«Культура в целом может рассматриваться как текст»
Ю.М.Лотман
Пожалуй, одной из наиболее ярких составляющих такого базового для современного образования процесса, как «формирование общей картины мира у обучающихся» является создание у новых поколений общего культурного кода с поколениями предыдущими. Сложно представить себе вероятность эффективной коммуникации, при которой говорящие не понимают друг друга, несмотря на то что разговаривают на одном языке: когда один из беседующих не способен распознать шутку в цитате «а Вас, Штирлиц, я попрошу остаться»1 (и недоумевает: с каким Штирлицем его перепутали; начинает сомневаться в адекватности своего собеседника), а другой - не в состоянии оценить интертекстуальность фразы «там у меня нет шансов - я попытаюсь здесь»2.
_________________
1 К/ф «Семнадцать мгновений весны» реж. Т.Лиознова.
2 Веб-сериал «Игра в кальмара» реж. Хван Дон Хёк.
Вместе с тем такая ситуация неизбежна, если дети не читают те же книги, не слушают те же песни и не смотрят те же фильмы, что и их родители, а последние, в свою очередь, не знакомы с тем, что составляет культурный фон жизни их детей.
Культурный код по определению базируется на общих знаниях и схожей широте эрудиции. Узость эрудиции и недостаток знаний обычно компенсируются домыслом, восполнением недостающих звеньев смысловой парадигмы имеющейся у собеседника ограниченной информацией.
В качестве иллюстрации этого явления можно рассмотреть пример ситуации, в которой один из участников беседы о литературе ХХ века заявляет окружающим, что он «очень любит Ремарки», а в ответ на недоумение остальных участников дискурса («чьи именно ремарки Вы любите и за что?») поясняет: «Мне нравятся Эрих и Мария Ремарки». Неполнота культурологического охвата в сознании этого оратора не позволила ему допустить мысли о том, что частью мужского имени немецкого писателя может стать женское имя (имя матери), что в свою очередь привело к потере его коммуникации с окружающими.
Долгое время считалось, что школа, в которой обучающиеся проводят большую часть своего времени (даже куда более «большую», нежели с собственными родителями), и особенно преподавание предметов гуманитарного цикла способны снабдить подрастающее поколение необходимым культурным багажом, который впоследствии коммуникативно свяжет детей с теми, кто старше их, но в последние годы скорость поглощения информации и ее количество так стремительно увеличились, что говорить о прочном и вдумчивом усвоении знаний не приходится. Но зато приходится искать новые приемы работы с растущей информацией.
В качестве одного из способов решения возникшей проблемы предлагаем рассмотреть активизацию использования на уроках литературы стилистических приемов интертекстуальности.
Как известно, все тексты, созданные в рамках одной культуры, объединяются многочисленными связями, и эти связи становятся для авторов источником дополнительных оттенков и новых смысловых слоев в их произведениях. Такое включение в ткань текста других текстов целиком или фрагментарно (в виде цитат, аллюзий и реминисценций) называется интертекстуальностью.
Цитата (цитирование) - наиболее известный стилистический прием: он выражается в точной, дословной (часто «закавыченной») выдержке из текста-источника. Цитация всегда интертекстуальна и как прием довольно распространена.
Аллюзия - это тоже часть понятия интертекстуальности, и учителя-словесники регулярно апеллируют к нему, когда вместе с учениками находят связи между текстами и определяют, как эти тексты или их части ссылаются друг на друга. Специфическим свойством аллюзии является косвенная отсылка к текстам, что заставляет читателя или слушателя мыслить особым образом и вызывает у читателя определенные ассоциации.
Реминисценция - это видоизмененное, но все же узнаваемое заимствование из другого текста.
Аллюзивная природа неоднозначна: аллюзия является отсылкой к тем или иным личностям, событиям, объектам, которые значимы для участников диалога. Аллюзию употребляют с целью вызвать определенные ассоциации, содержащие в себе некие характеристики, которые заложены в понятии слова или словосочетания. Недаром Шарль Нодье отметил, что «аллюзия - это хитрый способ соотнести известную мысль со своей речью. Потому аллюзия отличается от цитаты отсутствием необходимости в опоре на и так известного всем автора, так как заимствуемое высказывание, в отличие от цитаты, не столько отсылает к первоисточнику, сколько обращается к читательской памяти, с целью заставить перенестись в другой порядок, но аналогичный тому, о котором идет речь».
Стилистический прием аллюзии передает оценочную информацию, создающую характеристику персонажа или явления. Каждое слово выражает коллективную или индивидуальную оценку субъекта. Герои художественных произведений особенно ярко характеризуются эмоциональными ассоциациями, вызываемыми аллюзивным словом. Также мы знаем, что наряду с оценочно-характеризующей функцией у аллюзии ярко проявляется и функция отсылки читателя к исторической эпохе, что наделяет отрезок текста расширенной исторической перспективой.
Но обе эти функции интертекстуальности могут «работать» и в другую сторону. Преподаватели литературы знают, что весьма эффективным приемом изучения творчества какого-либо автора (обычно поэта) является поиск аллюзий на его произведения в сочинениях его современников или писателей последующих поколений.
Так, например, в процессе изучения трагедии У.Шекспира «Гамлет» обучающимся часто предлагается найти реминисценции диалогов и аллюзии на шекспировского героя в известных произведениях русской литературы (например, в романе «Отцы и дети» И.С.Тургенева или «Преступление и наказание» Ф.М.Достоевского), а также оценить интертекстуальность текстов И.Бродского «Шествие», Б.Акунина «Гамлет», В. Пелевина «Generation P» с шекспировской трагедией. То есть, исследуя тексты Бродского, Акунина и Пелевина, мы лучше запоминаем первоисточник и сопутствующие его созданию детали, интертекстуальность помогает лучше понять и воспринять творчество Шекспира.
Сборник стихов Е.Середы «МаринАманиЯ» является одним из примеров погружения в творчество Марины Цветаевой. Каждое стихотворение этого сборника перекликается с каким-либо текстом Марины Ивановны или с деталями ее жизни, с сопутствующими ее судьбе обстоятельствами. Поиск этой интертекстуальности мог бы стать основой для частного школьного проекта по литературе, в процессе работы над которым обучающиеся смогли бы погрузиться в атмосферу Серебряного века и соприкоснуться с удивительным миром метафор Марины Цветаевой.
Интертекстуальность текстов сборника «МаринАманиЯ» можно проследить на нескольких уровнях. Наиболее заметным является прием использования прямых цитат в качестве эпиграфов (например, в стихотворениях «Да будет так!», «Твой голос», «Окна», «Дошутилась»).
Интересно, как реализуется диалогизация цветаевских строк с представленными в сборнике текстами. В стихотворении «Дошутилась» строки из цветаевского «Легкомыслия» передают, выражаясь терминологией, предложенной И.Р.Гальпериным, содержательно-подтекстовую информацию: давая информацию о тексте (выявляя подтекст), эпиграф одновременно свидетельствует об отношении к нему автора. В других же стихотворениях информация дана содержательно-фактуально: эпиграф задает тему, которую подхватывает и развивает следующий за ним текст. В этих стихотворениях не только раскрываются образы, заимствованные из текстов Марины Цветаевой (например, «Вот опять окно…» - «Окна»), но и ведется диалог с поэтом, спор с ним:
- М.Цветаева «Так будет». - Е.Середа «Да не будет так!»;
- М.Цветаева «Дикая воля» («Я люблю такие игры, Где надменны все и злы») - Е.Середа «Твой голос» («Не люблю такие игры, Где друг к другу злы»).
Обычно в таких тексах есть узнаваемые, легко определяемые реминисценции из текста-эпиграфа.
По наблюдению Н.А.Кузьминой, содержательная информация эпиграфа - это прогнозирующее сообщение об основных тематических, сюжетных и концептуальных моментах художественного произведения. Вместе с тем эпиграф способен давать сведения иного рода, сообщать о форме (языке) вводимого им текста. При этом, информируя о форме, эпиграф, по сути, форму задает, порождает, выполняя таким образом уже не информативную, а формообразующую, формоопределяющую функцию.
Анализируя использование эпиграфов в сборнике «МаринАманиЯ», мы можем отметить, что в ряде случаев стихотворения совпадают по ритмическому рисунку: последующий текст словно становится продолжением строк эпиграфа, сохраняя исходный размер и тип рифмовки (например, «Ундина»). Этот же формообразующий принцип часто закладывается и в интертекстуальность стихотворений, не предваряющихся эпиграфами. Так, к примеру, стихотворение «Такие» воссоздает мелодику цветаевского «Мне нравится, что Вы больны не мной», и уже в самом тексте проявляются реминисценции в образах и строках («с солнцем не у нас над головами», а также превращается в хиазм, когда перефразируется финальное двустишие: «Мне радостно, что все больны не мной, И горестно, что болен ты не мною»). Стихотворение «Колыбельная» отсылает читателя к мелодике текста Цветаевой «Что ты любовь моя…»
В ряде случаев реминисценции даны без соответствия в форме исходного текста и потому менее заметны:
- М. Цветаева «Имя твое - птица в руке…» - Е.Середа «Твое имя»;
- М. Цветаева «Что ты любовь моя…» («Что ты любовь моя - Пора бы знать…») - Е.Середа «Десятки лет…» («Пора бы знать, что я люблю тебя»);
- М. Цветаева «Быть нежной, бешеной и шумной…» («И так же будут таять луны, И таять снег…») - Е.Середа «Хочу с тобой шутить и говорить» («Все так же будут таять снег и луны»);
- М. Цветаева «Счастье» - Е.Середа «Дорогой» (в обоих текстах - «во имя твое, дорогой»).
Такие реминисценции, даже если они не даны в форме прямого заимствования, расширяют семантические границы последующего текста: прочитанное самостоятельно и наложенное на аллюзивный исходный текст, более позднее стихотворение воспринимается по-разному. Во втором случае - глубже и многограннее (оно обрастает дополнительными смыслами), за счет такой интертекстуальности раскрывается «зашифрованный» более поздним автором подтекст.
Еще более сложным для анализа является уровень использования аллюзий на цветаевские тексты и детали ее жизни. Пожалуй, наиболее четко как способ эмпатии в стихотворениях сборника «МаринАманиЯ» прослеживается суицидальный мотив, напрямую связанный с биографией Марины Цветаевой. Этот мотив в сочетании с темой разрушающей болезни можно увидеть в таких стихотворениях, как «Устала», «Окна», «Уголок», «Взорвался мир…», «Колыбельная», «Послевкусие» и ряде других.
В тексте стихотворения «Гадалка» дана аллюзия на горестный образ веревки, связанный с эпизодом из жизни Марины Ивановны: после начала Великой Отечественной войны Марину Цветаеву отправили в эвакуацию в город Елабуга в Татарстане, и упаковывать вещи ей помогал Борис Пастернак, который принёс верёвку, чтобы перевязать чемодан, и, заверяя в её крепости, пошутил: «Верёвка всё выдержит, хоть вешайся». Впоследствии ему передали, что именно на ней Марина Цветаева повесилась.
На само имя «Марина» дается аллюзия не только в заглавии поэтического сборника (двухголосие отражено в сочетании имени и местоимения: «Марина» и «Я»), но и в стихотворениях «Ундина», «Русалка» (Марина - греч. «морская»), отражающих и женскую мятущуюся, волнующуюся, подверженную бурям сущность, и подводную природу носительницы имени.
Поиск интертекстуальности в произведениях современных авторов способствует более глубокому проникновению в творчество поэтов-предшественников, изучению деталей их биографии. Нередки случаи, когда анализ таких случаев на уроках литературы воодушевлял учащихся на создание собственных произведений, перекликающихся с трудами хрестоматийных классиков, а культурный диалог - это уже совершенно иной уровень осмысления себя в окружающем мире и формирования культурного кода, связывающего поколения.