Среди многочисленных переводов великого памятника с древнерусского языка на современный русский, выполненных В. Жуковским, А. Вельтманом, А. Майковым, Л. Меем, Т. Шевченко, Я. Купалой, Н. Заболоцким, Н. Рыленковым и др., к сожалению, нет версии героического похода новгородсеверского князя Игоря против половцев “в лето 693-е”, принадлежащей перу А. С. Пушкина. Между тем пушкинский архив хранит многочисленные заметки, свидетельствующие об огромном интересе гениального мастера к одному из интереснейших и загадочнейших памятников древнерусской и мировой культуры (Пушкин 1976: 372-378). Совершенно очевидно, что поэт стоял у истоков работы над переводом “Слова”. Об этом свидетельствуют, в частности, и воспоминания известного фольклориста и этногрaфа 1-й пол. XIX века И. П. Сахарова, который встречался с Пушкиным за три дня до трагических событий на Черной речке и слышал о замыслах поэта “по поводу “Слова Игорева полка”. Исследователь литературы С. П. Шевырев, с которым Пушкин неоднократно беседовал “по поводу “Слова”, отмечал, что Пушкин знал памятник наизусть, готовил ему подробное объяснение и готов был спорить о нём до бесконечности.
Известно, что в пушкинской библиотеке имелись практически все существовавшие тогда переводы “Слова”, литература о нём, богатейшее собрание летописей и народных песен, четырнадцать словарей и грамматик разных славянских языков. На рукописи перевода В. Жуковского имеется до восьмидесяти замечаний, высказываний и поправок, сделанных рукой Пушкина, а на экземпляре перевода А. Вельтмана – до тридцати замечаний, среди которых есть и такое: “… “Хочу копье преломити, а любо испити …”. Г-н Сенковский с удивлением видит тут выражение рыцарское. Нет, это значит просто неудачу: “ Или сломится копьё мое, или напъюсь из Дону”. Тот же смысл, как и в пословице: либо пан, либо пропал” (Пушкин 1976: 372). А вот как Пушкин трактует фразу памятника “Комони ржуть за Сулою; звенить слава въ Кыеве; трубы Новеграде; стоять стязи въ Путивле; Игорь ждеть мила брата Всеволода”: “Теперь поэт говорит сам от себя не вымыслу Бояню, по былинам сего времени. Должно признаться, что это живое и быстрое описание стоит высказываний соловья старого времени” (Там же).
Главная задача, которую Пушкин поставил перед собой как толкователь и переводчик памятника, заключалась в осмыслении его текстовой фактуры, поэтому собственно лингвистические заметки и лежат в основании самой ранней стадии работы. Он искал и сопоставлял слова памятника в Библии, Четъях – Минеях, летописях. В одном из писем А. И. Тургенева брату есть замечание о том, что Пушкин хочет “сделать критическое замечание сей пески… и показать ошибки в толках Шишкова и других переводчиков и толкователей … Он прочёл несколько замечаний своих, весьма основательных и остроумных: все основано на знании наречий славянских и языка русского…” (Гессен 1965: 419 – 420). Судя по всему, знакомство Пушкина со “Словом о полку Игореве” произошло ещё в начале творческого пути поэта, поскольку уже в “Руслане и Людмиле” есть упоминание о Баяне: “Но вдруг раздался глас приятный и звонких гуслей беглый звук; Все смолкли, слушают Баяна…”
Знатоков древней литературы удивила высочайшая поэтичность “ироической песни”, однако именно Пушкин первым почувствовал, каким тесным образом связано “Слово” с русской народной поэзией. Студенты 30-х годов XIX века вспоминали, как однажды при посещении Пушкиным Московского университета между поэтом и профессором М. Т. Каченовским разгорелся спор по поводу подлинности памятника
И. А. Гончаров, будущий великий писатель, автор “Обломова” и “Обрыва”, был в числе молодых слушателей этой дискуссии. “Я не припомню подробностей их состязания, – писал Гончаров позднее, – помню только, что Пушкин горячо отстаивал подлинность древнерусского эпоса, а Каченовский вонзил в него свой беспощадный аналитический нож. Его щёки ярко горели алым румянцем, и глаза бросали молнии сквозь очки. Может быть, к этому раздражению много огня прибавлял и известный литературный антагонизм между ним и Пушкиным. Пушкин говорил с увлечением…”. После посещения университета поэт писал жене: “На днях был я приглашен Уваровым в университет. Там встретился с Каченовским (с которым, надобно тебе сказать, бранились мы, как торговки на вшивом рынке). А тут разговорились с ним так дружески, так сладко, что у всех предстоящих потекли слезы умиления”.
О том, что Пушкин намеревался всерьёз заняться исследованием и толкованием “Слова о полку Игореве”, говорит его замечание по поводу подлинности памятника: “Некоторые читатели усумнились в подлинности древнего памятника нашей поэзии и возбудили жаркие возражения. Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока… Другого доказательства нет, как слова самого песнетворца. Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться” (Пушкин 1976: 372 – 272).
Великий поэт, к сожалению, успел дать толкование примерно лишь одной восьмой части текста “Слова”. Но и то, что он сделал, представляет огромную познавательную ценность для потомков.
Использованная литература