Имя Н.А. Некрасова стоит особняком в русской литературе. Несомненно, что это поэт, которого по праву называют народным. В.И. Коровин пишет в книге “Русская поэзия XIX века”: “…характер русского человека в поэзии Некрасова раскрывается как в общественных декларациях, так и в душевном строе, в его самых интимных чувствах – в переживании творчества, в любви, дружбе, т.е. во всём, что составляет непосредственно проявляемую натуру демократа” [1]. Но при этом традиционно школьное изучение творчества поэта ограничивается разговором о гражданственности его произведений и мало внимания уделяется лирической стороне его поэзии. При рассказе о жизни и творчестве Н.А.Некрасова упор делается на его общественную деятельность, а факты, помогающие ученикам увидеть его душевные переживания, трагизм его личности, обычно замалчиваются. Обычно ученики редко называют Некрасова своим любимым поэтом. На наш взгляд, это незаслуженно. Учителю необходимо на первом же уроке выявить реальное восприятие учениками Некрасова как поэта, уже сложившееся в прежних классах знание, которое можно поддерживать, развивать или формировать заново, и, в зависимости от этого, выстроить стратегию своих действий на уроках. Возможны три стратегии: 1) преодоление существующего негативного отношения к творчеству поэта; 2) поддержание и развитие положительного отношения; 3) формирование заново положительного результата в случае отсутствия какого-либо сформированного отношения к Некрасову и его поэзии.
Первые уроки по биографии можно провести в форме педагогической мастерской, которая стала популярной в последние годы в Петербурге, используется многими учителями и вызывает положительные отзывы со стороны учеников. Детям обычно нравятся мастерские, потому что в них создается особая атмосфера творчества, общения, сотрудничества, которую трудно создать на традиционном уроке. Мы предлагаем мастерскую по биографии Н.А.Некрасова (“Неизвестный классик” или “Неизвестный Некрасов”).
Схема педагогической мастерской известна. Подробнее об этом можно прочитать в статье И.А.Мухиной [2]. Напомним только, какие выделяются этапы мастерской [3].
- Индуктор. Первое задание в мастерской, мотивирующее дальнейшую деятельность учеников. Возможна постановка вопроса: “Какие у Вас возникают ассоциации при упоминании имени Н.А.Некрасова?” Ученики записывают слова и словосочетания, а затем читают вслух. Учитель записывает их на доске (ученики записывают недостающие слова себе в тетрадь), а потом подводится итог: каким мы представляем себе Некрасова.
- Создание творческого продукта, индивидуально или в группах (группы могут быть постоянные или сменного состава). Группам учащихся раздается распечатанный материал по биографии и творчеству Некрасова, подобранный таким образом, чтобы в ходе работы обнаруживалась внутренняя жизнь писателя, те качества характера, о которых традиционно мало говорится в школе. В качестве источников можно использовать воспоминания современников о поэте [4], пособия для учителей, материалы из Интернета. Из разрозненных частей создаётся целое новое направление, знание, которое предъявляется в группе. Материалы в группах можно распределить по темам: “Семья поэта”, “Любовь в жизни Некрасова”, “Литературная деятельность”, “Редакторская деятельность Некрасова”. Возможна иная подборка материалов, например, по периодам жизни и творчества: 1 период – 1821-1837 гг.; 2 период – 1837-1847 гг.; 3 период – 1847-1866 гг.; 4 период – 1866-1877 гг. Учащиеся знакомятся с материалом, обсуждают его в группе, делают общие выводы и готовят выступление от группы по своей теме. Если группы сменного состава, то каждый готовит рассказ по данной теме.
- Социализация, то есть предъявление созданного продукта всем участникам (чтение текстов), соединение индивидуальных результатов, коллективная работа. На данном этапе учащиеся предъявляют результаты своей работы всем участникам мастерской (выступление от группы). Если группы сменного состава, то состав групп меняется, и далее каждый участник новой группы передаёт ту информацию, которую он извлек из текста.
- Промежуточная рефлексия и самокоррекция деятельности. Выстраивание новых проблем. Можно задать вопрос о том, насколько совпадают первоначальное представление о Некрасове (ассоциации записаны на доске и в тетради) и образ поэта, складывающийся в результате получения новой информации на уроке. Далее возникает резонный вопрос: почему?
- Новая информация и её обработка. Можно дать ученикам материал из разных учебников, посвящённый Некрасову, и/или высказывания революционеров-демократов о нём и его творчестве, которые не были использованы ранее. При этом раздать распечатанные стихи автобиографического характера и/или стихи, чаще всего цитируемые (например, “Родина” и стихи “панаевского” цикла), и дать задание кратко их проанализировать. Тексты могут быть одинаковыми во всех группах.
- Корректировка творческого продукта или создание нового варианта версии, гипотезы. В группах обсуждается вопрос о том, насколько совпадают выводы учебников и/или революционеров-демократов с содержанием текстов самого Некрасова.
- Социализация. Группы предъявляют свои выводы классу.
- Общая рефлексия и выход на новую систему проблем. Возникает вопрос: почему традиционные представления не совпадают с теми, что складываются в результате знакомства с фактами его биографии и с его произведениями? И какой же он на самом деле, Некрасов? Свои размышления ученики записывают. В качестве заключения необходимо подвести учеников к мысли о том, что объективное представление о писателе необходимо получать, непосредственно знакомясь с фактами его биографии, высказываниями о нём современников (как друзей, так и врагов) и с его произведениями, но не в виде цитат или краткого содержания, изложенного кем-то. На наш взгляд, такая форма проведения урока будет способствовать формированию интереса к чтению.
Возможны другие варианты работы при соблюдении общих принципов и правил ведения мастерской. Промежуточная рефлексия проводится не всегда, а итоговая рефлексия может вылиться в творческое задание (небольшое сочинение). Можно сочинение использовать в качестве домашнего задания. Кроме этого, при изучении лирики Некрасова можно использовать готовую мастерскую Т.Я.Ереминой “Своеобразие” [5].
Мы предлагаем авторский текст лекции “Любовь и женщины в жизни Н.А.Некрасова” (использованы материалы книги Николая Скатова “Некрасов”), который может быть использован в качестве дополнительного материала к мастерской.
Женщины в жизни известного поэта сыграли большую роль. Их поддержка и любовь сопровождали Некрасова и в те тяжелые годы, когда он ещё не был знаменитым поэтом, когда ютился без гроша в кармане в трущобах Петербурга и их любовь согревала и поддерживала его; и в те годы, когда он стал известен и обеспечен материально, но нуждался в поддержке и опоре ничуть не меньше, чем в юности. Он всегда был благодарен за это и посвящал им свои стихи. Больше всего сведений до нас дошло о его отношениях с Авдотьей Яковлевной Панаевой, его гражданской женой.
Авдотья Яковлевна Панаева (Брянская) родилась 31 июля (12 августа) 1820 в Петербурге в семье актеров Александринского театра. Получила домашнее образование, посещала балетный класс Петербургского театрального училища. В 1839 вышла замуж за И.И.Панаева, который, не в силах расстаться с холостяцкими привычками, сделал жизнь будущей писательницы весьма трудной. Красивая, умная и обходительная Панаева привлекала внимание многих гостей панаевского дома, в т.ч. Ф.М.Достоевского и Н.А.Некрасова, чьей гражданской женой она стала в 1845. Участие в 1848–1864 в работе журнала “Современник” (ведение отдела мод, чтение корректур и др.) расширило круг литературных знакомств и привязанностей Панаевой (В.Г.Белинский, Н.Г.Чернышевский, которого она в числе немногих навещала в Петропавловской крепости, став затем крестной матерью его сына Михаила; Н.А.Добролюбов и братья своего мужа). О сложных отношениях между Н.А.Некрасовым и А.Я.Панаевой можно подробно прочитать в её “Воспоминаниях” (М., 1986). Сам же поэт посвятил её свои стихи так называемого “панаевского” цикла. К отношениям с этой женщиной, к чувствам, ею вызванным, он не раз возвращался в своих произведениях уже после окончательного разрыва с ней. Вот одно из стихотворений, описывающих их непростые отношения. (Читается стихотворение “Мы с тобой бестолковые люди…”).
В самом начале 1865 года Авдотья Яковлевна Панаева уехала из дома на Литейном, прожив там почти двадцать лет в некрасовско-панаевской квартире, но так и не став Панаевой-Некрасовой. Вскоре она стала Панаевой-Головачевой, выйдя замуж за А. Ф. Головачева.
А Некрасов еще летом 1864 года отправится за границу с новой, как когда-то говаривали, “пассией” — Селиной Лефрен, актрисой французской труппы Михайловского театра, Лефрен на несколько лет вошла в жизнь поэта. Это была европейская в лучшем смысле слова женщина, с хорошим французским вкусом и привычками, с западной честностью и порядочностью. Без чрезмерной корысти. Судя по письмам, отношения были ровными, спокойными — удобными.
К тому же Лефрен была музыкальна: хорошо играла на фортепиано и пела. Музыка всегда составляла одну из отрад Некрасова, как и старших Некрасовых. А для Некрасова-поэта опера и балет — дело постоянных посещений и в России и на Западе. Так что французские арии и романсы Лефрен находили в Некрасове признательного слушателя и настоящего ценителя.
После заграничного путешествия 1867 года Селина навсегда осталась в Париже. “Мой друг, — писала она поэту оттуда, — я бы хотела тебе быть приятной и полезной, но что я могу сделать для этого? Не забудь, что я всё твоя. И если когда-нибудь случится, что я смогу тебе быть полезной в Париже... не забудь, что я буду очень, очень рада...”
В 1869 году Некрасов снова был в Европе, и снова Селина смогла ему быть приятной и полезной в Париже, как и в Дьеппе, когда они отправились туда на морские купания.
Он ничего не забыл и, умирая, в ряду русских наследников и наследниц завещал француженке Селине Лефрен десять с половиной тысяч рублей — денежный знак чистой благодарности за все хорошее, приятное и полезное.
Менее хорошей и приятной оказалась возникшая осенью 1869 года “связь” с одной ярославской вдовой. Основной сопровождающий эту тему мотив в письмах брату: “дай...”, “отдай...”, “заплати...”. К весне 1870 года отношения прервались. Зима 1869-70 года была лично особенно тяжкой, так как “любовные” эти отношения сопроводились и “дружескими” пинками: как раз в 1869 году многое публично припомнили Некрасову и “отцы” (Тургенев) и “дети” (Антонович с Жуковским).
Весной 1870 года Некрасов встретился с молодой девушкой. Ей было 23 года, ему уже 48. Происхождения она была самого простого: скорее всего дочь солдата или военного писаря. Образования — никакого. Да и звали ее — простонароднее не придумаешь: Феклуша, Фекла Анисимовна Викторова. Во всяком случае, сложилась ситуация, близкая к некогда провозглашенной в стихах: “Когда из мрака заблужденья Горячим словом убежденья Я душу падшую извлек…”.
Впрочем, говорить о падшей душе Феклуши не приходится, да и порок ее еще не опутал. Первоначально, видимо, ей была уготована Некрасовым участь обычной содержанки: с поселением на отдельной квартире. Но уже вскоре она, если еще не полной, то уже все-таки хозяйкой входит в дом на Литейной — на панаевскую его половину, ставшую с отъездом Авдотьи Яковлевны частью квартиры Некрасова.
Когда-то Некрасов написал стихи о двух женских типах. Очевидно, за ними стоят реальные встречи и впечатления. (Читается стихотворение 1856 года “Я посетил твое кладбище”).
Он знал “другую женщину” (А. Я. Панаеву), и “поминутно видел слезы”, и переживал конфликты, и проходил через скандалы.
И вот снова, как будто воскресшая, та: “Стоишь — жива и молода”. Но “смех” и “веселый говор” сейчас уже “прогоняют темные думы”, уже “не бесят больной и раздраженный ум”, а утешают и умиляют. Не ценимые “тогда” начинают цениться теперь. Вызывают “душевную нежность” и силу.
Один из карабихских старожилов рассказывал: “Она была такая молодая и веселая, что и Николаю Алексеевичу и нам всем около нее весело было. Бывало, поедут кататься, заедут к нам на завод (винокуренный), она то и дело смеется-заливается и поет и смеется. Николай-то Алексеевич сдерживает ее: “Да что ты, Зина, да будет тебе, Зина!..” А и самому-то ему приятно, и сам-то смеется вместе с ней”.
Другое воспоминание: “Никогда не давала ему сердиться, все ухаживала за ним. Если он нервничает или что, она сейчас его уговорит, уласкает”. Это все впечатления простых людей: крестьян, обслуги...
Со временем в письмах Некрасову не без теплоты постоянные “земные” “дружеские” и “усердные” поклоны шлют ей и Гончаров, и Плещеев, даже М. Е. Салтыков “целует ручки”. Да и в цензурное ведомство она часто провожала поэта, чтобы по выходе оттуда сразу снять напряжение.
Уже в 1870 году поэма “Дедушка” посвящается 3-н-ч-е. Отношения поэта и Зины в жизни, возможно, эмоциональная почва и фон для отношений дедушки и внука в поэме. Есть здесь, особенно если учесть все содержание поэмы с этим рефреном: “Вырастешь, Саша, узнаешь...” – что-то и от отцовского чувства, от отношения старшего к младшему, взрослого к ребенку. И даже через несколько лет в стихах, обращенных к ней, появятся слова: “Знай, дитя...”
А вот впечатление некрасовского кучера: “Уж так согласно жили, что и сказать нельзя... Зинаида Николаевна смотрела на Николая Алексеевича не просто как на мужа, а как на существо неземное. Этими стихами он ее в полон взял... как познакомились да он ее своей лаской пригрел — у нее только и света было, что Николай Алексеевич”.
Он нашел подлинную любовь. Некрасов с его умом и проницательностью не мог ошибиться. Даже если он и обольстился, то не ошибся. И эту безошибочность подтвердила жизнь.
Пока что поэт как бы берет на себя роль нового Пигмалиона. Отменяется имя. Некрасов дает ей к новому имени и другое, уже по собственному (!) имени, отчество. “Николай Алексеевич, — делилась она в конце жизни воспоминаниями с одним саратовским журналистом, — стал звать меня Зиной, прибавив свое отчество. Вслед за ним и знакомые стали звать меня Зинаидой Николаевной, так что, в конце концов, я настолько освоилась с этим, что забыла, что меня зовут Фекла Анисимовна”.
Огранка продолжалась. Идут усиленные занятия российской грамматикой. И со временем Зина будет помощницей в чтении корректур, сверке оттисков с оригиналом и т. п. Будут приглашаться преподаватели французского языка, и она окажет в его освоении большие успехи. А перед приездом в Карабиху Некрасов просит брата взять напрокат рояль для Зины: она и музыкальна, и с голосом. И просто хороша: “Я помню, — вспоминал племянник поэта, рассказывая о карабихском визите, — ...голубоглазую блондинку, с очаровательным цветом лица, с красиво очерченным ртом и жемчужными зубами. Она была стройно сложена, ловка, находчива, хорошо стреляла и ездила верхом так, что иногда Н. А. брал ее на охоту”.
Некоторое время Фекла почти скрывается и на публику в гостиную является уже Зиной, Зинаидой Николаевной. “Николай Алексеевич любил меня очень, баловал: как куколку держал. Платья, театры, совместная охота, всяческие удовольствия — вот в чем жизнь моя состояла”. В Петербурге и в Карабихе, в Чудовской Луке и в Париже... Переписка между ними не сохранилась, да, очевидно, и быть ее не могло: практически они не расставались. Так прошло почти пять лет.
Первое омрачение принесли родственники и, естественно, самые дорогие: брат Федор и особенно сестра Анна. В ход пошло классическое: “не пара”. Но если не осознавалось, то ощущалось, что это именно пара, что это надолго, может быть, навсегда, что это настоящее. Отсюда и неприятие.
“Многие люди, — пишет Некрасов сестре, — терпят в жизни от излишней болтливости, я часто терпел от противоположного качества и делаю попытку не потерпеть на этот раз...
Ты объяснила мне свои чувства к Зине, хотя я пожалел, что ты на нее смотришь неправильно, но это нисколько не восстановило меня против тебя: ты поступила честно... всяких объяснений я боюсь и обыкновенно откладывал их до той поры, пока они не становились поздними и ненужными... Кажется, за всю жизнь это я в первый раз переломил себя в этом отношении.
Итак, знай, что я вовсе не сержусь и не считаю себя вправе сердиться: я считаю только себя вправе требовать от тебя, из уважения ко мне, приличного поведения с Зиной при случайной встрече... Вот и все с моей стороны... Моя усталая и больная голова привыкла на тебе, на тебе единственно во всем мире, останавливаться с мыслью о бескорыстном участии, и я желаю сохранить это за собой на остаток жизни”. Родственники сдерживались до поры до времени.
Зина с поэтом везде и постоянно. Мы знаем: как только женщины входили в сферу внимания Пушкина, они входили в его стихи: Воронцова или Оленина, Закревская или Раевская, Собаньская или, наконец, Гончарова-Пушкина.
Совсем не мимолетная Селина Лефрен у нашего поэта не отозвалась ни одной строкой. Многолетняя Зина, столь много значившая в жизни и, следовательно, столь много сделавшая для творчества, в самом этом творчестве никак не проявлялась.
Да и вообще любовные стихи с конца 60-х годов не пишутся, за одним исключением — стихов 1874 года “Три элегии”, в которых, как писал поэту А. В. Никитенко, “истинное и глубокое чувство, прошедшее сквозь бури и тревоги жизни, возвысилось до идеальной прелести и чистоты”. (Читаются отрывки из “Трёх элегий”). Это— 1874 год.
Но героиня этих стихов не Зина, а... Авдотья Панаева. Давно, почти десять лет назад, ушедшая из жизни поэта, она не ушла из его творчества. Она питает главный нерв этого творчества, самое глубокое, органичное начало в нем: страстное страданье, преодоленье и разрешение в страданье и примирение в нем — все то, что никакая Зина дать не может.
Весной 1875 года поэт и Зина охотились в Чудове. Но еще зимой 1874 года со здоровьем Некрасова стало неважно. Летом 1875 года они последний раз в Карабихе. Лето 1876-го уже только в Чудовской Луке, а осенью с еще не установленным диагнозом по совету знаменитого доктора С. П. Боткина уезжают в Крым: тем более что лечащий поэта лейб-медик Боткин тоже едет туда с государыней.
Из Крыма поэт вместе с Зиной возвращается уже почти обреченным. “Совсем мертвый человек”, — сообщает Салтыков Анненкову. Зимой 1876 года консилиум во главе со Склифосовским вынес окончательный диагноз-приговор: рак прямой кишки.
Но страдания начались еще весной 1876 года. И тогда-то впервые появились стихи, обращенные к Зине. (Читается стихотворение “Зине”: “Ты ещё на жизнь имеешь право…”). “Ты еще на жизнь имеешь право” — это своеобразный carte blanche: таким правом она не воспользовалась. О служении “великим целям века” она, конечно, не думала, но “жизнь свою” Некрасову-поэту и человеку она отдала всецело.
“Ты нужна мне, — пишет он записку своей тоже вполне самоотверженной сестре, — но не будь сиделкой — ты нервозна...”
“Боже! Как он страдал, — вспоминала через много-много лет Зинаида Николаевна, — какие ни с чем не сравненные муки испытывал. Сиделка была при нем, студент-медик неотлучно дежурил, да не умели они перевязывать, не причиняя боли. “Уберите от меня этих палачей!” — не своим голосом кричал муж, едва прикасались они к нему. Все самой приходилось делать... В таком состоянии была в то время, никакими словами не расскажешь. Ведь целых два года спокойного сна почти не имела. После смерти мужа как в тумане, как в полусне каком-то ходила. Пухнуть начала... просто утомлена свыше сил человеческих была”.
Когда из последней мучительной схватки со смертельной болезнью он отошел на тот свет, она осталась на этом, как говорят, старухой. (Читается отрывок из стихотворения “3<и>не”: “…Двести уж дней…”).
Невольно вспоминается окончание последней из трех еще панаевских элегий всего лишь двухлетней давности: “Умри... Усни!” Теперь уже Зина была одна — не только в жизни, но и в поэзии. Одна-единственная. Жена. Оставалось только “оформить брак”.
Дело не в том, что поэт хотел ее обеспечить. Обеспечить можно было и без этого. Здесь иное: назвать венчанной женой. Она отказывалась. Поэт настаивал. Сестра выходила из себя: “...это было для меня тяжелым сюрпризом, именно случилось тогда, когда я наименее этого ожидала”.
Венчаться из-за слабости Некрасова уже можно было только дома. После многих хлопот (ведь следовало венчаться лишь в церкви) и чуть ли не по намеку митрополита Исидора венчание состоялось в походной войсковой церкви-палатке, разбитой в зале некрасовской квартиры. Венчал военный священник. Вокруг аналоя Некрасова уже обводили под руки.
Через неделю выписанное из Вены медицинское светило — профессор Билльрот сделал операцию, которая уже мало чему помогла.
Когда после смерти мужа Зинаида Николаевна надела траур, то уже больше его не снимала. Единственную ее ныне широко известную фотографию 1872 года она только один раз, уже перед своей смертью, разрешила переснять и никогда до смерти не разрешала напечатать. Это была любимая фотография поэта: то есть как бы только его и ее. Она была обеспечена, но быстро и довольно равнодушно расставалась с этой обеспеченностью: передавая свой кусок Чудовской Луки Константину Некрасову, уступая свою часть литературного наследия (“Последние песни” были ее) Анне Буткевич, отступаясь от своей доли в неожиданном богатом наследстве, полученном всеми Некрасовыми от умершей на Украине тетки. Она отказала Анне Алексеевне только в одном — в продаже сразу купленного ею для себя места возле могилы мужа, сказав, что могла бы его уступить только одному человеку — его матери — и, конечно, даром.
Между тем братья Некрасовы без церемоний устроили на квартире энергичный аукцион (хотя все движимое, кроме ружей, тоже было отписано жене), когда она попыталась один раз приехать в Карабиху, ее не пустили на порог. А уже в первом посмертном издании стихов Некрасова 1879 года Анна Алексеевна особо озаботилась судьбой посвящений и, распорядившись напечатать стихотворное — себе перед поэмой “Мороз, Красный Нос”, одновременно приказала снять другое — “3-н-ч-е” к поэме “Дедушка”.
Зинаида Николаевна будет забыта всеми, кто посылал ей “земные”, “усердные”, “низкие” поклоны и “целовал ручки”. И не будет о себе напоминать. Она жила в Петербурге, в Одессе и в Киеве, где, кажется, только однажды громко, публично выкрикнула свое имя — “Я вдова Некрасова”, останавливая еврейский погром — и толпа остановилась: Великороссия, как известно, ни одним погромом себя не запятнала.
Она умерла в 1915 году в Саратове. Отходив всю жизнь в черном, она завещала похоронить себя во всем белом и была отпета по ее наказу под своим настоящим, крещеным, именем. Очевидцы рассказывали, что отпевавший священник Воскресенской кладбищенской церкви, провозглашая “о упокоении новопреставленной Феклы”, прибавлял тихо и в сторону: “она же Зинаида”.
Русская женщина Фекла Викторова, она же Зинаида Некрасова, явила удивительный пример нравственного перелома, который может совершиться с человеком. И перелом этот определил ее муж, великий русский поэт и замечательный человек Николай Алексеевич Некрасов. Двигала ею в отношении к нему не только благодарность за прошлое, не просто, так сказать, расплата с ним за добро, за все веселое, благополучное и богатое, что он ей дал. “Болезнь Николая Алексеевича открыла мне, какие страдания на свете бывают, а смерть его, что он за человек был, показала”.
Судьба как бы послала ему возможность подтвердить всю натуральность и истинность главной его идеи страданья, доказать ее органичность, засвидетельствовать, что не со стороны он был послан, что он внутренне “призван был воспеть твои страданья, терпеньем изумляющий народ”. (Читается стихотворение “3<и>не”: “Пододвинь перо, бумагу, книги!”).
Если данный материал используется на уроке как лекция, то на дом учащиеся получают задание проанализировать одно из прозвучавших на уроке стихотворений Н.А.Некрасова или стихотворение из “панаевского” цикла.
Список использованной литературы.
- Коровин В.И. Русская поэзия XIX века. М., 1983.
- Мухина И.А. Что такое педагогическая мастерская?// И.А.Мухина, Т.Я.Еремина. Мастерские по литературе: интеграция инновационного и традиционного опыта: Книга для учителя. СПб., 2002.
- Еремина Т.Я. Мастерские по литературе. 10-й класс. Метод. пособие. СПб., 2004.
- Живые страницы. Н.А.Некрасов в воспоминаниях, письмах, дневниках, автобиографических произведениях и документах. М., 1974; Панаева (Головачева) А.Я. Воспоминания. М., 1986.
- Еремина Т.Я. Мастерские по литературе. 10-й класс. Метод. пособие. СПб., 2004. С. 66-75.