Программы по литературе для национальных школ не претендуют на глубокое изучение и анализ поэтических произведений. В предлагаемой разработке по творчеству О.Э.Мандельштама мы пробуем осмыслить прочитанное, обобщить все навыки и умения по анализу поэтических произведений. Это урок совершенствования знаний, умений и навыков. Вид урока – исследование, размышление, урок исторической памяти. Перед нами стояли задачи выявления уровня осмысления и обобщения, умения применять знания по различным предметам, в различных ситуациях. При планировании учитывалось то, что выпускники должны уметь самостоятельно работать над текстом стихотворений, анализировать их. Цели перед нами стояли следующие: пробудить интерес к личности и творчеству Мандельштама; путем анализа лучших стихотворений попытаться понять художественный мир поэта, показать созвучие творчества его эпохе; развивать умение анализировать поэтическое произведение; помочь осмыслить идейную позицию Мандельштама. Главный акцент делался на доступности, последовательности подачи фактического материала.
Ход урока
Я так же беден, как природа,
И так же прост, как небеса (О.Э.Мандельштам)
Сегодня мы с вами обобщим изучение творческого наследия О.Э.Мандельштама. Вспомним, каким он был. (Невысокий, тощий, с узким лбом, с небольшим изогнутым носом, с острой, нижней частью лица, с неряшливой седой бородкой, с взглядом напряженным, не видящим пустяков.) Таким его увидели мы. А вот таким поэт видел самого себя:
Автопортрет
В поднятье головы крылатый
Намек – но мешковат сюртук;
В закрытье глаз, в покое рук –
Тайник движенья непочатый.
Так вот кому летать и петь
И слова пламенная ковкость -
Чтоб прирожденную неловкость
Врожденным ритмом одолеть.
Как вы думаете, какой крылатый намек? Что чему тут противопоставляется? (Внешние признаки противоречат внутреннему миру героя: мешковат сюртук – крылатый намек, в покое рук – тайник движения непочатый, прирожденную неловкость – врожденным ритмом). То есть поэт еще раз хотел показать читателю, какие тайны могут скрываться под обычным, невзрачным содержанием.
Нужно отметить, что стихи Мандельштама периода 1908-1910 годов представляют собой уникальное явление в истории мировой поэзии: очень трудно найти где-нибудь еще сочетание незрелой психологии юноши, с такой совершенной зрелостью интеллектуального наблюдения и поэтического описания этой самой психологии.
Переломным для него стал 1917 год, так как революцию он встретил радостно, думая, что она принесет подлинное обновление жизни. Но уже в сборнике “Tristia” зазвучали мотивы увядания, разлуки, расставания, скорби. Позицию Мандельштама к революционному излому рассмотрим на примере стихотворения “Сумерки свободы”.
Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
В кипящие ночные воды
Опущен грузный лес тенет.
Восходишь ты в глухие годы,
О, солнце, судия, народ.
Прославим роковое бремя,
Которое в слезах народный вождь берет.
Прославим власти сумрачное бремя,
Ее невыносимый гнет.
В ком сердце есть – тот должен слышать время,
Как твой корабль ко дну идет.
Какова интонация этого стихотворения? (Торжественная, создает ощущение величия изображаемых событий). Какими словами подчеркнута глобальность совершающегося? (Солнце, народ, время). Но что в этом парадоксальное? Мандельштам прославляет непрославляемое (сумерки свободы, великий сумеречный год, прославим роковое бремя, сумрачное бремя, невыносимый гнет). В этом слышится и глубокая боль, и болезненная ирония. Обратим внимание и на цветовую палитру стихотворения (ночь, сумерки густые, не видно солнца). Какое у вас при этом создается ощущение? (Все появляется с нуля, из первозданного хаоса, можно даже угадать мифологический прототип корабля – Ноев ковчег во время всемирного потопа).
Так как Мандельштам не прославляет, не воспевает победного шествия революции, то его редко издают. Творчество его считают элитарным и недоступным пролетарию. Ему же хочется быть народным, но он не спешит обвинять непосвященных. В запальчивости в 1922 году он написал: “Народ, который не умеет читать своих поэтов, заслуживает…”, но тут же себя обрывал и добавлял: “Да ничего он не заслуживает, пожалуй ему просто не до них”.
Страшная трагедия народа в 30-е годы – главная тема его произведений этого периода. Давайте вспомним исторические реалии того времени, периода сталинских репрессий (незаконные аресты, расстрелы без суда и следствия, доносы друг на друга, умышленное истребление интеллигенции в лагерях. Эти страшные картины описаны в книгах “Факультет ненужных вещей”, “Архипелаг ГУЛАГ” А.Солженицына).
Семье Осипа Эмильевича и Надежды Яковлевны тоже приходится нелегко в это время. Они вынуждены ежедневно менять квартиры, чтобы не быть арестованными. И вот однажды Мандельштам прочитал стихотворение “Мы живем, под собою не чуя страны” Борису Пастернаку. Тот предупреждает его о политической подоплеке этого произведения, но уже поздно: Мандельштама арестовывают, но вскоре освобождают и ссылают в Воронеж.
Попробуем с вами понять, что же не понравилось его палачам, что вызвало их недовольство (чтение стихотворения).
Мы живем, под собою не чуя страны…
Мы живем, под собою не чуя страны.
Наши речи за десять шагов не слышны.
А коль хватит на полразговорца,
Так припомним кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны.
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканы смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд толстошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один и собачит и тычет.
Как подкову, кует за указом указ –
Кому в лоб, кому в пах, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина.
И широкая грудь осетина.
Чей портрет тут дан? (“отца народов” - Иосифа Виссарионовича Сталина). По свидетельству Надежды Яковлевны здесь есть несомненный отголосок истории Демьяна Бедного, который как-то написал, что не может давать Сталину книги, т.к. он оставляет на них отпечатки жирных пальцев (его толстые пальцы, как черви, жирны). В словах же “грудь осетина” слышатся отголоски слухов об осетинском происхождении Сталина, которое считалось на Кавказе ниже грузинского. Нельзя не отметить также политической подоплеки стихотворения (наши речи за десять шагов не слышны, а коль хватит на полразговорца… ) – состояние общества во время сталинских репрессий. И, конечно же “вождь” никак не мог простить поэту “услуг полулюдей”, которые и свистят, и мяучат, и хнычут. Слово же “малина” - подразумевающее, что Сталин получает наслаждение от подписи указов, несущих смерть огромному количеству людей, вообще не должно было ассоциироваться с образом Вождя.
Анализируя вышеперечисленные стихотворения, мы подошли к теме “Поэт и время”. Перед нами два стихотворения “Век” (1922), и “За гремучую доблесть” (1931). Давайте проследим, как меняются взаимоотношения поэта со своей эпохой. И чтобы выяснить характер этих изменений, сопоставим их.
За гремучую доблесть
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и части на пире отцов
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи бросается век-волкодав,
Но не волк я по сути своей.
Запихни меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни трусов, ни мелкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе.
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.
Унеси меня в ночь, где течет Енисей,
Где сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Век
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в свои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей
Захребетник лишь трепещет
На пороге новых дней.
Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимых играет
Позвоночником волна.
Словно нежный хрящ ребенка,
Век младенческой земли, -
Снова в жертву, как ягненка,
Темя жизни принесли.
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать,
Это век волну колышет
Человеческой тоской,
И в траве гадюка дышит
Мерой века золотой.
Какая тема, какой образ объединяют эти стихотворения? (Тема времени. В первом стихотворении – современная поэту эпоха, во втором – тема разрыва эпох. Образ эпохи – “век-волкодав” и “век мой, зверь мой”). Что отличает лексику этих стихотворений? (Имеются просторечные и разговорные слова – запихни, грязцы, захребетник, тварь, хлещет, хрящ, хребет). Чему уподоблен век? (Зверю с разбитым позвоночником, символизирующим разрыв двух столетий). А что происходит с существом с поврежденным позвоночником? (Оно обездвиживается). В стихотворении “Век” век уже не жертва, а нападающий и он враждебен поэту. Каково мироощущение поэта по отношению к веку? (В первом – связан кровью, ощущает причастным, во втором - противопоставляет себя ему). Что символизирует кровь вообще и что - в данном стихотворении? (Гибель, разрушение, а тут – строительница. Кровь должна вернуться в вены и артерии. Но для этого человек должен стать донором века). Что спасет этот век? (искусство, поэзия). Несмотря на то, что век неизлечим поэт должен сделать все, чтобы восстановить утраченную связь времен. О чем мечтал Мандельштам в стихотворении “За гремучую доблесть”? (Как ни парадоксально это покажется, он мечтал о сибирской ссылке, которая спасет его от участия во зле, всеобщей лжи и трусости. Поэт не боится гибели, но настойчиво просит ее. Он не хочет выполнять роль затравленного волка).
Говоря о стихах Мандельштама 30-х годов, мы отождествляем лирического героя с самим поэтом. И это не случайно. В стихах этого периода Мандельштам стремится с предельной ясностью высказать свою позицию, он бросает вызов бесчеловечной власти. И власть не заставила себя ждать. Потянулись года далекой ссылки, в которой проверялись все физические и душевные качества человека.
В 1938 году приходит известие о том, что Мандельштам оставил этот мир. Никто не знает, где его могила.
Прошли годы. Поэзия Мандельштама вновь вошла в нашу жизнь, так как нет таких сил, которые убили бы в человеке стремления к прекрасному, любовь к людям, живой природе, исцеляющей красоте. И уже по-другому прозвучали слова Мандельштама
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персироны.
Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха,
Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.
Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина – дремучий лес Тайгета.
Их пища – время, медуница, мята.
Возьми ж на радость дикий мой подарок,
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.
В заключение хочется прочитать еще одно, пророческое, стихотворение Мандельштама:
Это какая улица?
Улица Мандельштама.
Что за фамилия чертова?
Как ее не вывертывай,
Криво звучит, а не прямо.
Мало в нем было линейного.
Нрава он не был лилейного,
И потому эта улица.
Или, верней, эта яма, -
Так и зовется по имени
Этого Мандельштама.