Цели и особенности организации уроков даны в приложении №1, использованные стихотворения – в приложении №2.
I ведущий: К концу 50-х годов XIX века наступили годы необычайно напряженной общественно-политической борьбы, в ходе которой произошло размежевание не только социальных, но и поэтических сил. На одном полюсе оказалась революционно-демократическая поэзия и близкие к ней литераторы, а на другом – те, кого принято называть сторонниками “чистого искусства”, которые открыто декларировали свою приверженность к поэзии, заставляющей читателя забыть о волнениях повседневной жизни, уйти в мир “чистого созерцания”. Ведущим журналом этого направления стала некогда основанная Смирдиным и Сенковским “Библиотека для чтения”, выходящая в те годы под редакцией Александра Дружинина. На иных позициях стояли поэты демократического направления, объединившиеся вокруг журнала “Современник”, редактируемого Н.Некрасовым. Они стремились принимать активное участие в общественной жизни и в своих произведениях откликались на наиболее важные события своего времени.
Поэты “некрасовской школы” повели принципиальную полемику с поэтами школы “чистого” искусства. Изначально раскол русской поэзии середины XIX века был связан со спором о пушкинском наследии. Каждая из враждующих сторон опиралась на действительно присущие многогранному и гармоническому пушкинскому гению эстетические качества. Но если у Пушкина они были едиными, то в эпоху сильного накала гражданских страстей оказались разведенными по разные стороны баррикады. Враждующие стороны цитировали облюбованные ими строки великого поэта, отстаивая своё понимание искусства.
Представитель школы “чистого” искусства:
Не для житейского волненья, // Не для корысти, не для битв, // Мы рождены для вдохновенья, // Для звуков сладких и молитв.
Поэт-демократ:
И долго буду тем любезен я народу, // Что чувства добрые я лирой пробуждал, // Что в мой жестокий век восславил я свободу // И милость к падшим призывал.
I ведущий: И в последующие годы в центре полемики оставались вопросы о назначении поэзии, ее сущности и роли поэта.
Я. Полонский: “Фет… бывало, говорил мне: “К чему искать сюжеты для стихов; сюжеты эти на каждом шагу, - брось на стул женское платье или погляди на двух ворон, которые уселись на заборе, - вот тебе и сюжеты”.
Д. Писарев: “Им доступны только маленькие треволнения их собственного узенького психического мира: как дрогнуло сердце при взгляде на такую-то женщину, как сделалось грустно при такой-то разлуке, что шевельнулось в груди при воспоминании о такой-то минуте, - все это описано, может быть, и верно, все это выходит иногда очень мило, только уж больно мелко… Поучитесь-ка, г.г. лирики, почитайте да подумайте! Ведь нельзя, называя себя русским поэтом, не знать того, что наша эпоха занята интересами, идеями, вопросами гораздо пошире, поглубже и поважнее ваших любовных похождений и нежных чувствований”.
М. Салтыков-Щедрин: Крестьянину “зимой… предстоят отхожие промыслы, летом – пахота, молотьба, косьба, бороньба; наконец, во всякое время, то есть и зимой и летом, - заботы об уплате недоимок. Какую роль может играть здесь любовный вопрос?”.
А.Фет: “Мы… постоянно искали в поэзии единственное убежище от всяческих житейских скорбей, в том числе и гражданских”. Задача искусства – запечатлеть “мгновения прозрения”, то есть подлинного познания вещей. Объекты искусства – сущности. Искусство только там, где художник “дерзает на запретный путь”, пытается зачерпнуть хоть каплю “стихии чуждой, запредельной”. Искусство только там, где безумие, где просвет к “солнцу мира”.
Поэт-демократ (перефразируя Некрасова): С талантом Вашим стыдно спать; // Еще стыдней в годину горя // Красу долин, небес и моря // И ласку милой воспевать.
I ведущий: В разгоревшейся литературной борьбе все большее значение стала приобретать сатира, к которой обратились поэты некрасовской школы, высмеивая сторонников “чистого” искусства. Особенно преуспели в этом сотрудники сатирического журнала “Искра” - Василий и Николай Курочкины, Н.Степанов, Дмитрий Минаев, Николай Ломов, Алексей Сниткин и др. Ими использовались различные сатирические жанры: эпиграммы, стихотворные фельетоны, перепевы, пародии.
I ведущий: Родоначальником пародии считают греческого писателя Гиппонакта (умер в 580 году до н.э.), но, вероятно, она возникла гораздо раньше. Пародия расцветает обычно в периоды литературной борьбы, в которой она выполняет важную роль, подчеркивая отжившие, устаревшие шаблоны и нормы. Пародия (от греческого parodia – противопеснь) – вид сатирического произведения, целью которого служит осмеяние литературного направления, жанра, стиля, манеры писателя, отдельного произведения. Основное ее средство – ироническое подражание осмеиваемому образцу, передача в гиперболизированном, шаржированном виде свойственных ему характерных черт, доведение их до абсурда, нелепости, чем и достигается сатирико-комический эффект. Осмеяние ведется с определенных позиций, противоположных позициям того направления, писателя, принципы которых отрицаются. Пародия должна создаваться на высоком художественном уровне, “противопоставить талант таланту”, - считал Н.А.Добролюбов. Классическими образцами пародий стали сатирические произведения, высмеивающие наиболее популярные лирические стихи А.А.Фета.
II ведущий: Почему же Фет стал объектом столь пристального внимания пародистов?
К середине XIX века из поэзии постепенно стали исчезать неопределенные и неясные образы, неотчетливость романтических устремлений. А.А.Фет не вписывался в непоэтическую атмосферу 1860-х годов, его стихи оказались несвоевременными. Не поэзия Фета была плоха, а время для нее было неподходящее. Эпоха великих перемен, эпоха пореформенная, с ее повышенными демократическими требованиями, не приняла поэта. Не приняла потому, что его творчество не соответствовало главным требованиям общественной жизни. Об этом хорошо сказал Ф.М.Достоевский.
Ф.М. Достоевский: “Положим, что мы переносимся в восемнадцатое столетие, именно в день лиссабонского землетрясения. Половина жителей в Лиссабоне погибает; дома разваливаются, имущество гибнет, всякий из оставшихся в живых что-нибудь потерял – или имение, или семью. В Лиссабоне живет в это время какой-нибудь португальский поэт. На другой день утром выходит номер лиссабонского “Меркурия”. Номер журнала, появившегося в такую минуту, возбуждает даже некоторое любопытство в несчастных лиссабонцах… надеются, что номер вышел нарочно, чтобы дать некоторые сведения, сообщить некоторые известия о погибших, о пропавших без вести и проч., проч. И вдруг – на самом видном месте листа бросается всем в глаза что-нибудь вроде следующего: Шепот, робкое дыханье, // Трели соловья…
Не знаю наверное, как приняли бы свой “Меркурий” лиссабонцы, но мне кажется, они тут же казнили бы всенародно, на площади своего знаменитого поэта…, и вовсе не за то, что он написал стихотворение без глагола, а потому что вместо трелей соловья накануне слышались под землей такие трели, а колыхание ручья появилось в минуту такого колыхания целого города, что у бедных лиссабонцев не только не осталось охоты наблюдать – “в дымных тучах пурпур розы” или “отблеск янтаря”, но даже показался слишком оскорбительным и небратским поступок поэта, воспевающего такие забавные вещи в такую минуту их жизни… поэта – то они б казнили, а через тридцать, через пятьдесят лет поставили бы ему на площади памятник за его удивительные стихи вообще, а вместе с тем и за “пурпур розы” в частности. Выходит, что не искусство было виновато, …а поэт, злоупотребивший искусство в ту минуту, когда было не до него! Он пел и плясал у гроба мертвеца.… Это, конечно, было очень нехорошо и чрезвычайно глупо с его стороны, но виноват опять-таки он, а не искусство”.
II ведущий: Поэтому когда в конце 50-х годов “Современник” объявил открытую войну литературе, которую он считал безразличной к интересам дня и к прямым нуждам трудового народа, одним из первых под удар попал А.А.Фет. Борьба с Фетом все более разгоралась на протяжении всех 60-х и отчасти 70-х годов. Сначала с критикой выступил Добролюбов, за ним Салтыков-Щедрин, Писарев и другие. По их мнению, область любовных отношений, в которой так вольготно чувствовали себя поэты, в новую эпоху отступает на задний план: любовь, всевозможные сложности и волнения любви не составляют основное содержание жизни крестьянина и не должны составлять сколько-нибудь серьезную заботу литературы. Однако для Фета это продолжает оставаться преимущественной областью его поэтических интересов. Отсюда логически следует, что поэзия Фета чужда современным запросам и требованиям и сам Фет является в лучшем случае поэтом “запоздалым”, поэтом прошлого, а не настоящего. Больше всего пародий написано на миниатюру Фета “Шепот, робкое дыханье…”. (А.Фет “Шепот, робкое дыханье…”).
II ведущий: Одной из первых появилась в журнале “Свисток” (приложение к “Современнику”) остроумная и по-своему талантливая пародия Н.А.Добролюбова. Как и позже Салтыков-Щедрин, Добролюбов трактует стихотворение Фета эротически. (Н.А. Добролюбов “Вечер. В комнатке уютной…”).
М.Е. Салтыков-Щедрин: “Что за ощущение испытывались среди этой чарующей обстановки! Шелест, вздохи, полуслова.… И поцелуи, поцелуи, поцелуи – без конца”.
II ведущий: Подобным образом “подражает Фету” другой пародист, Николай Вормс, напечатавший в 1864 году “Весенние мелодии”. Вот первая из них. (Н.Вормс “Звуки музыки и трели…”).
II ведущий: Долго не оставлял Фета в покое один из самых ярких поэтов-сатириков Дмитрий Дмитриевич Минаев. Он не раз посвящал поэту эпиграммы и пародии. (Д.Минаев “Топот, радостное ржанье…”).
II ведущий: Под этой пародией (1863) подпись “Майор Бурбонов” (псевдоним поэта Д.Д. Минаева). Пародия сопровождалась комментарием автора: “Все знают его <Фета> стихотворение “Шепот, робкое дыханье…”, но никто не знает его первобытного состояния, уже переделанного после”. Далее приводился текст пародии, после чего майор Бурбонов продолжает: “В иное время г. Фет по настоянию И.С. Тургенева переделал эту похвалы достойную пьеску на статский манер, и тогда уже явились в печать его чудесные стихи”. Автор пародии сожалеет, что Фет “изменил своему настоящему направлению”. “Служа в уланах, г. Фет должен был придать непременно песням своим боевой, военный характер, званию его свойственный, а он сделался статским стихотворцем…”. Комментарий к пародии не менее зол, чем сама пародия.
Привлек внимание современников своей грубоватостью и сатирической беспощадностью цикл пародий Д. Минаева “Лирические песни с гражданским отливом” (1863). Пародируя стихотворение Фета, автор не только резко снижает лирическую тему (как бы намекая на “беспредметность” фетовского лиризма), но одновременно комически заостряет консервативную позицию Фета-публициста, писавшего о трудном положении помещика в пореформенной деревне в нашумевших своей реакционностью очерках “Из деревни”, публиковавшихся в “Русском вестнике” Каткова. (Д.Минаев “Холод, грязные селенья…”).
II ведущий: Таким образом, революционно-демократическая критика видела в стихотворении “Шепот, робкое дыханье…” не столько миниатюру, посвященную природе и любви, сколько манифест отрешенности поэзии от житейских бурь, от запросов времени. Облик живого автора, помещика-крепостника, современники поэта неизменно накладывали на его стихи. Получалась картина безотрадная. Противник демократических свобод, сидя в своей усадьбе, сочиняет стишки о лунной ночи и о волшебных изменениях “милого лица”. Делать ему нечего, достаток есть, да еще какой достаток, на все ему наплевать, вот тебе отсюда и “робкое дыханье”. Вульгаризация стихотворения шла по многим линиям: и действительный протест, и нежелание понять, что к чему, и антипатия к лирической поэзии вообще.
Восхитила любителей поэзии миниатюра Фета “Чудная картина”, почти сразу вошедшая в школьные хрестоматии и остающаяся там доныне. (А.Фет “Чудная картина…”).
Л.Н.Толстой: “Откуда у этого добродушного, толстого офицера… такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?”
II ведущий: Пародия Минаева на это стихотворение выглядит довольно смешной, но говорит о полном непонимании лирических принципов Фета, у которого слово призвано передавать запах, звуки, музыкальные тона, световые и цветовые ощущения. (Д. Минаев: “Чудная картина!..”).
А.К.Толстой: “Я наконец познакомился с его книгой – там есть стихотворения, где пахнет душистым горошком и клевером, где запах переходит в цвет перламутра, в сияние светляка, а лунный свет или луч утренней зари переливается в звук, Фет-поэт единственный в своем роде, не имеющий равных себе ни в одной миниатюре”.
II ведущий: Необычна пародия Д.Минаева на стихотворение Фета “Уснуло озеро”. (А.Фет “Уснуло озеро…”, Д.Минаев “Пусть травы на воде русалки колыхают…”). Пародия представляет собой стихотворение Фета, переписанное без изменений в обратном порядке – от последней строки к первой. Текст, допускающий чтение (одинаковое или различное) от начала к концу и от конца к началу называется в поэтике “палиндромон”. Это не единственный в русской поэзии образец пародии такого рода – Н.Полевой в 1831 г. представил таким же образом пушкинское “Посвящение” к “Евгению Онегину” (“Вот сердца горестных замет. Ума холодных наблюдений…”), а тот же Минаев в том же 1863 г. (“Русское слово”, 1863,№9) – фетовское стихотворение “В долгие ночи, как вежды на сон не сомкнуты…”. Общая установка пародий была, по-видимому, на “бессодержательность” и вытекающую из нее “бессвязность оригиналов. Однако из трех перечисленных стихотворных пародий удачною может считаться, пожалуй, только эта: в остальных чтение “сзади наперед” слишком очевидным образом более бессвязно, чем чтение оригинала. Здесь этого нет: пародический текст звучит так же естественно, как и оригинальный.
Сравнивая произведения, можно увидеть следующее: у Минаева природа – засыпающая, у Фета – оживающая и живущая сквозь видимый сон и покой. У Минаева жизнь сосредоточена в начальном “я” и затем постепенно ослабевает, выдыхается, распространяясь в природу; у Фета жизнь растворена в природе и из нее сосредотачивается, как бы кристаллизуется в поэтическом “я”. Эта живость, активность, “блеск и сила” природы, в которую вписывается человеческое “я”, - одна из самых постоянных черт идейного мира Фета. Ее присутствие в фетовском варианте и отсутствие в минаевском – тоже признак, заставляющий ощущать первый текст как характерно фетовский, а второй – как доброкачественно-нейтральный и безликий.
Литературное произведение представляет собой не сумму, а структуру элементов; в этой структуре от перестановки слагаемых сумма меняется, и часто очень заметно. Вот такой перестановкой слагаемых, меняющих сумму, и следует считать эксперимент, проделанный Минаевым над стихотворением Фета. Следует отметить, что после такого количества пародий на него Фет все же не сломался и не примирился с духом времени.
А.Фет: “Мне было бы оскорбительно, если бы большинство понимало и любило мои стихотворения: это было бы только доказательством, что они неизменны и плохи”. (Письмо В.И.Штейну).
III ведущий: Автором многочисленных пародий (которые он, кстати сказать, вовсе не числил пародиями), был Козьма Прутков, без которого нельзя представить себе сатирическую поэзию середины XIX века. Козьма Прутков – автор вымышленный, литературными его отцами являются поэты А.К.Толстой и его двоюродные братья Алексей и Владимир Жемчужниковы. Родился Козьма Петрович Прутков в журнале “Современник” в 1854 году. Друзьями его были Некрасов, Панаев и Добролюбов. Это они вдохновляли его на великие дела и печатали его в своем журнале.
Скорее всего Кузьмой, а впоследствии Козьмой, его назвали, желая читателя подкузьмить. А Прутковым, - вероятно, желая читателя высечь. Высечь насмешкой, причем не только читателя и не столько читателя, сколько самого себя – самодовольного и напыщенного поэта-чиновника. Ведь в том и состояло его предназначение, чтобы сечь самого себя, выставляя на общий обзор и позор свои смешные и нелепые качества, в которых легко узнавались качества современных ему поэтов – Бенедиктова, Хомякова, Щербины и др., используя популярный в то время литературный прием: отрицание утверждением, разоблачение восхвалением. Это была ирония – самое убийственное оружие сатиры. И все смеялись, и только он один был серьезен.
Значительная часть сатирических произведений Пруткова, которые печатались в “Искре”, “Свистке”, посвящена борьбе с эстетизмом, с “чистой поэзией”, с романтизмом. Досталось от него и Афанасию Фету. В подзаголовке к стихотворению “Осень” (“С персидского, из Ибн-Фета”) – намек на переводы Фета с персидского. Это пародия на стихотворение Фета “Непогода – осень – куришь…”. (А.Фет “Непогода – осень – куришь…”, Козьма Прутков “Осень”).
III ведущий: В стихотворениях “Поездка в Кронштадт”, “Аквилон” Прутков пародирует стиль Бенедиктова. Владимир Григорьевич Бенедиктов был чиновником министерства финансов, как поэт, прославился своими напыщенными стихотворениями, “состоящими из вычурности и эффектов”. Особенно шокировали критиков “нелепые” выражения и обороты: “грудные волны”, “камень лопает”, “сердце плещет”, “прелестная сердцегубка”, “благородит просторожденца” и др. Я.Полонский назвал это “бенедиктовщиной”, он же приложил к посмертному собранию стихов Бенедиктова “Алфавитный список слов, сочиненных В.Г.Бенедиктовым, видоизмененных или никем почти не употребляемых, встречающихся в его стихотворениях” (более 40 слов). Критиков раздражали словесные эксперименты, совмещение стилистических “несовместимостей”. (В.Бенедиктов “Море”, Козьма Прутков “Аквилон”)
III ведущий: Объектом пародий Пруткова стали отдельные стихотворения Николая Федоровича Щербины. Его увлечение античностью, символизирующей непреходящую красоту, стало осознаваться демократической критикой как движение в сторону идеологии “чистого искусства”, как отрыв от современности. Пародии Козьмы Пруткова были направлены не столько против поэта, сколько против “искусства для искусства” в целом. (Н.Щербина “Письмо”, Козьма Прутков “Письмо из Коринфа”).
III ведущий: Значение пародий Пруткова значительно шире, чем высмеивание конкретных стихотворений. В них используются особенности стиля и мотивы, характерные для многих произведений, эстетически и идейно чуждых создателям Пруткова. Поэтому не всегда существовали отдельные образцы, служившие предметом пародии.
IV ведущий: Язвительными пародиями в начале творческого пути был встречен Константин Константинович Случевский – один из самых крупных неудачников в русской поэзии. Дебют Случевского пришелся на самое непоэтическое время – конец 50-х – начало 60-х годов.
Стихи Случевского сразу вызвали литературную полемику, А.Григорьев превознес их, объявил новаторскими, И.С.Тургенев заметил: “вычурно, а la Бенедиктов”, Н.Добролюбов и искровец Н.Ломан (Гнут) в своих пародиях высмеяли самое существо его поэтической позиции – претензию на необычность и глубину видения мира. Поэзия Случевского отличается крайним субъективизмом в восприятии природы, сочетанием изысканности с угловатостью и прозаичностью. Порой в его поэзию проникают декадентские, мистические и эротические начала. Демократический фланг русской литературы не увидел в ранних стихах Случевского ничего, кроме претензий на глубокомыслие. Добролюбов так начал свою пародию: “Дики желанья мои, и в стихах всю их дичь изложу я”.
Случевского упрекали в том, что его стихи лишены социального содержания, уводят читателя от общественных проблем, язвительно пародировали необычные, не поддающиеся логической расшифровке образы и непривычно смелые обороты, не понимая, что логическая затрудненность и прозаизация стиховой речи были попыткой обновить язык поэзии, разрушить устоявшиеся, “окаменевшие” литературные нормы.
Поэзия Случевского стала не причиной, но поводом к полемике: столкнулись не две оценки стихов, а два полярных взгляда на поэзию вообще. Имя Случевского – новое имя в поэзии – волею случая оказалось в центре литературной борьбы. Такая роль была начинающему поэту не по силам. Критика подействовала на него обескураживающее: на некоторое время он совсем перестал писать и уехал за границу учиться.
Пародии Д.Минаева и Н.Ломана отрицают поэтику Случевского. Не всегда пародистам удавалось превзойти дерзость самого поэта – пародии подчас оказывались слабее, чем оригинал. (Д.Минаев “Подбоченясь ходит месяц…”, К.Случевский “Ходит ветер избочась…”).
IV ведущий: Но сама непривычная для слуха читателя смелость поэта была замечена насмешливыми недоброхотами безошибочно, так же, как и “лирическая дерзость” Фета.
Цель борьбы пародистов “Искры” ясна:
Пускай до времени под паром // Лежат журналы без стихов, // Пусть не печатаются даром
Случевский, Страхов и Кусков. (Н.Курочкин)
Пародируя Случевского, “искровцы” использовали прием отстранения метафоры: поэтический троп проверялся прозаическим здравым смыслом. Такой прием позволял высмеять в принципе любое стихотворение любого поэта, так как поэтическая метафора, несомненно, окажется бессмыслицей при подобном ее рассмотрении. “Искра” искала в стихах Случевского здравый смысл и не находила.
Целый шквал пародий вызвало стихотворение “На кладбище”, напечатанное в январском номере “Современника” 1860 года. Вот первая строфа этого произведения. (К.Случевский “Я лежу себе на гробовой плите…”).
IV ведущий: Лирический герой (или сам автор) наблюдает небо, листья, лежа на гробовой плите. Он слышит, как кто-то ежится и ворочается под плитой, скребет камень и чуть слышным голосом зовет его: “Ты не ляжешь ли, голубчик, за меня?” С точки зрения здравого смысла высмеять такой поэтический прием ничего не стоило. Особенно рассмешила “искровцев” строка “…летали, лбами стукаясь, жуки”.
“Искра” (1860, №8) откликнулась на это стихотворение статьей В.С.Курочкина “Критик, романтик и лирик” и “Литературными вариациями” Н.Л.Гнута (Ломана).
Н.Ломан: “И какие удивительные люди поэты, подобные г-ну Случевскому! Сейчас видно, что у них в голове что-то не так, как у других людей. Если мы с вами, г-н редактор вздумаем пойти на кладбище да улечься на могильную плиту, - что из этого будет? Бока заболят, комары искусают лицо – и только. Пошел г-н Случевский, прилег – и видит, как грибы растут, и слышит, как мертвые говорят. Удивительный слух и удивительное зрение! Мертвец очень деликатно просил г-на Случевского полежать за него час-другой в гробу, пока он совершит свою прогулку по белому свету, но г-н Случевский не согласился – и умно сделал. Не писать бы ему больше элегий, а нам бы не читать их!”.
IV ведущий: Далее Н.Л. Ломан предлагает “вариацию” на стихотворение Случевского, т.е. пародию. (Н.Ломан “На кладбище”).
IV ведущий: “Смех великое дело! – восклицал Н.В.Гоголь. – Ничего более не боится человек так, как смеха”. И хотя Случевский, Фет, Полонский, Бенедиктов и другие были виновны только в том, что их поэзия оказалась несвоевременной, что писали они “не так” и “не о том” и поэтому не могли встретить сочувствия в обстановке 60-х годов, смех и им “связал силы”. Они надолго умолкают и возобновляют свою литературную деятельность лишь в 80-е годы, в эпоху “безвременья”, в условиях реакции, когда стих накал политической и общественной борьбы и оживились идеи “искусства для искусства”.
А к середине ХХ века Некрасов и Фет (и вместе с ними их последователи) перестали восприниматься как антиподы, как поэты, взаимоисключающие друг друга. Теперь они оказались вместе, рядом, одинаково великими и одинаково дорогими. Очень характерно в этом смысле стихотворение современного поэта Владимира Соколова (В.Соколов “Вдали от всех парнасов…”).
Литература:
Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т. II. О стихах. М., 1997.
История русской литературы XIX века (вторая половина). Под ред.проф. Петрова С.М.. М., 1978.
Кулешов В.И. История русской литературы XIX века. 70-90-е годы. М., 1983.
Лебедев Ю.В. Русская литература XIX века. Вторая половина. Кн. для учителя. М., 1990.
Маймин Е.А. Афанасий Афанасьевич Фет. М., 1989.
Озеров А.А. То, что вечно, - человечно. // Фет А.А. Улыбка красоты. Избранная лирика и проза. М., 1995.
Русские писатели. Библиографический словарь: В 2-х т. Под ред. Николаева П.А. М., 1990.
Словарь литературоведческих терминов. Ред. Тимофеев Л.И. и Тураев С.В.. М., 1984.
Соболев Л.И. Русская поэзия второй половины XIX века на уроках литературы в 10 классе // Литература, 2004, №48.
Сочинения Козьмы Пруткова. М., 1987.
Фет А.А. Улыбка красоты. Избранная лирика и проза. М., 1995.
Якушин Н.И. И этот пламень не угас…// Русская поэзия второй половины XIX века. М., 2002.