22 июня 1941года – кровью отмеченная дата в истории нашей страны. Долгие четыре года отделяют ее от того майского дня, когда ценой миллионов человеческих жизней наш народ избавил мир от фашизма. И с первого дня до последнего вместе с воюющим народом сражалась советская литература. Солдаты, офицеры, военкоры, авторы стихов, плакатов, песен, статей, рассказов, пьес, маститые и юные, известные и не напечатавшие до войны ни строчки, наши писатели оказались на передовой линии.
В те трагические и величественные годы родилась литература, написанная кровью сердца.
Отличает литературу военных лет прежде всего
ее откровенная публицистичность, когда и стихи, и
проза, и очерк носили характер боевого задания.
Очень хорошо говорил об этом поэт-фронтовик
А.Сурков: «Пришли литераторы на войну, и она
потребовала от них: вот сегодня мы отступаем от
Смоленска, где будет рубеж – неизвестно, но
хотелось бы, чтобы это было подальше от Москвы, –
хочешь ты или не хочешь, но найди среди людей
нужные характеры, нужные поступки и нужное
поведение и в завтрашнем номере газеты скажи
всей массе, что надо остановиться, что надо
верить в себя, надо пересилить страх перед
«Мессерами», «Юнкерсами», «Хейнкелями» и дальше
реки Днепра, дальше реки Вопи не пустить немцев».
Главной темой стала тема России, Родины как
глубоко личного, до слез волнующего ощущения
кровной связи человека и народа – с его историей,
бытом, духовным складом. Это ощущение рождало
строки, близкие каждому советскому человеку.
Мальчик мечтатель, до войны грезивший романтикой мировой революции, готовивший себя к смерти в бою и погибший в Сталинградской битве, М.Кульчицкий утверждал от лица своего поколения:
Не до ордена – была бы Родина
С ежедневными Бородино.
От сердца к сердцу шли пламенные стихи К.Симонова:
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят,
Раз фашиста убил твой брат, –
Это он, а не ты солдат.
Поэт показывал, с чем пришли фашисты на нашу землю. И если не кто-то (сосед, брат), а ты останешься в стороне от борьбы, ты отдашь на поругание
Дом, где жил ты, жену и мать –
Все, что Родиной мы зовем.
И пока ты не убил фашиста –
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей Родиной не зови.
Так и только так – в беспощадной ненависти к
врагу могла проявляться в те суровые годы
подлинная любовь к своей Родине.
Эта ненависть была высшим проявлением
гуманизма:
Ведь гуманизм не в том, чтобы глядеть
С невыразимо-скорбной укоризной,
Как враг глумится над твоей Отчизной…
Избавить мир, планету от чумы, –
Вот гуманизм! И гуманисты – мы.
(В.Инбер)
Да, мы не хотим и не хотели войны. Да, человек – высшая ценность на земле. Но –
Я не дам свою Родину вывезти
За просмотр чужеземных морей.
Я стреляю – и нет справедливости
Справедливее пули моей!
(М.Светлов)
В кровной связи советского человека со своей Родиной наши писатели видели залог Победы. Даже в самые трагические месяцы и годы войны не было сомнений в ее исходе. «Мы не меряем победы на аршины и фунты, – писал И.Эренбург. – Мы не примем четвертушки победы, восьмушки свободы, половинки мира… Мы хотим свободы для себя и всех народов… Мы выстоим: мы крепче сердцем. Мы должны выстоять. Сейчас решается судьба России. Судьба всей нашей страны. Судьба каждого из нас. Судьба наших детей».
Почему так уверенно звучала в литературе военных лет тема победы? В смертельной схватке встретились два мира, и и светлое, и гуманное начало не могло не победить звериную сущность фашизма, пытающегося попрать все лучшее, что накоплено человечеством за его долгую и трудную историю.
В поэме «Сын» (она посвящена памяти 19-летнего сына, павшего смертью храбрых) П.Антокольский сталкивает двух представителей этих миров – своего Володю, который
Ждал труда, как воздуха и корма,
Лепить, мять в пальцах что-нибудь.
Колонки логарифмов, буквы формул
Пошли за ним из школы в дальний путь.
Макеты сцен, не сыгранных в театре,
Модели шхун.ю не плывших никуда.
Его мечты хватило б жизни на три,
И на три века, так он ждал труда, –
И немецкого юношу, его ровесника, взращенного и пущенного в жизнь фашистским режимом:
Еще мой сын не мог прочесть, не знал их,
Руссо и Маркса, еле к ним приник,
А твой на площадях, в спортивных залах
Костры сложил из тех бессмертных книг…
Ту, пред которой сын мой с обожаньем
Не смел дышать, так он берег ее,
Твой отпрыск с гиком, с жеребячьим ржаньем
Взял и на землю бросил, как тряпье.
И вот финал – оба отца, немец и русский, оплакивают своих погибших сыновей. Но у отца убийцы нет права на человеческое горе, потому что он хотел воспитать и воспитал зверя, несущего смерть и разрушение. Там, где он шел,
Раскачиваются, скрипя на крючьях,
Повешенных иссохшие тела.
Кто их убил? Кто выклевал глаза им?
Кто, озверев от страшной наготы,
В крестьянском скарбе шарил, как хозяин?
Кто? Твой наследник – стало быть и ты.
И вывод:
Мой сын был комсомольцем, твой – фашистом.
Мой мальчик человек, а твой – палач –
Несет в себе неистребимую веру в победу того
дела, за которое погиб сын, за которое гибнут
тысячи «чужих любимых сыновей».
Преодолевая трагедию, питая перо «кровью
сердца», наша литература раскрывала истоки
подвига, совершаемого каждый день, каждый час
войны. Подвиги совершали обычные люди – такие,
как московская комсомолка Зоя Космодемьянская,
измученная, истерзанная, в последние секунды
жизни нашедшая в себе силы крикнуть согнанным на
ее казнь жителям, что победа близка. Можно ли,
читая или думая и Зое, не взяться за оружие, не
мстить за ее смерть? Прямо к сердцу читателя шли
раскаленные строки поэмы М.Алигера:
Я хочу, чтоб счастья и покоя
Воспаленным сердцем ты не знал.
Чтобы видел, будто бы воочью:
Русское село – светло, как днем,
Залит мир декабрьской лунной ночью.
Пахнет ветер дымом и огнем.
И уже почти что над снегами,
Легким телом наклоняясь вперед,
Девочка последними шагами
Босиком в бессмертие идет.
Подвиги Гастелло, Матросова, 28 гвардейцев-панфиловцев тотчас же становились фактом литературы и рождали в ответ новые и новые подвиги. Но особенность этой войны была в том, что она родила массовый героизм, героизм сопротивления, героизм непокоренных.
Скинь шапку, гражданин!
Провозят ленинградца,
Погибшего на боевом посту.
Скрипят полозья в городе, скрипят…
Как многим нам еще не досчитаться.
Но мы не плачем. Правду говорят,
Что слезы вымерзли у ленинградца. (О.Берггольц)
Это голос блокадного, голодающего, замерзшего, потерявшего миллион жителей, но не покорившегося города, каждый день жизни которого был подвигом. И подвиг этот пробуждал в душах всех советских людей чувство личной сопричастности, так точно переданное старейшим поэтом страны – Джамбулом.
Литература военных лет – проза, драматургия и особенно публицистика и поэзия – сражалась с врагом своим страстным, призывным словом, обнажая всю жестокую правду войны, ничего не скрывая и не приукрашивая.
Статьи И.Эренбурга, А.Толстого, Л.Леонова, М.Шолохова, Б.Горбатова пробуждали ненависть и звали к отмщению.
«Я видел, – писал Л.Леонов в статье «Ярость», – города – пустыни, где ни собаки, ни воробья. Я видел стертый с земли Гомель, Разбитый Чернигов, несуществующий Яхнов! Я побывал в несчастном Киеве и видел страшный овраг, где раскидан полусожженный пепел ста тысяч наших людей. Этот Бабий Яр выглядит как адская река, несущая в себе несгоревшие детские туфельки вперемежку с человеческими останками».
И в то же время в набатном голосе искусства тех лет мы слышим глубоко лирические, интимные ноты. Человек и на войне остается человеком, чья жизнь немыслима без любви, без веры в любимого.
Прямо к сердцу были обращены стихи К.Симонова, А Суркова, М.Исаковского. «Не надо пытаться перекричать войну, – писал в те годы А.Сурков, – чтобы живой человеческий голос не затерялся в хаосе звуков войны, надо разговаривать с воюющими людьми нормальным человеческим голосом. Но голос этот будет услышан, если говорящий и пишущий стоят близко к сердцу воюющего человека».
Именно так звучит его знаменитая «Землянка», тут же облетевшая фронт и тыл и ставшая одной из лучших песен военных лет. Построенное на нескольких словах (любовь, смерть, огонь, свет), стихотворение по-настоящему трагедийно: до смерти ближе, чем до любви. Но все равно назло вьюге поет гармоника, назло смерти человек шлет привет любимой и назло морозу становится тепло в холодной землянке. Вершиной любовной лирики стало «Жди меня» – стихотворение-заклинание с его страстной убежденностью, что любовь и верность вопреки всему способны победить смерть.
Война не ожесточила наш народ, – в нем оказались гигантские ресурсы человечности. И один из них – неистребимое чувство юмора. Сатирические стихи и басни Д.Бедного, С.Маршака, умевших делать врага и смешным, укрепляли веру в неизбежность скорого разгрома фашизма. Не случайно А. Твардовский писал в своей знаменитой поэме «Василий Теркин»:
Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.
Поэма эта стала крупнейшим художественным явлением в литературе военных лет. Его герой – узнаваемый, близкий каждому солдату (почти в каждой части был свой Теркин) не совершает подвига – он просто умеет противостоять бедам, выстоять в любой ситуации и возвыситься даже над смертью, не теряя ни достоинства, ни чувства юмора. Твардовскому удалось создать собирательный образ бойца, раскрыть в нем русский национальный характер со всей полнотой и верностью действительности. Поэму «Василий Теркин» называют лиро-эпической энциклопедией войны.
Художественная проза и драма, не обладая мобильностью и непосредственностью эмоционального воздействия на читателя, присущими поэзии и публицистике, тоже оставили заметный след в литературе военных лет. «Радуга» В.Василевской, «Русский характер» А.Толстого, «Наука ненависти» М.Шолохова, «Непокоренные» Б.Горбатова, «Волоколамское шоссе» А.Бека, «Русские люди» К.Симонова, «Нашествие» Л.Леонова, «Фронт» А.Корнейчука – это летопись суровых и трагических лет, во всей красоте и величии раскрывающая образ народа, который сумел не только выстоять и победить, но и в самых, казалось бы, нечеловеческих условиях не уронить гордое звание – Человек.
70 лет мы не забываем того, что было. 70 лет не утихает боль утрат. И кровью написанные строки не стареют с годами – они вечно взывают к нашим сердцам, к нашей памяти, к нашей совести.