал Мейзлик.
- Да что вы! - искренне удивился Нерад. - Я никогда не замечаю подробностей.
- Что же вы вообще заметили, скажите, пожалуйста?
- иронически осведомился Мейзлик.
- Так, общее настроение, - неопределенно ответил
поэт. Эту, знаете ли, безлюдную улицу... длинную...
предрассветную... И женская фигура на земле...
Постойте! - вдруг вскочил поэт. - Ведь я написал об
этом стихи, когда пришёл домой. Он начал рыться в
карманах, извлекая оттуда счета, конверты,
измятые клочки бумаги.
- Это не то, и эго не то... Ага, вот оно, кажется. - И он погрузился в чтение строчек, написанных на вывернутом наизнанку конверте.
- Покажите мне, - вкрадчиво предложил Мейзлик.
- Право, это не из лучших моих стихов, - скромничал поэт. - Но, если хотите, я прочту. Закатив глаза, он начал декламировать нараспев:
Дома в строю темнели сквозь ажур,
Рассвет уже играл на мандолине.
Краснела дева...
В дальний Сингапур
Вы уносились в гоночной машине.
Повержен в пыль надломленный тюльпан.
Умолкла страсть Безволие... Забвенье
О шея лебедя!
О грудь!
О барабан и эти палочки - трагедии знаменье!
- Вот и всё, - сказал поэт.
- Извините, что же всё это значит? - спросил Мейзлик. - О чём тут, собственно, речь?
- Как о чём? О происшествии с машиной, - удивился поэт. - Разве вам непонятно?
- Не совсем, - критически изрек Мейзлик. - Как-то из всего этого я не могу установить, что "июля пятнадцатого дня, в четыре часа утра, на Житной улице автомобиль номер такой-то сбил с ног шестидесятилетнюю нищенку Божену Махачкову, бывшую в нетрезвом виде. Пострадавшая отправлена в городскую больницу и находится в тяжёлом состоянии". Обо всех этих фактах в ваших стихах, насколько я мог заметить, нет ни слова. Да-с.
- Всё это внешние факты, сырая действительность, - сказал поэт, теребя себя за нос. - А поэзия - это внутренняя реальность. Поэзия - это свободные сюрреалистические образы, рождённые в подсознании поэта, понимаете? Это те зрительные и слуховые ассоциации, которыми должен проникнуться читатель. И тогда он поймёт, - укоризненно закончил Нерад.
- Скажите пожалуйста! - воскликнул Мейзлик - Ну, ладно, дайте мне этот ваш опус. Спасибо. Итак, что же тут говорится? Гм... "Дома в строю темнели сквозь ажур..." Почему в строю? Объясните-ка это.
- Житная улица, - безмятежно сказал поэт. - Два ряда домов. Понимаете?
А почему это не обозначает Национальный проспект? - скептически осведомился Мейзлик.
- Потому, что Национальный проспект не такой
прямой, - последовал уверенный ответ.
- Так, дальше: "Рассвет уже играл на
мандолине..." Допустим. "Краснела дева..."
Извиняюсь, откуда же здесь дева?
- Заря, - лаконически пояснил поэт.
- Ах, прошу прощения. "В дальний Сингапур вы уносились в гоночной машине"?
- Так, видимо, был воспринят мной тот автомобиль, - объяснил поэт.
- Он был гоночный?
- Не знаю. Это лишь значит, что он бешено мчался. Словно спешил на край света.
- Ага, так. В Сингапур, например? Но почему именно в Сингапур, боже мой?
Поэт пожал плечами.
- Не знаю, может быть, потому, что там живут малайцы.
- А какое отношение имеют к этому малайцы? А?
Поэт замялся.
- Вероятно, машина была коричневого цвета, - задумчиво произнёс он. - Что-то коричневое там непременно было. Иначе откуда взялся бы Сингапур?
- Так, - сказал Мейзлик. - Другие свидетели говорили, что авто было синее, тёмно-красное и чёрное. Кому же верить?
- Мне, - сказал поэт. - Мой цвет приятнее для глаза.
- "Повержен в пыль надломленный тюльпан", - читал далее Мейзлик. - "Надломленный тюльпан" - это, стало быть, пьяная побирушка?
- Не мог же я так о ней написать! - с досадой сказал поэт. - Это была женщина, вот и всё. Понятно?
- Ага! А это что: "О шея лебедя, о грудь, о барабан!" - Свободные ассоциации?
- Покажите, - сказал, наклоняясь, поэт. - Гм... "О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки"... Что бы все это значило?
- Вот и я то же самое спрашиваю, - не без язвительности заметил полицейский чиновник.
- Постойте, - размышлял Нерад. - Что-нибудь подсказало мне эти образы... Скажите, вам не кажется, что двойка похожа на лебединую шею? Взгляните. И он написал карандашом "2".
- Ага! - уже не без интереса воскликнул Мейзлик. - Ну, а это: "о грудь"?
- Да ведь это цифра три, она состоит из двух округлостей, не так ли?
- Остаются барабан и палочки! - взволнованно воскликнул полицейский чиновник.
- Барабан и палочки... - размышлял Нерад. - Барабан и палочки... Наверное, это пятёрка, а? Смотрите, - он написал цифру 5. - Нижний кружок, словно барабан, а над ним палочки.
- Так, - сказал Мейзлик, выписывая на листке цифру "235". - Вы уверены, что номер авто был двести тридцать пять?
- Номер? Я не заметил никакого номера, - решительно возразил Нерад. - Но что-то такое там было, иначе бы я так не написал. По-моему, это самое удачное место? Как вы думаете?
Через два дня Мейзлик зашёл к Нераду. На этот раз поэт не спал. У него сидела какая-то девица, и он тщетно пытался найти стул, чтобы усадить полицейского чиновника.
- Я на минутку, - сказал Мейзлик. - Зашёл только сказать вам, что это действительно было авто номер двести тридцать пять.
- Какое авто? - испугался поэт.
- "О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки!" - одним духом выпалил Мейзлик. - И насчёт Сингапура правильно. Авто было коричневое.
- Ага! - вспомнил поэт. - Вот видите, что значит внутренняя реальность. Хотите, я прочту вам два-три моих стихотворения? Теперь-то вы их поймёте.
- В другой раз! - поспешил ответить полицейский чиновник. - Когда у меня опять будет такой случай, ладно?
Показанные приемы работы с литературными текстами в качестве иллюстративной опоры расширяют возможности изучения специальных дисциплин в колледже, развивают творческую активность и мотивацию студентов.
Литература
[1] Мариновская И.Д., Тихомиров С.Н. Юридическая психология: Учеб. пособие.- М.: Дело, 2005
[2] Чапек. К. Сатирический детектив. Сказки: - Пер. с чешск. - М.: Правда, 1987