Вечер "О любви, музыке и химии"

(Текст на фоне “Вальса-фантазии” М. И. Глинки).

В старых сказках к колыбели ребенка приходят волшебницы, и каждая приносит ему дар. Эта сказка вспоминается, когда думаешь о судьбе Бородина. Сколько ему досталось даров: и могучий разум ученого, и гений композитора, и литературное дарование. Ни одного таланта он не зарыл в землю, все развил и отдал своему народу, человечеству. Он был красив, добр, остроумен, всегда полон жизни и энергии. Бородин совмещал в себе то, что обычно считают несовместимым. Невольно возникает вопрос: как мог он быть одновременно химиком и композитором? Ведь это такие разные, далекие одна от другой области. Но так ли они далеки, как кажется? Солнце творческого разума освещает дорогу и науке, и искусству, когда они ищут правду жизни.

“Мне идет восьмой год. На дворе весна. С улицы доносятся бравые марши, от которых сладко замирает и холодеет в восторге сердце. Оторвавшись от окна, я лечу в столовую. Смиренно подхожу к бонне, умоляюще заглядываю в глаза: “Фрейлейн Луиза, мы сегодня пойдем на плац?” Согласие получено. Надо только надеть картуз и теплые уличные башмаки. Готово. Какое счастье впереди! На Семеновском плацу (играет военная музыка). Стоя на почтительном расстоянии и почти ослепнув от медного великолепия оркестра, я тону в его стройном громе. Музыканты скоро заприметили меня, осмелев, я уже нырял под канат, огораживающий площадку. Смелость и постоянство однажды щедро вознаграждаются. Во время перерыва я трогаю, разглядываю, держу в руках каждый инструмент. И спрашиваю, спрашиваю, спрашиваю.… Отвечают мне весело и охотно, я запоминаю названия, пытаюсь дунуть в отверстие маленькой флейты – вместо пения раздается слабое шипение. Солдатик, играющий на флейте, ласково утешает меня, и я проникаюсь нежностью и к нему, и к маленькой флейте. А дома… Дома я сразу бегу к фортепиано, вновь и вновь пытаюсь изобразить то отдельные голоса, то стройное звучание военной музыки. Поглядев на мои восторги, “тетушка” решает пригласить учителя (того самого солдатика Семеновского полка)”. Приложение №5.

Место действия – Петербург гоголевских времен, с будочниками у полосатых будок, с масляными фонарями, с разноголосыми криками разносчиков во дворах, с хриплым пением шарманки. Какова же музыкальная атмосфера Петербурга во времена детства и отрочества нашего героя? Процветает итальянская оперная труппа. Русская опера существует гораздо скромнее; по сути, ее настоящая жизнь вся еще впереди. В роскошной зале расточительного богача Василия Васильевича Энгельгардта устраиваются балы, маскарады, музыкальные вечера. Звучит серьезная немецкая музыка, известная всей Европе. Построен белоколонный зал Дворянского собрания, где будут выступать чуть ли не все знаменитости второй половины XIX столетия. Здесь явится публике множество новинок отечественной музыки. В Павловске построен нарядный павильон – Павловский вокзал: играют и Мендельсона, и Штрауса (отца), и особенно любимый публикой “Вальс-фантазию” Глинки, и много еще другого, что ласкает слух истинного любителя. Непременная принадлежность повседневного бытия – домашнее музицирование. В каждом хоть сколько-нибудь имущем семействе на чем-нибудь играют, а уж поют непременно. Музыка живет повсюду – от самых скромных комнаток до великосветских гостиных и салонов. Здесь собираются по определенным дням. Славятся “понедельники” такого-то, “вторники” такого-то, “среды”… и так до конца недели. По понедельникам у князя Владимира Федоровича Одоевского собирается цвет литературного, художественного, музыкального круга. (Самые замечательные и громкие имена XIX столетия. Многим талантам он оказал помощь. Талантами Россия никогда не оскудевала. Однако настоящего, хорошо поставленного музыкального образования пока нет. Считается, что серьезно выучиться можно только за границей. Чтобы талант был признан в России, нужно, чтоб прежде его признали в Европе).

Александр Порфирьевич Бородин родился 12 ноября 1833 года в Петербурге. Семья жила в Измайловском полку, в большом каменном четырехэтажном доме, принадлежавшем его матери – Авдотье Константиновне. Квартиры этого дома сдавались внаем, что давало средства к жизни. Мальчик жил, окруженный заботами и вниманием матери. Авдотья Константиновна была простой мещанкой. Никакого образования она не получила. Маленького Сашу она любила всем сердцем и готова была для него пожертвовать всем на свете. Однако свою нежно любимую мать ребенок с детских лет приучен был называть “тетенькой”. С малых лет мальчик привык видеть рядом с портретом матери - молодой красавицы - изображение пожилого человека. Все в доме называли этого старика “Ваше сиятельство”. Александр был побочным сыном князя Гедеанова, а фамилию получил от крепостного слуги князя.

На образование сына Авдотья Константиновна не жалела средств. В учебное заведение она его решила не отдавать. Саша занимался с учителями, приходившими к нему на дом. Учился он прекрасно. Еще в детстве усвоил три иностранных языка: французский, немецкий, английский (в зрелые годы овладел также итальянским). Авдотья Константиновна была очень музыкальна. Вечерами она играла на гитаре и приятным и верным голосом пела известные в то время чувствительные романсы и русские песни. Саша не только играл по нотам, подбирал по слуху, но и пробовал сочинять сам. Список произведений Бородина начинается с польки, которую он написал, когда ему было 9 лет. Он назвал ее “Полька Элен”, в честь молодой девушки, которая снисходила до того, что танцевала с ним, хотя была гораздо старше его и выше ростом. В те времена полька была у нас еще новинкой и пользовалась большим успехом. В этом чешском народном танце гораздо больше огня и веселья, чем в чопорном менуэте или другом придворном танце. В ней чувствуется знакомство с классическими западноевропейскими образцами и влияние глинкинских восточных мелодий. Сквозь шаловливое детское веселье пробивается мягкая лирическая грусть. В этой грациозной вещице уже видна та четкость и ясность формы, которая отличает Б.. Полька дошла до нас. Ее играют дети в музыкальных школах. (“Полька” - для фортепиано в 4 руки).

Мальчик рос живым, умным и чрезвычайно любознательным. С годами в нем все больше проявлялась удивительная быстрота мысли, острая наблюдательность, серьезный сосредоточенный ум и разносторонняя одаренность. По целым часам он готов был сидеть за книгами, не замечая ничего вокруг себя, не слыша голоса матери, по нескольку раз окликавшей его, чтобы напомнить об обеде или ужине, ко всем своим учебным занятиям он относился с живым интересом, но более всего увлекался естествознанием и химией. В возрасте двенадцати лет этот юный естествоиспытатель превратил в самодеятельную химическую лабораторию не только свою комнату. Но чуть ли не всю квартиру. И на подоконниках, и на столах. И под столами – всюду, где только можно было что-то поставить, виднелись банки с растворами и порошками, колбы, реторты, стаканчики, пробирки. Целые груды кристаллов разнообразной формы, красиво поблескивая, вырастали на проволоках в высоких банках. По временам весь дом наполнялся едким удушливым запахом, дымом: это Александр производил свои химические опыты. Как многие способные дети, мальчик любил лепить и рисовать, при этом он сам искусно изготовлял акварельные краски. С детских лет Бородин пристрастился к этой волшебной кухне, полюбил терпеливо, кипятить, фильтровать, выпаривать. Его руки учились все с большим искусством сгибать на огне паяльной лампы стеклянные трубки, складывать гармошкой фильтровальную бумагу.

Все эти разнообразные занятия требовали много времени. Но Саша ухитрялся все успевать: память у него была феноменальная. Хорошие способности не всегда сочетаются с прилежанием, но Бородин отличался и тем и другим. Впрочем, можно ли назвать словом “прилежание” ту ненасытную жадность к труду, к творчеству, к познанию, которые всегда были свойственны Бородину.? Ему было много дано, и он был не из тех. Кто зарывает свой талант в землю. Он никогда не читал пустых развлекательных романов, потому что у него едва хватало времени на музыку, химию, на чтение серьезных книг, - на все, что он так любил.

В жизни каждого молодого человека наступает время, когда он начинает задумываться о том, какой путь избрать. Наступило такое время и в жизни Саши Бородина. Ему шел уже семнадцатый год. О том, чтобы ему стать профессиональным музыкантом не было и речи. В глазах всех окружающих занятия музыкой были развлечением, не профессией, которая может прокормить.

Люди знающие советуют подумать об академии Медико-хирургической. К осени Саше как раз семнадцать сравняется, тогда и к экзаменам допустят. Да не в годах препятствие. Сословие его для такого учения не годится. Не возьмут никуда “вольноотпущенного дворового человека”. Хлопоты надо затевать да поскорее. А уж выход один – купеческое звание откупить. За соответствующую “мзду” вольноотпущенный стал купцом третьей гильдии и имел право на поступление в Императорскую медико-хирургическую академию. Экзамены на аттестат зрелости Бородин выдержал отлично весной 1850 года, а осенью поступил в Академию. Бородин не оставил нам воспоминаний о своих первых впечатлениях об Академии. Вероятно, он не без волнения поднимался по ступеням старинного здания с шестью высокими колоннами и плоским куполом над фронтоном. Но он еще сильнее ощутил бы торжественность минуты, если б знал, что отныне не только годы учения, но и вся его жизнь до последней минуты будет связана с Академией.

Как часто люди убивают время, забывая, что жизнь - не так уж велика, и что убивать время, – значит, убивать самого себя. Бородин и в детстве был не из таких. Он умел ценить время и пользоваться каждой минутой, чтобы чему-нибудь научиться. Ему было мало фортепиано и флейты - он стал играть на виолончели. Он и его товарищ Миша Щиглев /сын преподавателя Царскосельского лицея/ не упускали случая, чтобы послушать музыку в хорошем исполнении, поиграть с кем-либо квартет или трио. Один со скрипичным футляром подмышкой, другой с виолончелью в неуклюжем байковом мешке на спине шагали к одному из поклонников камерной музыки. В вокальном отделении исполнялись любимые арии, романсы Алябьева, Варламова, Гурилева, Глинки, Даргомыжского, любимая песня студенческой молодежи того времени дуэт Вильбоа “Нелюдимо наше море”. На этих дружеских сборищах впервые прозвучали музыкальные композиции молодого Бородина: романсы, песни, ансамбли. Больше всего его друзьям нравилась песня (“Разлюбила красна девица”). Хороша была также маленькая баркарола (“Красавица-рыбачка”) на слова Г. Гейне с мягким, переливчатым, как бы “колышущимся” сопровождением, изображавшим движение волн.

Годы студенчества! Они запоминаются на всю жизнь. Сколько чувств волнует юношу, когда он впервые занимает свое место в аудитории! Тут и вера в богатство и щедрость науки, ВТО, что она способна ответить на все вопросы и разрешить все загадки. Тут и гордость: “Я – взрослый. Наука, которую я буду изучать, не школьная, а настоящая “взрослая”. Она роднит и этого седого профессора, имя которого знает вся страна, и студентов-первокурсников. Все они – члены одной семьи, недаром они называют свою академию, университет или институт матерью-кормилицей – “альма-матер”. В академии преподавал Профессор Ник. Ник. Зинин, прозванный позднее “дедушкой русской химии”. Он утверждал, что главное в его курсе собственно не лекции, а практические лабораторные занятия, которые под его руководством протекали оживленно и весело, Сопровождаемая беседой профессора с учениками, лаборатория порой превращалась в химический клуб, где жизнь молодой русской химии кипела ключом, где велись горячие споры, обсуждались новые открытия. Бородин был уже на третьем курсе, когда, наконец, набрался смелости и с сильно бьющимся сердцем подошел к кабинету профессора Зинина. (Приложение №3).

С каждым днем отношения между студентом и профессором становились все более товарищескими. Б. быстро стал своим человеком в лаборатории. А музыка? Неужели она была совсем забыта?.. нет, забыть ее он не мог. Но она занимала теперь в его жизни очень скромное место. До поры, до времени страсть к музыке таилась где-то в самой глубине души. Только изредка, после целого дня, проведенного в лаборатории, совсем уже усталый, весь пропахший химическими реактивами, он все-таки садился за фортепиано, и его руки химика, обожженные кислотами, как-то несмело бродили по клавишам, словно прося у них прощения. Проходил час, другой, в доме уже давно все спали, но клавиши не отпускали его рук, как будто боясь, что он вернется не скоро. (“Грезы”). Заходя в лабораторию, З. к великому огорчению своему, убеждался в том, что его ученика нет на месте. (Приложение №4).

А на другое утро он опять был у себя за лабораторным столом. И опять ему казалось несомненным, что музыка в его жизни может занимать только часы досуга. И вдруг он встретился с человеком, который совсем иначе решил для себя вопрос о том, какое место музыка должна занимать в его жизни. Этим человеком был Модест Петрович Мусоргский, тот самый молодой гвардейский офицер, с которым Бородин однажды дежурил в госпитале. Теперь Мусоргский вышел в отставку, потому что специально занимается музыкой, а соединить военную службу с искусством – дело мудреное. “Мусоргский был уже знаком с М. Балакиревым, понюхал всяких новшеств музыкальных, - вспоминает Бородин, - о которых я не имел понятия. Мы играли в четыре руки, потом он поиграл кое-что новое для меня. Между прочим, я узнал, что он сам пишет музыку. Я заинтересовался, и он мне начал наигрывать. Я был ужасно изумлен небывалыми, новыми для меня элементами музыки. Не скажу, чтобы они мне даже очень понравились сразу, они скорее как-то озадачили меня новизной. Вслушавшись, я начал входить во вкус. Мусоргскому легко было расстаться с военной службой, ведь она для него была только помехой. А Бородин любил свою химию. И чем дальше, тем крепче становились узы с любимой наукой и любимым учителем.

По окончании Медико-хирургической академии Бородин Некоторое время работал в госпитале. В 1858 году он защитил диссертацию по теме: “Аналогия между мышьяковой и фосфорной кислотами в их химических свойствах и в их действии на организм” и получил звание доктора наук. Как подающего большие надежды молодого ученого его на три года направили в научную командировку за границу. В 1859 году Бородин Прибыл в Германию в старинный университетский город Гейдельберг, один из тогдашних научных центров Европы. Не научные силы Гейдельберга привлекают сюда молодого ученого. Их, и значительно более квалифицированных, достаточно и в Петербурге, откуда он сейчас едет, но лабораторного оборудования, некоторых реактивов, без которых немыслима серьезная научная работа, там сейчас еще очень мало. В России в те времена была передовая химическая наука, но отставала химическая промышленность. Там находились и другие молодые русские ученые: Сеченов, Юнге, Боткин и Менделеев. Всех их объединяла дружба, увлеченность наукой и любовь к музыке. Задушевные беседы, обмен мнениями, жаркие дискуссии, концерты и мечты о будущем – вот что составляет атмосферу молодых ученых. (“Ориенталь”).

Однажды наши ученые странники /Зинин, Менделеев, Бородин/ посетили Фрейбург. Здешний собор славится своим органом. Конечно, отправились послушать. В соборе почти нет людей. Таинственная полутьма. Мерцают лампады, светятся органные трубы. Тишина разлита в самом воздухе, от каменных плит под ногами до высоких сводов. В такой тишине особенно явственно слышен каждый шелест. (Органная фуга). Орган задышал и горестно вздохнул, предвосхищая первые звуки музыки.

“Воображал ли я до сегодняшнего дня, что музыка способна волновать душу? Что за один франк получаешь такое наслаждение, о котором будешь помнить всегда? В этой романтической полутьме совершается великое таинство. Грянули голоса небесной грозы, вскипел горный поток, и океанские волны заходили под стрельчатыми сводами. Буря звуков! И только один голос пробивается, как нежный росток. Буря мечется. Налетает могучая волна, голос исчезает, снова является со своей тихой печалью. Кроткое упорство, перед которым смирился страстный поток звуков. И вот голос поет ясно, чисто. Вторит пастушья свирель, над миром царит покой. Тишина. Я очнулся, чувствуя такую душевную размягченность, какая бывает в детстве после легких слез. В эту минуту каждый из нас троих оставался наедине с собой”. /Д.И. Менделеев/.

В мае 1861 года в Русском пансионе в Гейдельберге поселилась молодая русская девушка Екатерина Сергеевна Протопопова. Вскоре же по приезде о ней прошел слух как о талантливой пианистке. Говорили, что даже за границу она приехала на средства, вырученные от данного в Москве концерта. Вот только здоровьем похвастать она не могла. Тот час же по приезде группа русской молодежи обратилась к ней с просьбой поиграть. Екатерина Сергеевна согласилась и для первого раза исполнила (“Ноктюрн” Шопена). Зарождение любви – это то, о чем обычно знают двое любящих. Но воспоминания Екатерины Сергеевны и письма Александра Порфирьевича сохранили для нас благоуханье этого романа.

“Однажды на одном из концертов в Баден-Бадене Александр Порфирьевич погрузился в какие-то думы, а лицо его и глаза его в то же время были такие ясные, счастливые. Я тогда не поняла, что с ним творится. А между тем, как мне потом рассказывал сам Александр, в этот самый вечер для него стало несомненно, что он меня крепко, бесповоротно, на всю жизнь любит. И действительно, с этого вечера мы знали, наверное, каждый сам про себя, что мы любим друг друга… Талант Александра – огромный дар. Такая искренность! Временами, даже страшно становится. Мы когда играем вдвоем, так уж и не разговаривать можно. Он все может высказать одной только музыкой. Это мне слишком понятно. Никогда словам того не доверишь, что есть в звуках. И все-таки мне нужно было от него это слово. И оно произнесено. 22 августа 1861 года – вот “наш день”. Отныне и навсегда”. Осенью 1862 года Бородин вместе со своей невестой Екатериной Сергеевной Протопоповой вернулся в Петербург. Спустя несколько месяцев, состоялась свадьба. (Ко времени окончания командировки Бородин был уже автором многих печатных научных трудов).

В то же время в жизнь профессора Бородина ворвались события, которые произвели перелом в нем самом и во всей его дальнейшей судьбе. Еще за границей он подружился со знаменитым врачом и ученым Сергеем Петровичем Боткиным, который тоже увлекался музыкой. Весь день он проводил в клинике или принимал больных у себя дома. А в 12 часов ночи к нему являлся учитель музыки – виолончелист. В те дни, когда не приходил учитель, Боткин играл один, а жена аккомпанировала ему на фортепиано. Неудивительно, что на “боткинских субботах” бывали люди из музыкального мира. Здесь и состоялась случайная, а на самом деле исторически необходимая встреча Бородина с Балакиревым. Все случайности, все повороты изгибы его музыкальной судьбы выстроились в единую цепь, осветились новым светом. Бородин становится членом балакиревского кружка, вошедшего в историю музыки под названием “Могучая кучка”: Балакирев, Мусоргский, Римский-Корсаков, Кюи, Бородин и искусствовед, идейный наставник Стасов. Их встречи не были обычным “музицированием” для услаждения слуха. Это была работа, горячая работа над каждой музыкальной мыслью и фразой. Горячо встречалось все самобытное, самостоятельное, опирающееся на русскую песню. (“Заря лениво догорает”). “Музыку создает народ, а мы - художники только ее аранжируем” - Глинка – родоначальник русской классической музыки. Его традиции продолжили балакиревцы. Они хотели, чтобы их слышал народ, чтобы он сам помогал им в их борьбе за народное искусство. Ими основана Бесплатная музыкальная школа для способных, но неимущих граждан. Музыка не кормила их, не давала чинов и наград. Каждое их новое произведение противники встречали криками и свистом. И все-таки эта горсточка стойких людей не отступала. Для них сочинять – значило служить народу. Отказаться от такой почетной службы Б. не мог и не хотел. Он видел, что для его новых друзей фортепиано – тот же лабораторный стол, за которым они упорно ставят эксперименты и ведут исследования. Дарование Б. было слишком велико и могуче, чтобы остаться пустоцветом. Оно словно ждало своего часа, чтобы расцвесть с новой силой. Профессору химии надо было потесниться, чтобы дать место композитору.

Летом 1877 года Бородин с Дианиным и Гольдштейном поехал в Германию. Поездка эта оказалась гораздо более интересной и важной для Б., чем он мог ожидать: он познакомился с венгерским композитором Ференцем Листом в Веймаре. Веймар – что ни дом, то история. На одном доме написано: “Здесь жил Шиллер”, на другом - “Жил Гете”… Придет время, когда веймарцы смогут с гордостью сказать: “Здесь Лист встречался с ородиным.”, который хорошо знал и ценил новую русскую школу. В том, что она в немногие годы стала крупной величиной в глазах Европы, немалая его заслуга. (“Парафразы”).

Бородин Занимал одно из видных мест во всеобщем уважении. “Вы сделали прекрасную симфонию, - приветствовал Лист гостя. – У вас огромный и оригинальный талант”. Бородин слушает, как великий музыкант играет симфонию №2 “Богатырскую”. Он играет с огнем, так что рельефно выступают такие тонкие детали, которые пропадали у других пианистов. Бородин восхищается игрой, а Лист – симфонией. Лист немало сделал для того, чтобы Бородина Услышали и оценили в Германии. Произведения Бородина С триумфом шли по Европе, Америке, с каждым годом завоевывая новые города и страны. В мощных звуках бородинских симфоний гремела слава Бородина и русской музыке, и русской земле, которая рождает таких богатырей.

“Первоклассный химик, которому многим обязана химия…”

“Талант Бородина равно могуч и поразителен как в симфонии, так и в опере, и в романсе…”

Сорок две научные работы, среди которых немало выдающихся, ряд впервые полученных соединений; (Бородин впервые в мире получил фторорганическое соединение, а затем проделал две оригинальные работы с бензилом и хлориодоформом. Все эти достижения русского ученого привлекли большое внимание крупнейших химиков того времени). Прогремевшая на весь мир опера “Князь Игорь”, три симфонии, большое число камерно-вокальных и фортепианных произведений, песни и романсы, нередко на собственные слова, блестящие статьи о музыке и музыкантах – это неполный список того, что создал Бородин. Бородинская музыка принадлежит не только далекому и недалекому прошлому, но и будущему. Оттуда, из будущего, близкого и отдаленного, черпала она полными пригоршнями ясность, свет, живость и богатырскую силу, страстность и чистоту. Русское, богатырское, эпическое – это и есть в первую очередь “бородинское” в музыке.

Напряженная работа, творческий поиск… и все-таки это только увертюра. Химия /музыка/, как Шехерезада, обрывает свой рассказ на самом интересном месте как бы для того, чтобы не выпустить из своих рук химика /композитора/, который принадлежит не только ей одной. Одна работа тянула за собой другую. Конца не было видно. Да его и не бывает в науке, - познанию человеческому нет границ. А между тем музыкальные друзья Бородина, начинали терять терпение. Ведь он мучил их годами, заставляя ждать продолжения того, что было так прекрасно задумано. Тут сам Б. был в роли Шехерезады.

В 1880 году Бородин писал своей ученице /Луканиной/: “Разумеется, неумолимое время накладывает руку на все. Борода и усы седеют понемногу, жизненного опыта прибывает, а волос на голове убывает. Слава богу, здоров, бодр, деятелен, впечатлителен и вынослив по-прежнему…” Эти два свойства /впечатлителен и вынослив/ редко встречаются в одном человеке. Чем впечатлительнее люди, тем сильнее они чувствуют удары, которые наносит им жизнь. К счастью для Б. , он был впечатлителен и вынослив в одно и то же время. Сила характера помогала ему жить и бороться, не впадать в отчаяние, когда судьба посылала ему тяжелые испытания или отнимала у него близких друзей. В феврале умер “дедушка русской химии” Николай Николаевич Зинин. Организованный провал Менделеева при баллотировке на место Зинина. В стране усиливалась реакция. Убийство Александра II, террор, подозрения, репрессии против студенчества, поход против Высших женских курсов, открытых в 1872 году при непосредственном участии Б. Есть русская поговорка: “Пришла беда – отворяй ворота”. Так было в те годы с Бородиным Умер Мусоргский. Все эти тяжелые переживания бросили тень на произведения, которые писал в те годы Б. В них звучит сдержанная, но глубокая скорбь. Таков романс на слова Пушкина “Для берегов Отчизны дольной…” стихи Пушкина так прекрасны, что для них нелегко было найти музыкальное выражение. Б. это удалось. По необыкновенной простоте, мелодичности, глубине и искренности чувства этот романс напоминает лучшие романсы Глинки. (“Для берегов Отчизны дальной”).

Тогда же Бородин решился сделать то, что он так долго откладывал: написать арию князя Игоря. И здесь звучит тема скорби и страдания: “Ни сна, ни отдыха измученной душе…”, но скорбь, нарастая, переходит в гнев, в жажду борьбы и победы. Игорь был близок по духу самому Бородину! (Ария князя Игоря – видеозапись). Недаром Глазунов говорил: “Я сравнил бы Бородина с домосковским князем-витязем”. И Бородин тоже, как и его герой, чувствовал себя в плену. Как он в своей научной, музыкальной. Общественной работе натыкался на стену чиновничьей косности и великосветского пренебрежения к тому, чем жила лучшая часть русского общества!

15 февраля 1887 года в последний день масленицы по инициативе Бородин Для профессоров и преподавателей была организована костюмированная вечеринка. Вечер удался на славу. Ал. Порф. Был в то день, как говорится, “в ударе”. Одетый в русскую красную рубашку-косоворотку и высокие сапоги, он оживленно балагурил, смешил всех доупаду своими забавными каламбурами, танцевал, подтрунивал над незадачливым франтом профессором Пашутиным, одетым, как на великосветский бал… И вдруг пошатнулся, побледнел и упал во весь рост. (“Реквием”). Смерть наступила мгновенно. Чрезмерное переутомление и постепенно развивающаяся болезнь сердца были причиной скоропостижной кончины Ал. Порф. И вот он лежал перед нами, а мы все стояли в наших шутовских костюмах и боялись сказать друг другу, что все кончено. Екатерина Сергеевна была в Москве, и ей не решились еще сказать о смерти мужа, - ведь она сама еле жила. Но вся их несколько необычная семья, основанная не на кровном родстве, а на человечности – ученик, ставший Бородину сыном, девочки, которых он вырастил, и которые для него сделались своими, - была здесь. Да кому он только не был родным? Чем старше он становился, тем все больше наполняла его жизнь заботами и радостями третья страсть – любовь к людям. Наступил день похорон. На выносе тела пел студенческий хор. Этим хором столько раз управлял сам А. П.! Как гордились студенты своим дирижером и профессором!.. Они подняли гроб и понесли на руках. А за ними двинулась длинная вереница венков. Вот серебряный венок с надписью: “Основателю, охранителю, поборнику женских врачебных курсов, опоре и другу учащихся – женщины-врачи 10 выпусков”. Медленно движется бесконечная процессия к Александро-Невской лавре. Эти тысячи людей сроднила скорбь. Ученые и музыканты вечно спорили о том, кому должен принадлежать Бородину – искусству или науке. Теперь им больше не о чем было спорить.

Над могилой Бородина воздвигнут прекрасный памятник. В орнамент решеток были вставлены нотный строки с красивейшими из бородинских мелодий, а также ряд важнейших химических формул его исследований.

Кончившаяся, но незавершенная жизнь… (Хор “Слава”).