Прошлое нашей Родины богато историческими событиями. Важнейшим из них , конечно же, является победа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Массив фронтовой лирики военных и предвоенных лет достаточно велик и разнообразен. Но освещение этой лирики достаточно схематично и однобоко: тяжелого и трагического в ней не видят или не хотят замечать. Война не одномоментный процесс. Переживания простого человека, тяготы рядового солдата в ней отражаются меньше всего. В основном, фронтовая лирика сводится к главной мысли: “Мы героически победили страшнейшего врага”, а всё, что не укладывается в данное прокрустово ложе, должно изгоняться и изыматься, в крайнем случае замалчиваться и не публиковаться. На мой взгляд, это неприемлемо. Правда никогда не бывает сладкой на вкус, жизнь состоит не только из черного или белого, а попытка замолчать правду и не замечать творчества людей прошедших войну – просто преступление.
В своей работе мне хотелось осветить некоторые темы и сюжеты предвоенной и фронтовой лирики. Представлю некоторые из них.
- Великая Отечественная война как время внутренней свободы для человека на войне
- Как жить и воевать с постоянным присутствием смерти рядом
- Фронтовая любовь
- Как жить человеку, прошедшему войну
Участие советского человека на войне сопровождалось странным чувством освобождения: с одной стороны, это чувство высвобождения от власти начальства, государства. Вот перед нами отрывок из стихотворения Владимира Лифшица “Отступление в Арденнах”
Ах, как нам было весело,
Когда швырять нас начало!
Жизнь ничего не весила,
Смерть ничего не значила.
Нас оставалось пятеро
В промозглом блиндаже.
Командованье спятило
И драпало уже.
Мы из консервной банки
По кругу пили виски,
Уничтожали бланки,
Приказы, карты, списки,
И, отдаленный слыша бой,
Я — жалкий раб господен —
Впервые был самим собой,
Впервые был свободен!
С другой стороны, чувство легкости и свободы рождалось из осознания близости и высокой вероятности смерти, принятие её как обычного явления. Эту мысль подтверждает отрывок из довоенного стихотворения Николая Майорова “Мы”:
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте...
Согласие со смертью, в свою очередь, сочеталось с чувством неизвестности будущего, его непредсказуемости, невозможности заглянуть в грядущее, узнать его возможный исход. Наиболее явно близости к истинности данного суждения демонстрирует известнейшее произведение Александра Трифоновича Твардовского “Я убит подо Ржевом” (в сокращении):
Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна, ни покрышки.
И во всем этом мире
До конца его дней -
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.
Я - где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я - где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.
Я - где крик петушиный
На заре по росе;
Я - где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.
Где - травинку к травинке -
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.
......
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю -
Наш ли Ржев наконец?
1945-1946
При этом осознание близости смерти рождало и внутренне несогласие с ней, нежелание погибать. Наиболее явно мы увидим это несогласие в произведении Булата Окуджавы “Не вели старшина, чтоб была тишина”:
Не вели, старшина, чтоб была тишина.
Старшине не все подчиняется.
Эту грустную песню придумала война...
Через час штыковой начинается.Земля моя, жизнь моя, свет мой в окне...
На горе врагу улыбнусь я в огне.
Я буду улыбаться, черт меня возьми,
в самом пекле рукопашной возни.Пусть хоть жизнь свою укорачивая,
я пойду напрямик
в пулеметное поколачиванье,
в предсмертный крик.А если, на шаг всего опередив,
достанет меня пуля какая-нибудь,
сложите мои кулаки на груди
и улыбку мою положите на грудь.Чтоб видели враги мои и знали бы впредь,
как счастлив я за землю мою умереть!
...А пока в атаку не сигналила медь,
не мешай, старшина, эту песню допеть.Пусть хоть что судьбой напророчится:
хоть славная смерть,
хоть геройская смерть -
умирать все равно, брат, не хочется.
При этом более важным, более сущностным желанием солдата становилось не желание победить любой ценой, а стойкая мечта погибнуть красиво, не стыдно. Если при этом удастся выжить , то жизнь в будущем представляется чем-то невероятно долгим и счастливым. Это ощущение ужаса перед тем, что предстоит совершить, и невероятное по-детски убеждение в прекрасности жизни после подвига особенно заметно в коротком и ёмком стихотворении Павла Шубина “Полмига”:
ПОЛМИГА
Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить её,
Врезать, как надо,
В четырежды проклятый дзот,Чтоб стало в нём пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву!
...Прожить бы мне эти полмига,
А там я сто лет проживу
При этом война сравнивала, уравнивала в правах и тех , кто командовал армиями и дивизиями, и тех, кто в этих армиях сражался и погибал:
Константин Левин
“Нас хоронила артиллерия”
Нас хоронила артиллерия.
Сначала нас она убила.
Но, не гнушаясь лицемерия,
Теперь клялась, что нас любила.
Она выламывалась жерлами,
Но мы не верили ей дружно
Всеми обрубленными нервами
В натруженных руках медслужбы.
Мы доверяли только морфию,
По самой крайней мере - брому.
А те из нас, что были мертвыми,-
Земле, и никому другому.
Тут все еще ползут, минируют
И принимают контрудары.
А там - уже иллюминируют,
Набрасывают мемуары...
И там, вдали от зоны гибельной,
Циклюют и вощат паркеты.
Большой театр квадригой вздыбленной
Следит салютную ракету.
И там, по мановенью файеров,
Взлетают стаи Лепешинских,
И фары плавят плечи фраеров
И шубки женские в пушинках.
Бойцы лежат. Им льет регалии
Монетный двор порой ночною.
Но пулеметы обрыгали их
Блевотиною разрывною!
Но тех, кто получил полсажени,
Кого отпели суховеи,
Не надо путать с персонажами
Ремарка и Хемингуэя.
Один из них, случайно выживший,
В Москву осеннюю приехал.
Он по бульвару брел как выпивший
И средь живых прошел как эхо.
Кому-то он мешал в троллейбусе
Искусственной ногой своею.
Сквозь эти мелкие нелепости
Он приближался к Мавзолею.
Он вспомнил холмики размытые,
Куски фанеры по дорогам,
Глаза солдат, навек открытые,
Спокойным светятся упреком.
На них пилоты с неба рушатся,
Костями в тучах застревают...
Но не оскудевает мужество,
Как небо не устаревает.
И знал солдат, равны для Родины
Те, что заглотаны войною,
И те, что тут лежат, схоронены
В самой стене и под стеною.
Описание подвига рядового, при этом данное таким же солдатом этой войны ценно вдвойне. Этим описанием является знаменитое произведение Павла Шубина “Волховская застольная”, ходившая во многих списках на фронте, имевшая множество вариантов, самые известные строчки “Волховской” ушли в народ: “Выпьем за родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем”:
ЗАСТОЛЬНАЯ ВОЛХОВСКОГО ФРОНТА
Редко, друзья, нам встречаться приходится,
Но уж когда довелось,
Вспомним, что было, и выпьем, как водится,
Как на Руси повелось.Выпьем за тех, кто неделями долгими
В мерзлых лежал блиндажах,
Бился на Ладоге, дрался на Волхове,
Не отступал ни на шаг.Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград, пробирался болотами,
Горло ломая врагуБудут навеки в преданьях прославлены
Под пулеметной пургой.
Наши штыки на высотах Синявина,
Наши полки подо Мгой.Пусть вместе с нами семья ленинградская
Рядом сидит у стола.
Вспомним, как русская сила солдатская
Немцев на Тихвин гнала.Встанем и чокнемся кружками, стоя, мы,
Братство друзей боевых.
Выпьем за мужество павших героями,
Выпьем и за немногих живых.
1943. Волховский фронт
Нельзя сказать, что война одинаково воздействует на людей. На одних на одних она воздействует одухотворяющим образом, облагораживает их, заставляя подниматься над собой, своим “эго”. На других действует жестко и жестоко, делая солдат привычными к боли, к насилию, к смерти. Последнее относится к поэзии Семёна Гудзенко, известного большинству из нас по тексту стихотворения “Мое поколение”: “Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели” из кинофильма “Цыган”; и другое его же стихотворение “Перед атакой”:
Когда на смерть идут - поют, а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою - час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг, весь почернел от пыли минной.
Разрыв - и умирает друг. И значит - смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черёд, за мной одним идёт охота.
Ракеты просит небосвод и вмёрзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины.
Разрыв - и лейтенант хрипит, и смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать, и нас ведёт через траншеи
Окоченевшая вражда, штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий. А потом глушили водку ледяную,
И выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую.
Тот , кто не был в немецком плену в годы войны, может испытать на себе весь ужас в пронзительных стихах Юрия Грунина, человека побывавшего в немецком лагере, а затем в лагере советском. Например, в таком стихотворении “Музыкальный момент” из книги “Пелена плена”:
МУЗЫКАЛЬНЫЙ МОМЕНТ
Немец жрёт на подоконнике
с помидорами фасоль
да мусолит на гармонике
гамму до-ре-ми-фа-соль.
Рыжий, из арийцев чёртовых,
ест, как клоуны едят.
На него две дуры чокнутых
зачарованно глядят.
Немец ест, а ты не ел давно,
и в глазах твоих черно.
И ведут тебя - неведомо,
кто, куда и для чего.
Немец - хвост трубою. Держит он
перед дурами фасон
и старательно, со скрежетом
пилит до-ре-ми-фа-соль.
А тебя ведут допрашивать -
что ты знаешь, кто таков, -
станут уши охорашивать,
чтоб ты слушал, бестолков,
проиграют, как по клавишам,
по белым твоим зубам -
словно гамму немец давешний
на гармонике для дам.
А потом пойдешь с допроса ты
коридорами, босой.
Запеклась в ушах коростою,
кровью до-ре-ми-фа-соль.
Тема фронтовой любви представлена больших количеством стихотворений известнейших фронтовых поэтов. В первом ряду их Константин Симонов со стихами “Жди меня” и “Открытое письмо” (“Я Вас обязан известить , что недошло до адресата..”), Павел Шубин с знаменитой “Аленушкой” исполняемой А. Вертинским, Михаил Луконин “Коле Отраде”: “Я жалею девушку Полю. Жалею .За любовь осторожную: Чтоб не в плену б!” и многие другие известные и неизвестные стихи о любви на войне.
Как жить после войны, после Победы, когда ощущение внутренней свободы довольно быстро сменилось давящим чувством всеобщей несвободы? Как вернуть ощущения легкости бытия? Как вписаться в тяжелый, тягостный ритм гражданской жизни?
Эти и многие другие похожие вопросы задавали себе вернувшиеся герои войны, и увы, чаще всего, не могли на них ответить, впадая в депрессию, злоупотребления алкоголем, ступор. Послушаем стихи Константина Левина “Сейчас мои товарищи в Берлине пляшут линду”:
Сейчас мои товарищи в Берлине пляшут линду.
Сидят мои товарищи в венгерских кабачках.
Но есть еще товарищи в вагонах инвалидных
С шарнирными коленями и клюшками в руках.
Сейчас мои товарищи, комвзводы и комбаты —
У каждого по Ленину и Золотой Звезде —
Идут противотанковой профессии ребята,
Ребята из отчаянного ОИПТД*.
Достали где-то шпоры все, звенят по Фридрихштрассе,
Идут по Красной площади чеканным строевым.
А я сижу под Гомелем, с зубровкой на террасе,
И шлю им поздравления по почтам полевым.
1945
Ощущения человека прошедшего ад, вдруг трансформируются в ощущение небытия, несуществования в этом мире, вычете себя из мира живущих проявились особенно явно в стихах Вадима Шефнера “Под кирком Эола ударил снаряд”:
Под кирком Эола ударил снаряд
В штабную землянку полка.
Отрыли нас. Мертвыми трое лежат,
А я лишь контужен слегка.Удача. С тех пор я живу и живу,
Здоровый и прочный на вид.
Но что, если все это — не наяву,
А именно я был убит?Что, если сейчас уцелевший сосед
Меня в волокуше везет,
И снится мне сон мой, удачливый бред
Лет эдак на двадцать вперед?Запнется товарищ на резком ветру,
Болотная чявкнет вода,—
И я от толчка вдруг очнусь — и умру,
И все оборвется тогда.
Безысходностью, безнадежной тоской, бессмысленностью бытия веет от стихов популярнейшего и известного фронтового поэта Давида Самойлова:
Мне выпало счастье быть русским поэтом.
Мне выпала честь прикасаться к победам.Мне выпало горе родиться в двадцатом,
В проклятом году и в столетье проклятом.Мне выпало все. И при этом я выпал,
Как пьяный из фуры, в походе великом.Как валенок мерзлый, валяюсь в кювете.
Добро на Руси ничего не имети.
А какой тоской от бессмысленности существования тянет от стихотворения того же Константина Левина:
Был я хмур и зашел в ресторан “Кама”.
А зашел почему — проходил мимо.
Там оркестрик играл, и одна дама
Все жрала, все жрала посреди дыма.Я зашел, поглядел, заказал, выпил,
Посидел, погулял, покурил, вышел.
Я давно из игры из большой выбыл
И такою ценой на хрена выжил...
Желание вернуться, возвратить то время внутренней свободы сквозит другом стихотворении Давида Самойлова:
Пью. Наливаю. По второй, по третьей.
Шаги затихли. Вечер снова тих.
И опыт четырёх десятилетий
Понуро и печально входит в стих.Я понимаю, если бы не юмор,
Зарезаться бы надо огурцом.
Но если вышло так, что ты не умер, -
Сиди и пей с потерянным лицом.Пью. Наливаю. Пятую. Шестую.
Закусываю, глядя на Луну.
И всё живу. И всё же существую.
А хорошо бы снова на войну.
Интернет-ресурсы.
- http://www.litmir.co
- http://rupoem.ru
- http://mezhirov.ouc.ru
- http://ruspoeti.ru
- https://poembook.ru
- http://tvkultura.ru/brand/show/brand_id/32956