Орест Кипренский – художник бурного и героического времени, которое началась восстанием на Сенатской площади. Он воспел героев 1812 года и оставил портреты будущих декабристов. Лучшие русские поэты и писатели стремились быть изображенными знаменитым Кипренским, среди них И.А. Крылов, В.А. Жуковский, К.М. Батюшков, П.А. Вяземский. Художник создал портрет А.С. Пушкина и уже за одно это заслужил благодарность потомков. Кипренский, как никто другой, возвышенно и правдиво представил “героев своего времени”. Его женские портреты воплощают лучшие качества русской женщины, и недаром при взгляде на них вспоминаются то жены декабристов, то образы Татьяны Лариной или Наташи Ростовой.
Умение заглянуть во внутренний мир человека, выявить его особенности было привлекательно для Кипренского. У портретистов, работавших на рубеже веков, все больше проявлялся интерес к чувствам человека, его индивидуальности. Так, Левицкий показывал достоинство человека, определенное самим его характером, а не происхождением и воспитанием. Боровиковский, воспринявший идеи сентименталистов, стремился передать прелесть уединенного бытия человека, раскрыть поэтическую природу мечтательного и созерцательного настроения. В ряде произведений Щукина, например, в известном “Автопортрете” из русского музея, сказались черты, предвещающие романтизм, - раскрепощенность и естественность человеческих чувств. Наследуя традицию русских художников, Кипренский стремился углубить психологическую обрисовку своих героев, добиться еще большей жизненности. Это видно уже и в раннем “Портрете А.К. Швальбе”.
С портрета на зрителя властно и решительно, чуть кося одним глазом, смотрит крепкий шестидесятилетний старик, смотрит так, как если бы вершил суд. В недоброй усмешке кривятся губы, могучая рука сжимает палку с медным набалдашником. Медвежья шуба на плечах еще больше усиливает грузность фигуры, ей тесно в пространстве рамы. В этом портрете Кипренский смело развивает традиции своих предшественников. Он ценит бытие человека как такового и не стремится к сословной характеристике модели, которая так много значила для мастеров XVIII столетия. Так будет у него в дальнейшем. Чуткий к возрастному облику модели, художник изображает именно старика, умудренного опытом, вся биография которого будто бы написана на его лице. Так некогда поступал Рембрандт – знаменитый голландский живописец XVII века. Кипренский хорошо знал и ценил его произведения, хранящиеся в Эрмитаже, некоторые из них даже зарисовывал в своем рабочем альбоме.
В Эрмитаже и частных коллекциях Кипренский изучает живопись старых мастеров. Его привлекали не только Рембрандт и Рубенс, манила его и живопись виртуозного Ван Дейка. Этот мастер оказался так близок Оресту Кипренскому, что современники называли Кипренского “русским Ван Дейком”, согласно принятому тогда произношению имени этого крупного живописца XVII века. В типично “ван дейковской” манере был исполнен “Портрет В.А. Перовского в испанском костюме” (1809 г., Гос. Русский музей).
Кипренский не только любовался красочной палитрой блестящего ученика Рубенса, но и оценил его манеру изображения людей, которые обычно представлены в свободных позах, уверенные в себе, тонкие в обращении и благородные. В 1808 году, почувствовав себя зрелым мастером, художник пишет свой первый автопортрет. Этим автопортретом (а их было немало) Кипренский начинает своеобразную “драматизированную биографию в лицах”, живописный дневник, дневник авторского самочувствия. В этих автопортретах Кипренский редко бывает “похож” на себя; мы видим личины одного лица, которое остается все же до конца неуловимо: то художник позирует в рабочей блузе с кистями за ухом, то предстанет в образе светского денди. Автопортрет не был заказным жанром, художник писал для себя и тут, как никогда, становился свободен в самовыражении. XVII веке русские художники авторские изображения писали редко, лишь романтизм со своим культом индивидуального, исключительного способствовал подъему этого жанра. Автопортреты Кипренского появились, что стоит отметить, в критические минуты жизни, они свидетельствовали о подъеме или спаде душевных сил. Через свое искусство художник смотрел на себя. При этом не пользовался, как большинство живописцев, зеркалом; он писал в основном себя по представлению, хотел выразить свой дух, но не облик. “Автопортрет с кистями за ухом” (Гос. Третьяковская галерея) был создан в имении Успенское А.Р. Томилова. В доме Томилова, известного коллекционера, знатока Рембрандта, покровительствовавшего многим русским художникам, Кипренский чувствовал себя вольготно; тут была близкая и понятная ему атмосфера – атмосфера жизни, посвященной искусству. Тогда же, характерно, он написал и портрет гостеприимного хозяина Успенского.
Автопортрет построен на отказе, причем явно демонстративном, от внешней героизации образа, его классицистический нормативности и идеальной сконструированности. Черты лица намечены приблизительно, общо. Боковой свет падает на лицо, выявляя лишь основные черты. Отдельные отблески света падают на фигуру художника, погаснув на еле различимой драпировке, представляющей фон портрета. Все здесь подчинено выражению жизни, чувства, настроения. Это взгляд на романтическое искусство через искусство автопортрета. Причастность художника к тайнам творчества выражена в загадочном романтическом “сфумато XIX веке”. Своеобразный зеленоватый тон создает особую атмосферу художественного мира, в центре которого находится сам художник.
Почти одновременно с этим автопортретом написан и “Автопортрет в розовом шейном платке” (Гос. Русский музей), где воплощается другой образ, без прямого указания на профессию живописца. Воссоздан облик молодого человека, чувствующего себя непринужденно, естественно, свободно. Тонко построена живописная поверхность холста. Кисть художника уверенно наносит краски, оставляя большие и малые мазки. Отменно разработан колорит, краски неярки, гармонично сочетаются друг с другом, освещение спокойное: свет мягко льется на лицо юноши, обрисовывая его черты, без лишней экспрессии и деформации (что намечалось в предыдущем произведении).
В парадном “Портрете Е.В. Давыдова” (1809 г., Гос. Русский музей) показана фигура офицера, который непосредственно явил собой выражение того культа сильной и храброй личности, который для романтизма тех лет был столь типичным. Фрагментарно показанный пейзаж, где луч света борется с мраком, намекает на душевные тревоги героя, но на лице его – отсвет мечтательной чувствительности. Кипренский искал “человеческое” в человеке, и идеал не заслонял от него личных черт характера модели. Поэтому он и мог совместить в трактовке образа два, казалось, таких разных чувства: храбрость и мечтательность. Этим он обогатил традицию русского портрета, где подобная многоплановость портретного решения еще не встречалась. В колорите, звучном, с интенсивными красками, где особое композиционное значение имеют большие пятна красного и белого, передается настроение этого произведения.
14 мая 1816 года Кипренский отправляется за границу. Он получил (возможно, не без помощи Жуковского) долгожданный пенсион из личных средств императрицы Елизаветы Алексеевны. Кипренский уезжает сложившимся мастером, оставляя в России толпу почитателей и друзей.
Поездка в Италию для русского художника – явление традиционное, при этом следует иметь в виду, что в романтической литературе складывался особый образ этой южной страны – страны обетованной, олицетворяющей счастье и свободу. Там, думали, климат благоприятствует развитию вкуса, там политический режим не давит на человека, который воспринимается естественным на фоне прекрасной и пышной природы. И свидетельств любви русских к Италии от того времени сохранилось много, достаточно перечитать В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, П.А. Вяземского, А.И. Тургенева. Кипренский разделял эти умонастроения: он рвался в Италию, а будучи в этой стране, постоянно возвращался мыслями к родине. Обобщая свои настроения, Кипренский писал: “Я поехал в Италию, единственную имея цель принести в Россию плоды более зрелого таланта своего”.
Стремясь побыстрее узнать Рим – город художников, Кипренский посещает известные артистические кафе и рестораны, бывает на выставках современных художников. В кругу иностранных мастеров он быстро приобретает авторитет как равный им. В. Камучини – глава итальянского академизма, к которому русские художники должны были ходить на поклон, - с ним “как товарищ”. Кипренского притягивают опыты группы немецких художников, живших отдельной колонией. Он проникся симпатией к этим длинноволосым чудакам, столь преданным искусству и изучению живописи старых мастеров. Художники эти, получившие название “иазарейцев” за свою привязанность к религиозным сюжетам, были связаны с романтизмом мечтой о возрождении искусства, насыщенного большими этическими идеями. Правда, их деятельность далеко не всегда приводила к серьезным художественным результатам, часто они впадали в эклектическое смешение стилей мастеров итальянского Возрождения.
Как бы не сгущались сумерки над Кипренским, он был верен своему искусству. К.Н. Батюшков писал о нем, когда приехал в Италию: “Он надежда наша!”
На родинеРоссия встретила Кипренского неприветливо. Поэтому он пишет Гальбергу: “Совет мой крепко в душе держите: что лучше холодные камни дешево продавать, нежели самому мерзнуть на любезной родине”. Многие дружеские связи к этому времени прервались, да и многие люди сильно изменились. Кипренский остался “недоволен приемом, который ему оказали” (по письму его друга). Дошли таинственные слухи о его "житие-бытие в Италии", во многих домах ему отказали в приеме. Не хотел его признать и царский двор. Император высказал раздражение, говорил о художнике недоброжелательно. Кипренский конфликтовал с Академией художеств, полагая, что в ней все “в малом виде”, что “она заплесневела от Оленина”. Во всем чувствовалось, что либеральные иллюзии начала века, которые питали русский романтизм, окончательно развеялись. Начиналась новая эпоха.
Сам художник чувствовал себя неуверенно, так как произведения, посланные им их Италии и Парижа, все еще не прибывали. Это усиливало подозрения, что художнику нечего показать русской публике. Его рассказам об успехах в Италии не верили. За ним закрепилась кличка “лентяй”. Кипренского рассматривали как “не оправдавшего надежд”. Демонстрация работ, устроенная несколько позже, не удовлетворила ни публику, ни критику. Все, что показывалось, казалось каким-то странным. Кипренский стремится завязать отношения с Обществом поощрения художников, которое недавно возникло. Он живо интересуется литографированием – техникой, тогда еще новой для России. Развитие этой техники как раз и поощряло Общество. Рекомендацию председателю Общества дает ему Д.Н. Шереметев, который стал покровителем художника в момент, когда от него все готовы были отвернуться. Кипренский снимает квартиру на Английской набережной, он бывает там мало, так как работает в доме Шереметева на Фонтанке, где хозяин предложил ему мастерскую. При содействии своего покровителя Кипренский получает заказы, заводит новый круг знакомств. Положение его в какой-то степени стабилизируется. Новый показ прежних произведений был встречен с большим, чем раньше, пониманием, и выставка, как писал сам художник, свидетельствовала, что он “не шутил в Риме”. Действительно, мало-помалу художник стал входить в моду, о нем заговорили. В 1824 году на очередной публичной выставке в Академии художеств, Кипренский показал новые произведения, в их числе “Портрет Д.Н. Шереметева” (Гос. Исторический музей), встреченный публикой и критикой благожелательно, что помогло восстановлению репутации художника.
В 1826 году Кипренский пишет портрет друга Шереметева – Н.П. Трубецкого (Гос. Третьяковская галерея). И тут много внешнего эффекта. Одетый в военную форму, взмахнувший на фоне грозовых туч клинком шпаги, Трубецкой привлекает внимание, но не больше того, портрет как-то неубедителен. Удачи ждали Кипренского при исполнении двух заказов.
В доме Шереметева Кипренский пишет такое значительное свое произведение, как “Портрет А.С. Пушкина” (1827 г Гос. Третьяковская галерея), заказанный А.А. Дельвигом. Пушкин портретироваться не любил, почти всегда отказываясь от предложений художников и друзей, но Кипренский был знаком поэту: несколькими годами раньше художник “переписал” людей из его окружения. Помнил Пушкин, как уже говорилось, и “Послание из Рима”, опубликованное в 1817 году. Возможно, что Дельвиг – “художников друг и советчик” (по словам самого Пушкина) – знал, что поэт выделял Кипренского из современников и мог согласиться позировать только ему.
В романтизме Кипренского еще много от гармонии классицизма, от тонкого анализа “извивов” человеческой души, столь свойственного сентиментализму. “Век нынешний и век минувший” столкнулись в творчестве раннего Кипренского, слагавшегося как творческая личность в лучшие годы военных побед и радужных надежд русского общества, и составили своеобразие и невыразимое обаяние его ранних романтических портретов.
В поздний период, итальянский, в силу многих обстоятельств его личной судьбы художнику редко удавалось создать что-либо равное ранним произведениям, в которых благородный гуманизм художника позволил ему передать богатство и поэтичность духовного мира изображенных: трепетную одухотворенность некрасивого лица Е.П. Ростопчиной (1809), пленительную женственность Д.Н. Хвостовой (1814). Можно сказать, что лучшие главные стороны таланта Кипренского ярче раскрылись именно в портретах, таких различных по технике и колориту. Особая заслуга принадлежит Кипренскому в создании особого типа небольшого карандашного портрета, непринужденного и глубоко запечатлевшего образы современников. С непосредственным дружелюбием он зарисовал крестьянских детей.
Бесценна часть творчества Кипренского – графические портреты, выполненные в основном мягким итальянским карандашом с подцветкой пастелью, акварелью, цветными карандашами. Он изображает генерала Е.И. Чаплица, А.Р. Томилова, П.А. Оленина. Появление быстрых карандашных портретов – зарисовок само по себе знаменательно, характерно для нового времени: в них легко фиксируется всякое мимолетное изменение лица, любое душевное движение. Но в графике Кипренского также происходит определенная эволюция: в поздних работах нет непосредственности и теплоты, но они виртуознее и изыскание по исполнению, чем в ранний период творчества О.К. Кипренского, столь проникнутый романтическим духом того времени. По справедливому замечанию Д.В. Сарабьянова, русский романтизм никогда не был столь мощным художественным движением, как во Франции и Германии. В нем нет ни крайнего возбуждения, ни трагической безысходности.
Полотна Кипренского принадлежат к крупнейшим явлениям в русском искусстве первой четверти 19 века. Полные то лирической прелести, то мужественного достоинства, портреты воплотили положительный идеал эпохи общественного подъема, восстание декабристов. Кипренский развил возможности портретного жанра в русском искусстве: воплощая высокие моральные качества человека, он передавал богатство сложных эмоций, движение чувств, настроений, органично связывал фигуру человека со средой.
|
|
|
|
Заключение
Кипренский умер в Риме, в ночь на 5 октября 1836 года.
“Зайдя к нему на квартиру, - вспоминает Иордан, - жаль было видеть стоящий на полу простой гроб с еле тлеющей лампадою в головах. Был октябрь месяц. В Риме этот месяц посвящен веселью, в такой веселый октябрьский день собрались на квартиру покойного свои и некоторые чужие. Явились могильщики, взяли гроб, снесли вниз, положили на носилки, покрыли черным покровом, взвалили себе на плечи, и целая ватага капуцин, по 2 в ряд, затянули вслух свои молитвы. Мы же с поникшими головами следовали за гробом до церкви, где и поставили, в память покойного Кипренского, на стене мраморную доску. Рисунок ее сочинен М.Е. Ефимовым”.
Доска эта и сейчас стоит там, где похоронен Кипренский, в церкви Сант Анреа Делла Фратте в Риме. На доске между опрокинутыми факелами – латинская надпись, которая начинается словами: “В честь и память Ореста Кипренского, славнейшего среди российских художников, профессора Петербургской Академии Художеств и советника Неаполитанской академии”.