Звучит песня “День Победы”. Выходят два
человека
- Победа – чеканный парад на Красной площади.
- Победа – 1418 дней от мира до мира.
- Победа – четыре года мать без сына.
- Победа – обелиски по всей Европе.
- Победа – помнят Вена, помнят Альпы и Дунай.
- Победа – 27 миллионов жизней, которыми она оплачена.
- Победа – если по каждому погибшему объявить минуту молчания, то страна будет молчать 38 лет.
- Победа – помнить будем вечно.
Уходят. Свет мигает => переносимся в 1941 г. Звучит “Рио-Рита”. На сцене – кутерьма. Девочки шушукаются, смеются, прыгают в “классики”. Появляется учительница с фотоаппаратом.
У: Внимание ребята! Есть предложение сфотографироваться на прощание! Усаживайтесь, я вас сниму! Все! Все сюда! (ребята усаживаются, дурачась) Дети мои! Примите подобающее выражение (с пафосом), чтобы этот день, 21 июня…
- Антонина Ивановна! Сегодня уже 22 июня.
У: Да, верно. Чтобы этот исторический день 22 июня 1941 года остался в нашей памяти навсегда!
- Да! Навсегда!
- На всю жизнь!
- Антонина Ивановна! И вы идите к нам!
У: Снимаю!
Бежит и усаживается среди ребят. Вспышка, затемнение. Слышен гул самолётов. Девочки отходят назад.
- Что случилось, скажи мне, ветер? Что за боль у тебя в глазах? Разве солнце не так же светит? Или вянут листки в садах?
- Почему люди все на рассвете вдруг застыли, раскрыв глаза? Что случилось, скажи нам, ветер? Неужели это война?
Звучит голос Левитана (о начале войны), дети переодеваются => элементы одежды военного времени
- 22 июня 1941 года фашистские захватчики вероломно напали на советское государство.
- Дети встретили войну в разном возрасте. Кто-то совсем крохой, кто-то подростком. Кто-то окончил школу и был на пороге юности.
- Воскресным утром тысячи детей со своими родителями в страхе и ужасе бежали из своих домов. Они шли нескончаемым потоком по дорогам войны.
- Они гибли на дорогах войны…
- Гибли сыновья, дочери, братья, сестры. Каждый четвертый погибший – ребенок.
- 13 миллионов детей погибли в этой войне (ставят 13 свечей)
Звучит “Бухенвальдский набат” (Музыка В. Мурадели. Слова А. Соболев).
- Война и юность. Война и матери…и вдовы… Но самое страшное, самое бесчеловечное – это война и дети.
- Война погасила радость в детских глазах, убила детство.
- А мы не станем памяти перечить и вспомним дни далекие, когда
Упала нам на слабенькие плечи огромная, не детская, беда.
Была земля и жесткой, и метельной, была судьба у всех людей одна. У нас и детства не было отдельно, а были вместе – детство и война.
- Дети войны… Они были на всех ее дорогах, в партизанских отрядах и в воинских частях. Дети войны надрывались у станков, хоронили своих близких, умирали с голоду.
- Что помнят они? Что могут рассказать? Должны рассказать! Потому что и сейчас рассыпаются дома и горят детские кроватки. Потому что сегодня кому-то хочется большой войны, в огне которой, дети бы испарялись, как капли воды.
- Что могли понять, увидеть, запомнить дети? Многое! Что помнят о матери, об отце? Только смерть их.
Звучит “Лакримоза” Моцарта. Выходят дети – 3 “А”
- По деревне шли наши солдаты, а мы смотрели на них и кричали: “ Папы идут! Папы!... ”
- Мама не сразу умерла. Она долго лежала на траве. А я кричала: “Не прячьте мою маму в ямку, она проснется, и мы пойдем домой”
- Отца вытолкнули на улицу. Босиком я бежала за ним до самой речки и кричала: “Папочка! Папочка!”. Дома причитала бабушка: “Где же Бог? Куда он прячется?”. Бабушка не смогла пережить такое горе. Плакала все тише и тише и через две недели умерла ночью на печке. А рядом спала я и обнимала ее, мертвую. В доме никого больше не осталось.
- Помню, фашисты были все черные. У них даже собаки были черные… Мы жались к матерям… Они не всех убивали. Разделили детей отдельно, родителей отдельно. Мы думали, что они родителей будут расстреливать, а нас оставят. Там была моя мама… Я бросилась к ней: “Мамочка!” А мама твердила: “Это не моя дочь!” И глаза у нее не слез были полны, а крови. Полные глаза крови. Я видела, как сначала стреляли в детей. Стреляли и смотрели, как родители мучаются. Когда убили детей, стали убивать родителей. Зачем мама меня спасла?
- Включили репродуктор. Все слушают, а мы, маленькие, слов не разобрали, но поняли, что радость идет из черной тарелочки репродуктора. Кого поднимали на руках взрослые… Кто лез сам… Залезали друг на дружку, доставали до черной тарелки и целовали ее. Всем хотелось поцеловать слово “Победа”.
Звучит “Лакримоза”, дети уходят
- А можно ли представить детей, стоящих перед дулом автомата? Когда их сжигают, расстреливают, убивают голодом…
- Они с детьми погнали матерей и яму рыть
заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей, и хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами окинул обреченных...
Мутный дождь гудел в листве соседних рощ и на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею, друг друга с бешенством гоня... - Нет, этого я не забуду дня, я не забуду никогда,
вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки, и в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами, как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля, в последний раз детей поцеловало,
В последний раз... Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг, он падал, издавая вздох тяжелый. - Детей внезапно охватил испуг, прижались к
матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук, прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной. Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна. Как не лишиться ей рассудка! - Все понял, понял все малютка. – Спрячь, мамочка,
меня! Не надо умирать!
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи. Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо... – Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок, и в сердце он вонзается, как нож. - – Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты
вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь, чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно. И он закрыл глаза.
И заалела кровь, по шее лентой красной
извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь, две жизни и
одна любовь!
Звучит песня “Пять минут тишины” (гр. “Санкт-Петербург”)
- Расскажи мне, о чем ты мечтаешь старик, не
спокойна душа – помнит юности миг.
Расскажи мне старик, от чего ты не спишь, по ночам у окна всё молчишь и молчишь - Не молчи, расскажи, пусть пылает закат, пусть
повсюду ежи, я с тобою солдат.
Расскажи мне чей лик в твоем сердце застыл, расскажи мне чей крик до сих пор не остыл.
Припев: 5 минут тишины, 5 минут так важны,
всё как будто вчера, не уснуть до утра
Мир покоем объят пусть всего пять минут, пусть
они не спешат, пусть они не бегут,
Только пусть не спешат, только пусть не бегут
Припев: 5 минут тишины, 5 минут без войны,
пусть за те 5 минут раны все заживут
Сон увидит солдат в нем всего 5 минут, пусть они не
спешат, пусть они не бегут ,
Только пусть не спешат, только пусть не бегут.
- А разве можно представить детей за колючей проволокой концлагерей? Разум отказывается воспринимать подобное.
- Целыми эшелонами детей вывозили на работу в Германию. Прямо на перевалочных станциях проводили отбор – кто покрепче – на биржу труда, кто слабый или больной – в концлагерь… на опыты…
- Дети за колючей проволокой. Без имени. Без матери. С застывшим страхом в глазах. Дети-доноры. Дети-изгои. “Седые дети” войны…
- О них, не увидевших солнца и неба, не услыхавших пения птиц…
- О них, не узнавших вкус материнского молока, не сделавших ни единого шага…
- О них, прошедших сквозь газовые душегубки и печи крематория фашистских концлагерей…
- О них, безымянных, напоминаем живущим, потому что, если забудем такое, проклята будет наша жизнь!
- Да и можно ли назвать жизнью то, что лишено памяти?
Гаснет свет, ведущие занимают свои места. Загораются прожекторы с красной подсветкой. Звучит “Вокализ” Рахманинова. На сцене мать с ребенком
- Средь всех улик в судебном зале о них ты память
сохрани!
Так было! Молча судьи встали, когда вступили в зал они.
Шел за свидетелем свидетель… И суд, казалось, услыхал,
Как вдалеке запели дети чуть слышно траурный хорал.
- Шагали туфельки по залу, тянулись лентой в
коридор.
И в строгом зале все молчали, и только пел далекий хор.
- Так кто им указал дорогу? Кто это шествие привел?
Одни еще ходить не могут и спотыкаются об пол,
Другие выползли из строя, чтоб хоть немного отдохнуть,
И дальше, длинной чередою сквозь плач детей продолжить путь.
- Своей походкою неспешной шли мимо судей
башмачки,
Так удивительно потешны, так удивительно легки.
Из кожи, бархата и шелка, в нарядных блестках золотых –
Подарок дедушки на елку, сюрприз для маленьких франтих.
- Одни сверкают сталью пряжек, в помпонах ярких…
А иным
Был путь далекий слишком тяжек, и злобно дождь хлестал по ним.
Мать: Мать и ребенок. Вечер зимний. Витрины светится стекло.
Ребенок: Ах, мама, туфельки купи мне! В них так удобно и тепло!
Мать: Сказала мать с улыбкой горькой: “Нет денег. Где мы их найдем…”
- И вот несчастные опорки по залу тянутся с
трудом.
Чулочек тянут за собою, и дальше движутся во тьму.
…О, что за шествие такое? И этот смутный хор к чему?
Они идут. Не убывает неисчислимый, страшный строй.
Я вижу, кукла проплывает, как в лодке, в туфельке пустой…
- А вот совсем другая пара: когда– то эти башмачки
Гоняли мяч по тротуару и мчались наперегонки.
Ползет пинетка одиноко,– не может спутницу найти.
Ведь снег лежал такой глубокий – она замерзла на пути.
- Вот пара стоптанных сандалий вступает тихо в
зал суда.
Они промокли и устали, но все равно пришли сюда.
- Ботинки, туфельки, сапожки детей бездомных и
босых.
Где эти маленькие ножки? Босыми кто оставил их?
Судья прочтет нам акт печальный, число погибших назовет…
…А хор, далекий, погребальный, чуть слышно в сумраке поет.
- Бежали немцы на рассвете, оставив с обувью
мешки.
Мы видим их. Но где же дети?... И рассказали башмачки.
Ребенок 1: Везли нас темные вагоны, свистел
во мраке паровоз.
Во мгле мелькали перегоны, так поезд нас во тьму
привез.
Ребенок 2: Из разных стран сюда везли нас, из
многих мест, в короткий срок.
И кое-кто пути не вынес, и падал, и ходить не мог.
Ребенок 3: Мать причитала: “Три недели…
Судите сами… Путь тяжел…
Они горячего не ели”. С овчаркой дядя подошел.
Голос за сценой: О, сколько прибыло народца!
Сейчас мы вам поесть дадим
Здесь горевать вам не придется!
Вздымался в небо черный дым.
Голос за сценой: “Для вас-то мы и топим
печки. Поди продрогла, детвора?
Не бойтесь, милые овечки, У нас в концлагере
жара!”
Ребенок 1: Нас привели к немецкой тете… Мы встали молча перед ней.
Голос за сценой: “Сейчас вы, крошки, отдохнете, снимите туфельки скорей!”
Дети снимают обувь. Ставят перед собой. На каждый счет один из детей делает шаг вперед, идет обыгрывание текста.
Голос за сценой:
Ай-ай!– Зачем же плакать, дети? Смотрите – скоро за леском
Чудесно солнышко засветит, и можно бегать босиком.
Ох, будет здесь жара большая… А ну, в считалочки играть!..
Сейчас я вас пересчитаю: Один! Два! Три! Четыре! Пять!
Не надо, крошки, портить глазки, сотрите слезки, соловьи.
Я – тетя из немецкой сказки, я – фея, куколки мои!
Фу, как не стыдно прятать лица! (пауза, дети встают на колени)
Вы на колени пали зря! Встать! Нужно петь, а не молиться!
Горит в печах уже заря.
Ребенок 2: Нам песенку она пропела. И снова сосчитала нас.
Ребенок 3: А в доме, где заря горела, нас
сосчитали в третий раз.
Везли нас, голых, люди в черном…
Дети медленно уходят, стихает музыка
- И захлебнулся детский крик… И в тот же день на
пункте сборном
Свалили обувь в грузовик. Да, дело шло тут, как по маслу.
Бараки. Вышки. Лагеря. И круглосуточно не гасла в печах германская заря.
На экране – фотографии детей. По сцене проходят женщины в черных платках, собирают детскую обувь уходят. Звучит песня “Тишина” (гр.”Ариэль”).
- Соловьи, не пойте больше песен, соловьи. В минуту
скорби пусть звучит орган,
Поёт о тех, кого сегодня нет, скорбит о тех, кого сегодня нет, с нами нет... - Тишина, над полем боя снова тишина. Как будто не
было и нет войны
И мы в объятьях мирной тишины, и мы в объятьях мирной тишины, нет войны... - Этот бой, он позади уже, кровавый бой. Опять
кого-то с нами нет уже,
Остался кто-то на чужой земле, остался кто-то на чужой земле, той земле... - Соловьи, не пойте больше песен, соловьи. В минуту
скорби пусть звучит орган,
Поёт о тех, кого сегодня нет, скорбит о тех, кого сегодня нет, с нами нет...
Читая стихи, выходят по одному под музыку “Адажио” Альбинони
- Откройте, это я стучу, стучу у каждого крыльца,
Невидима для ваших глаз: нельзя увидеть мертвеца.
Ведь на войне я умерла, года прошли, года пройдут.
Мне было пять, и нынче пять – ведь дети мертвые не растут.
Огонь мне волосы спалил, потом глаза заволокло,
И горстью пепла стала я, и пепел ветром унесло.
Прошу вас, но не для себя, не нужен мне ни хлеб, ни рис,
Не может даже сахар есть ребенок, что сгорел, как лист.
Вы не воюйте, я прошу, прошу вас, люди всей земли,
Чтоб дети выросли без слез, чтоб сахар есть они могли (берёт свечу).
Медленно отходит назад, выходит ещё один человек
- И я имею право обвинить за то, что не могу я жить.
И что цветы цветут не для меня – меня сковала холодом земля.
Мне руки палачей сдавили грудь… А я б хотела в небо заглянуть,
Хотела б звезды посчитать, и быть любимой, но тяжек груз земли родимой.
Крупинка я замученных детей. Я – только в памяти людей (берёт свечу).
Выходит ещё один человек
- Дети войны – и веет холодом. Дети войны – и
пахнет голодом.
Дети войны – и дыбом волосы. На челках детских… Седые полосы.
Земля омыта слезами детскими, детьми советскими и не советскими.
Их кровь алеет на поле маками. Трава поникла там, где дети плакали!
Дети войны – и боль отчаянна! О! Сколько надо минут молчания! (берёт свечу)
Звучит музыка, выходят все участники, берут свечи, строятся клином
- Вновь скупая слеза сторожит тишину, вы о жизни
мечтали, уходя на войну.
Сколько юных тогда не вернулось назад, не дожив, не допев, под гранитом лежат.
Глядя в вечный огонь – тихой скорби сиянье – ты послушай святую минуту молчанья.
Минута молчания. Звук метронома
- Я не хочу, чтоб грохот орудийной канонады
услышал мой ребенок, мой и твой,
Я не хочу, чтоб голод Ленинграда коснулся их невидимой рукой.
- Как хорошо проснуться на рассвете, как хорошо,
что ночью снятся сны,
Как хорошо, что кружится планета, как хорошо на свете без войны.
- Как хорошо влюбляться и смеяться, как хорошо
порою погрустить,
Как хорошо встречаться и прощаться и просто хорошо на свете жить.
- 65 лет прошло со дня великой Победы. 65 лет наш народ живет в мире…Но…
- В мире далеко не все спокойно! У мирных людей появился новый беспощадный враг – международный терроризм!
- В 17 лет сегодня мы не дети, я всех с собой хотела
бы позвать –
В конце концов, мы на одной планете, чтоб нашу землю
ВСЕ: Вместе отстоять!
Звучит песня “Ты помни” (исп. Татьяна Недельская)
- Я знаю о войне лишь понаслышке, но вновь и вновь
в мои приходит сны.
Безусый паренёк, совсем мальчишка, который не вернулся с той войны.
Сожмётся больно сердце от печали, хоть с той поры прошло полсотни лет,
Но снится мне тревожными ночами мой молодой, мой вечно юный дед. - Мы знаем о войне лишь понаслышке, но матерям
сегодня не до сна.
Ведь подрастают юные мальчишки, а где-то до сих пор идёт война.
И сколько их ещё, наверно, будет солдат, не возвратившихся с войны.
Пою для Вас, к Вам обращаюсь, люди мы научиться мир беречь должны. - Ты помни, путь к Победе был не прост, кровавою
была её цена.
Ты помни Бухенвальд и Холокост и смерть, и страх, что сеяла война.
Ты помни поседевших матерей, солдат, не возвратившихся домой.
И похоронки забывать не смей. Всё это надо помнить нам с тобой.
Припев: Над миром вновь ликует светлый
май, который раз мы празднуем Победу.
Но то, что совершили наши деды, ты помни, никогда
не забывай.
Припев.
Припев: Какой ценой Победа нам досталась,
ты помни, никогда не забывай.
Ты помни, никогда не забывай.