В предшествующей Пушкину лирике пейзаж был рационалистичным, как, например, в "Оде на восшествие Елизаветы Петровны на российский престол 1747 года" М.В. Ломоносова, или же был проявлением сознания и подсознания романтического героя (героини), как например, в балладе В.А. Жуковского "Светлана".
В лирике Пушкина природа предстает как средоточие самоценной, самодостаточной, живой жизни. У Пушкина не параллелизм в духе народных песен, не “общие места", не "овеществление" сознания или подсознания героя. Человек и природа у Пушкина – части единого целого, а именно Божьего замысла о живой жизни на земле.
При этом природа в восприятии человека здесь объективна, она живет по своим законам и открывается пушкинскому лирическому герою в своей изменчивости, внутреннем движении, развитии.
Это стало возможным в лирике (в литературе в целом) лишь тогда, когда внутренний мир человека предстал как открываемый всякий раз заново, то есть это стало возможным только в русле реалистического мировосприятия.
Из чего складывается пушкинский зимний пейзаж? Это мороз, буря, вьюга, иней, лед, накатанные дороги и белеющие нетронутые равнины, бег коней, колокольчик, песня ямщика, луна, туманы, солнце, превращающее снег в блестящий покров... Действительно, "обличий", превращений снега в стихотворениях Пушкина много.
В каких-то из них снег упоминается, по сути дела, нейтрально:
Суровою зимой я более доволен,
Люблю её снега; в присутствии луны
Как легкий бег саней с подругой быстр и волен.
("Осень")
Но чаще слово "снег" весьма сложно по семантике. Нередко оно сочетается с очень необычными – даже для начала 21 века – эпитетами. Мы помним "двор, печальным снегом занесенный" ("Пущину"), вспоминается "снег волнистый и рябой" ("В поле чистом серебрится..."). Удивителен "снег летучий" в "Бесах", где это сочетание – одно из опорных. Снег кружится, вьется, метет, превращается во вьюгу, в бурю, которая "злится", "плачет" ("Зимний вечер").
Ненадолго все успокаивается (Но: "Вечор, ты помнишь, вьюга злилась..."), и – рождается картина зимнего великолепия, торжества, праздника в "Зимнем утре":
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит.
Это редкий, чуть ли не единственный пример покоя зимней природы в лирике Пушкина...
Удивительно, но почти все зимние пейзажи Пушкина –вечерние, ночные. И снег ночью – один из важнейших объектов художественного проникновения, познания.
На ночной снег льет тусклый свет луна, равнины ночью – белеющие, но в какой-то момент чуть ли не черные:
Ни огня, ни темной хаты,
Глушь и снег...
("Зимняя дорога").
Рождается впечатление громадной темной массы, обступающей лирического героя со всех сторон. В темноте растворилось все, что могло быть видно днем. Темнота подступает к самой дороге, на которой – "версты полосатые". Но не черно-белые, а, скорее, черно-серые.
Выскажем предположение, что Пушкин избирает ночной зимний пейзаж потому, что это дает ему возможность оставить героя наедине с самим собой, с природой, с мирозданием, с Богом.
Попытаемся определить темы нескольких из стихотворений: "Зимняя дорога" – тема устремленности к радостному завтра вопреки печали, тоске и неволе настоящего;
- "Зимний вечер" – тема опустошающего давления судьбы на внутренний мир лирического героя;
- "Бесы" – тема трагизма, жизненного пути человека;
- “Приметы” - отзывчивости поэтической души лирического героя на знаки судьбы...
Уже этот небольшой перечень заставляет думать об известной эмоциональной общности стихотворений.
В стихотворениях, в идейно-эмоциональную канву которых вплетается любовная тема ("Зима! Что делать мне в деревне...", "Приметы", "Зимнее утро", "Зимняя дорога") много одушевления, тепла души лирического героя, а в каких-то случаях – любовной игры, легкой иронии.
Но даже в "Зимнем утре" полнота радости жизни не абсолютна: "берег, милый" для лирического героя – там, впереди, туда хочется устремить бег нетерпеливого коня. Все в жизни – в движении, нет чего-то абсолютного, застывшего: и в радости – оттенок печали, но и печаль, тоска, даже самая неизбывная – не без проблеска надежды, пусть относительного, но успокоения, хотя бы передышки в душевных муках лирического героя.
В каждом из стихотворений – полнота, психологическая сложность, объемность, многогранность проявления глубокой, тонкой, восприимчивой его натуры.
Зимний вечер" (1825)
Со стихотворением А.С. Пушкина "Зимний вечер" (1825г.) мы знакомы с детства и воспринимаем его обычно в контексте детских впечатлений. Но если не скользить привычно поверх хорошо знакомых строк и интонаций, то предстоит непростой путь постижения глубины этого произведения – без какой-либо надежды исчерпать его до дна.
В центре внимания лирического героя стихотворения два главных явления. Первое – буря, буря грандиозная, не умолкающая, многоликая, по масштабу – вселенская. Этот образ имеет чрезвычайно важное значение в стихотворении. Невозможность исчерпать себя подчеркнута в буре разными способами, в частности, четырехкратным синонимичным повтором: "то... завоет", "то... заплачет", "то... зашумит", "то... застучит". Форма глаголов подчеркивает многократность действий, а строение фразы – их чередование, непредсказуемое, но длящееся и длящееся. Кстати, "обветшалая кровля" и "ветхая лачужка" – не потому ли, что буре нет конца и она треплет лачужку давным-давно?..
Буря отделяет мглою – пологом землю от неба и обрушивается на землю, а между землей и небом все – в хаотичном движении, все взвихрено. Вихри обвевают лачужку, ударяются в её стены, шумят по кровле; они вовлекают в бешеное кружение все на земле.
Многие стилистические фигуры стихотворения подчинены тому, чтобы передать ощущение: буря – живое существо, безмерно огромное и непредсказуемое. Это существо не злое и не доброе, не зверь и не дитя, но "воет" и "плачет". Буря – не просто живое существо, это средоточие порыва, кружения, взвихренности. Буря – своеобразное божество, в движение которого вовлечено все сущее на земле.
Картина бури воссоздается первоначально с помощью самого общего плана:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя...
Затем план воссоздания резко меняется от вселенского масштаба до масштаба одинокого человеческого жилья – крошечной точки в этой громадной картине. В первой строфе взгляд на лачужку – снаружи, а затем – самый крупный план: изнутри предстает часть комнаты, в которой у окошка – няня, а невдалеке – лирический герой.
Итак, в первом явлении, т.е. в буре, подчеркнуто, что она всеохватна, многоголоса, её вихри находятся в постоянном движении под пологом мглы.
Во втором явлении, то есть в лачужке, подчеркнуто то, что она ничтожно мала, "печальна и темна", в ней слышится лишь монотонный тихий звук веретена.
Лачужка одинока, заброшена в водовороте снежных вихрей. Не появится в поле зрения обитателей лачужки даже редкий "путник запоздалый". Таким образом, с жильем лирического героя и няни связаны в стихотворении представления о каком-то абсолютном одиночестве на перепутье земных дорог, взвихренном незатихающей бурей. Именно поэтому первая характеристика лачужки – "печальна" - совершенно закономерна.
Вторая и не менее важная характеристика – "темна". В этой характеристике есть поэтическое преувеличение: лачужка освещена лучиной или свечой, "темна" не означает "погружена во тьму, мрак". Определение "темна" аккомпанирует мгле, которой буря "небо кроет". Мгла застилает небо – над землею и на земле темно. Земля отлучена от света, источником которого является небо: за пологом мглы, там, вверху, светло... Царящая же на земле мгла проникает и внутрь жилища, она не дает рассмотреть персонажей, особенно лирического героя стихотворения. Но нельзя сказать, что от нас скрыта его душа, ее порывы, страдания, её устремленность к идеалу, к свету.
Весь последующий текст стихотворения (начиная со слов "Что же ты моя старушка...") – своеобразный монолог лирического героя, обращенный к другому лицу, к "ты". Обращений несколько, и все они разные, хотя перед лирическим героем все та же няня. Почему разные?..
В первый раз это "моя старушка"; обращение простое, задушевное; отметим в нем возрастную и социальную дистанцию (она ни в коем случае не подчеркивается, таково лишь положение этих двух человек в отношении друг друга). Во второй раз – "мой друг". Здесь "снята" возрастная и какая-либо другая дистанция; "мой друг" – обращение к равному человеку, в котором личностно (не только "по душе", но "по духу") заинтересован говорящий. Однако в этой форме обращения к няне есть некоторая холодноватость. И вот наконец – "добрая подружка". Это обращение звучит в стихотворении дважды. В нем и сердечность первого обращения, и, так сказать, реальное равенство собеседников, которого не хватало обращению "мой друг". Лирический герой глубоко тронут присутствием няни, его душа жаждет выплеснуться в диалоге с тем, кто разделит с ним треволнения души, отсюда – "добрая подружка..." Но в разыгравшейся душе лирического героя буря звучит только один голос – его собственный, он выдает тоску по человеку, которому хотелось бы излить душу, её страдания. Няня же рядом со смятенным героем "приумолкла", дремлет под "жужжанье веретена".
Еще раз подчеркнем противостояние многоголосья всесокрушающей бури и неподвижности героев на крошечном пространстве, монотонности звука веретена.
Не из этого ли противостояния рождаются попытки лирического героя оживить мир лачужки движением ("выпьем..., "спой..."). Герой, оглядываясь назад, видит свою бедную, полную горя, страданий юность, в которой он был согрет только тем теплом, которым одаривала его няня. И сейчас, сама того не ведая, его поддерживает только она.
Душа лирического героя смятена, подавлена длительными горестями, одиночеством; все это особенно ярко высвечивает разыгравшаяся буря. Лирический герой перед нею беззащитен.
Няне смятение неведомо; она занята повседневным делом, таким, которое её убаюкивает, от него клонит в сон. Выход – в новом действии: "выпьем...", "спой...". Для героя же эти действия имеют существенно иное значение: он делает еще одно усилие для того, чтобы стряхнуть свое оцепенение и подавленность. Пожалуй, это наивысший, кульминационный момент в переживаниях лирического героя.
О чем же песня няни?
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Взвихренному мраку за окном противопоставляется мир, в котором человек не смятен и подавлен, не одинок; его мир – тих и светел, добр, естественен; в нем всему живому отведено одинаково важное место в едином круговороте живой жизни.
Этому единому круговороту естественной живой жизни принадлежит и няня. Именно в этом, в этой ее принадлежности заключается защита и опора для лирического героя, человека высокоинтеллектуального, с развитой душой, но душой неспокойной, рефлектирующей, пронизанной страданием. И сам лирический герой интуитивно ощущает, что его спасение – в народном миросозерцании, носительницей которого является няня. Няня – воплощение его глубинной сущности, но в этой сущности необходимо утвердиться...
В финальной строфе повторяются первые четыре стиха произведения, за которыми следует заключительный повтор – четырех стихов, начиная со слов "Выпьем, добрая подружка..." Но акценты в заключительном повторе иные, такие, которые позволяют считать эти четыре стиха относительной развязкой переживаний лирического героя. В кульминации, на наш взгляд, выделены эпитет "бедной" и эмфаза "с горя". В развязке же акценты в тех же самых строках иные – на эпитете "добрая" и метафоре "сердцу будет веселей".
Страдание, томление лирического героя не исчерпало себя в развязке, но оно стало не таким мучительно острым. Хотя бы частично оно "снято" присутствием няни, ее взглядом на мир, созвучном народным песням. И буря, чье неистовство не заслоняет от нас страданий героя, несколько отдалилась. Её голоса в развязке воспринимаются издали. Из четырех "то..." осталось только два: буря уже не зашумит по кровле и не застучит в окошко. Она продолжается, но несколько отступила от "ветхой лачужки", следовательно, и голоса воспринимаются спокойнее, хотя и здесь все те же "зверь" и "дитя", с некоторыми буря сравнивается.
В финале особенно ясно, что буря – это не только образ природной стихии, буря высвечивает внутреннее состояние лирического героя, переживающего боль и страдание. Боль эта – непреходящая, но она может быть меньше; преодоление боли – на пути к народному миросозерцанию.
Это стихотворение обобщающего звучания. Оно о судьбе человека вообще, о его жизненном пути, который пролегает во мраке неизвестности, среди вихрей жизни и судьбы. Путь этот тяжел. Человек на этом пути одинок, на него со всех сторон обрушиваются тяготы жизни. Но он должен найти в себе силы жить, должен оставаться добрым и преданным, тосковать о любви, о дружбе, уметь быть благодарным за заботу, пытаться найти опору в естественном порядке вещей, в представлениях народа о красоте.
"Зимняя дорога" (1826).
Стихотворение написано хореем. Обилие пиррихиев (постоянных и непостоянных) создает эффект разговорности интонации.
Важно отметить, что в четвертой строфе пиррихиев меньше, чуть меньше их и в заключительной, седьмой строфе. Как ни странно, это способ выделить эти точки как ключевые в движении лиризма: речь лирического героя как бы "расстраивается" по сравнению с предыдущим текстом (для 4 строфы – и с последующим). "Завязка" не так явственно подчеркнута ритмически, интонационно. "Кульминация" же и "развязка" усилены и особенным характером пауз (большей их длительностью), а также рифм. Процитируем четвертую строфу:
Ни огня, ни черной хаты...
Глушь и снег... Навстречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне.
Одна из рифм здесь наименее глубокая, но все же достаточная: "мне-одне". Рифмуются существительное с не часто употреблявшейся Пушкиным краткой формой прилагательного ("хаты – полосаты") и устаревшая форма "одне" с "мне", чтобы рифмы вообще состоялись. Пушкин ищет многообразные способы передачи речи взволнованного, подавленного человека, которому слова подчиняются не без труда... На этот эффект "работают" не только ритм, паузы, рифмы четвертой строфы, но ритмико-интонационные особенности стихотворения в целом.
В первой строфе в поле зрения лирического героя небо и воздушная сфера – "волнистые туманы", которые похожи на недружелюбное, серое, неспокойное море. Метафора "пробирается луна" одушевляет небесное светило и превращает его в путника, который с трудом одолевает дорогу в своем одиноком движении по небу – как лирический герой по земле.
Далее лирический герой обращает взор на то, что вокруг него, отчего состояние уныния усиливается. Луна "льет печально свет" на "печальные поляны". "Льет" – значит, света много, он заполняет все вокруг. Зачем этот повтор: "печально" – "печальные"? Нет исхода от печали нигде: ни на небе, ни на земле...
В этом царстве печали движется лирический герой. В движении тройки – инерция, скука. Удивительно то, что "зимний" и "скучный" здесь синонимы. "Скучной", "однозвучный", "утомительно" – этими эпитетами троекратно усилено выражение того состояния, которое владеет лирическим героем.
Картина, представшая лирическому герою, "озвучена": "гремит" колокольчик (два вышеназванных эпитета характеризуют именно его). Звук негармоничный, это надоедливый шум, усугубляющий состояние подавленности.
Итак, в картине зимней ночи "угол зрения" лирического героя меняется от самого пространного объекта наблюдения до самого близкого – ямщика. Первоначально акцентирована свето-цветовая сторона картины зимней ночи, затем – звуковая.
Второе слагаемое в ней, кроме колокольчика, - песни ямщика. Они разнообразны, но эпитет "долгих" тоже влияет на поддержание впечатления инерции движения, как будто бы оно осуществляется помимо воли лирического героя. Чуть позже, в четвертой строфе, кульминационной, появятся "версты полосаты": этот образ, соединившись с впечатлением заданности движения, вне воли лирического героя, рождает ассоциацию с тюремными атрибутами, с тюрьмой...
Песни ямщика, в которых "то разгулье удалое, то сердечная тоска", созвучны настроению, состоянию лирического героя. Они включаются в его переживания почти как природное явление, не только не нарушая, а усугубляя состояние одиночества, неодолимого, трагического:
Глушь и снег...
Возвращаясь к особенностям ритма, еще раз подчеркнем наличие коротких фраз, обилие отточий, особенно в четвертой строфе.
В начале пятой строфы "скучно", усиленное словом "грустно", являются уже не характеристикой обстоятельств пути ("по дороге зимней, скучной"), а выражением внутреннего состояния лирического героя. И "грустно" тоже повторится позже...
Далее – контрастная картина, которая встает в воображении лирического героя, картина свидания с возлюбленной. Время для свидания "эмблематичное" – полночь, которая "нас не разлучит". Картина свидания с возлюбленной согрета одушевлением лирического героя, его нетерпением: "Завтра, Нина, завтра..." Таким образом, путь лирического героя имеет цель – свидание с возлюбленной, которому не помешают "докучные" гости.
Заметим, что эпитет "докучных" созвучно с "долгими" песнями ямщика, с бегом однообразно быстрой "борзой" тройки, со звуками колокольчика, который "утомительно" гремит... Весь мир – природный и социальный – чужд лирическому герою. Отрада – лишь в любовном свидании.
Стихотворение строится так, что свидание лишь представляется герою, а в реальности – зимняя, скучная, холодная дорога с полосатыми верстами, состояние уныния и одиночества.
Однако в развязке стихотворения появляется нечто новое, на что нельзя не обратить внимания.
По сути дела, вся последняя строфа – вариация того, что уже было заявлено.
"Грустно, Нина" – буквальный повтор, но включено слово “грустно” здесь совсем иначе, чем раньше: у лирического героя появился воображаемый собеседник.
В обращении к Нине герой говорит, что путь его "скучен". Первоначально "по дороге зимней, скучной", затем: "Скучно, грустно..."; и, наконец "путь мой скучен". Лирический герой движется от характеристики особенностей конкретной дороги к называнию своего внутреннего состояния, а от него – к характеристике своего жизненного пути.
В последней строфе "дремля смолкнул мой ямщик": мысленное общение с возлюбленной отодвинуло потребность в других звуках человеческого голоса.
Более того, в процессе этого общения лирический герой представляет её себе, поэтому у луны появилось "лицо" – “лик”, который "отуманен". В начале стихотворения луна "пробирается" "сквозь волнистые туманы". Теперь же лирический герой как будто рассмотрел ее "лик" и увидел на нем печаль. "Лицо отуманено печалью, грустью..." – это клише хранит наша языковая память, поэтому можно толковать последнюю в стихотворении метафору именно так.
Лирический герой в последней строфе, если можно так, выразиться чуть менее одинок, чем раньше: на небе не просто светило, которое с трудом осуществляет свой путь, а еще одно – кроме героя – "печальное лицо", и в общей картине зимний дороги градус напряжения во внутреннем состоянии лирического героя здесь уже не столь велик, как в кульминации. В ней его напряжение достигло столь опасной черты, что оказалось необходимым самое целительное средство – хотя бы в мыслях представить картину свидания с возлюбленной и обратить к ней мысленный монолог.
В развязке состояние лирического героя несколько стабилизировалось, об этом говорит и форма "однозвучен" вместо "однозвучный" (ранее по отношению к колокольчику). "Однозвучен" – это состояние "сейчас", а не "всегда". То же можно сказать и о "скучен": таков жизненный путь "сейчас". Но завтра?..