Они родились третьими

О.Э. Мандельштам— поэт; один из главных деятелей акмеизма . Род. в купеческой семье, окончил Петербургский университет. Творчество М. представляет собой художественное выражение сознания крупной буржуазии в эпоху между двумя революциями. Среди акмеистов М. занимает особое место. Ахматова (см.) дала образцы лирики буржуазного ущерба. У Гумилева (см.) наиболее ярко выражены наступательно-хищнические тенденции русского империализма, но поднимающаяся новая волна рабочей революции в 1912—1914, а больше всего Октябрь 1917, окрасили это выражение чувством исторической обреченности. М. же выразил преимущественно страх своего класса перед какими бы то ни было социальными переменами, утверждение неподвижности бытия.

ШАЛАМОВ, ВАРЛАМ ТИХОНОВИЧ (1907–1982), русский советский писатель. Родился 18 июня (1 июля) 1907 в Вологде в семье священника. Воспоминания о родителях, впечатления детства и юности воплотились впоследствии в автобиографической прозе Четвертая Вологда (1971).

В 1914 поступил в гимназию, в 1923 окончил вологодскую школу 2-й ступени. В 1924 уехал из Вологды и устроился работать дубильщиком на кожевенном заводе в г.Кунцево Московской обл. В 1926 поступил в МГУ на факультет советского права.

В это время Шаламов писал стихи, участвовал в работе литературных кружков, посещал литературный семинар О.Брика, различные поэтические вечера и диспуты. Стремился активно участвовать в общественной жизни страны. Установил связь с троцкистской организацией МГУ, участвовал в демонстрации оппозиции к 10-летию Октября под лозунгами “Долой Сталина!” 19 февраля 1929 был арестован. В автобиографической прозе Вишерский антироман (1970–1971, не завершена) написал: “Этот день и час я считаю началом своей общественной жизни – первым истинным испытанием в жестких условиях”.

Шаламов был осужден на три года, которые провел на северном Урале в Вишерском лагере. В 1931 был освобожден и восстановлен в правах. До 1932 работал на строительстве химкомбината в г.Березники, затем возвратился в Москву. До 1937 работал журналистом в журналах “За ударничество”, “За овладение техникой”, “За промышленные кадры”. В 1936 состоялась его первая публикация – рассказ Три смерти доктора Аустино был напечатан в журнале “Октябрь”.

12 января 1937 Шаламов был арестован “за контрреволюционную троцкистскую деятельность” и осужден на 5 лет заключения в лагерях с использованием на физических работах. Он уже находился в следственном изоляторе, когда в журнале “Литературный современник” вышел его рассказ Пава и дерево. Следующая публикация Шаламова (стихи в журнале “Знамя”) состоялась в 1957.

Шаламов работал в забоях золотого прииска в Магадане, затем, будучи осужден на новый срок, попал на земляные работы, в 1940–1942 работал в угольном забое, в 1942–1943 на штрафном прииске в Джелгале. В 1943 получил новый 10-летний срок “за антисоветскую агитацию”, работал в шахте и лесорубом, пытался бежать, после чего оказался на штрафной зоне.

Жизнь Шаламову спас врач А.М.Пантюхов, который направил его на фельдшерские курсы при больнице для заключенных. По окончании курсов Шаламов работал в хирургическом отделении этой больницы и фельдшером в поселке лесорубов. В 1949 Шаламов начал писать стихи, составившие сборник Колымские тетради (1937–1956). Сборник состоит из 6 разделов, озаглавленных Шаламовым Синяя тетрадь, Сумка почтальона, Лично и доверительно, Златые горы, Кипрей, Высокие широты.

В стихах Шаламов считал себя “полпредом” заключенных, гимном которых стало стихотворение Тост за речку Аян-урях. Впоследствии исследователи творчества Шаламова отмечали его стремление показать в стихах духовную силу человека, способного даже в условиях лагеря думать о любви и верности, о добре и зле, об истории и искусстве. Важным поэтическим образом Шаламова является стланник – колымское растение, выживающее в суровых условиях. Сквозная тема его стихов – отношения человека и природы (Славословие собакам, Баллада о лосенке и др.). Поэзия Шаламова пронизана библейскими мотивами. Одним из главных произведений Шаламов считал поэму Аввакум в Пустозерске, в которой, согласно авторскому комментарию, “исторический образ соединен и с пейзажем, и с особенностями авторской биографии”.

В 1951 Шаламов был освобожден из лагеря, но еще в течение двух лет ему было запрещено покидать Колыму, он работал фельдшером лагпункта и уехал только в 1953. Его семья распалась, взрослая дочь не знала отца. Здоровье было подорвано, он был лишен права жить в Москве. Шаламову удалось устроиться на работу агентом по снабжению на торфоразработках в пос. Туркмен Калининской обл. В 1954 начал работу над рассказами, составившими сборник Колымские рассказы (1954–1973). Этот главный труд жизни Шаламова включает в себя шесть сборников рассказов и очерков – Колымские рассказы, Левый берег, Артист лопаты, Очерки преступного мира, Воскрешение лиственницы, Перчатка, или КР-2. Все рассказы имеют документальную основу, в них присутствует автор – либо под собственной фамилией, либо называемый Андреевым, Голубевым, Кристом. Однако эти произведения не сводятся к лагерным мемуарам. Шаламов считал недопустимым отступать от фактов в описании жизненной среды, в которой происходит действие, но внутренний мир героев создавался им не документальными, а художественными средствами. Стиль писателя подчеркнуто антипатетичен: страшный жизненный материал требовал, чтобы прозаик воплощал его ровно, без декламации. Проза Шаламова трагедийна по своей природе, несмотря на наличие в ней немногочисленных сатирических образов. Автор не раз говорил и об исповедальном характере Колымских рассказов. Свою повествовательную манеру он называл “новой прозой”, подчеркивая, что ему “важно воскресить чувство, необходимы необычайные новые подробности, описания по-новому, чтобы заставить поверить в рассказ, во все остальное не как в информацию, а как в открытую сердечную рану”. Лагерный мир предстает в Колымских рассказах как мир иррациональный.

Шаламов отрицал необходимость страдания. Он убедился в том, что в пучине страдания происходит не очищение, а растление человеческих душ. В письме к А.И.Солженицыну он писал: “Лагерь – отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно”.

В 1956 Шаламов был реабилитирован и переехал в Москву. В 1957 стал внештатным корреспондентом журнала “Москва”, тогда же были опубликованы его стихи. В 1961 вышла книга его стихов Огниво. В 1979 в тяжелом состоянии был помещен в пансионат для инвалидов и престарелых. Потерял зрение и слух, с трудом двигался.

Книги стихов Шаламова выходили в СССР в 1972 и 1977. Колымские рассказы изданы в Лондоне (1978, на русском языке), в Париже (1980–1982, на французском языке), в Нью-Йорке (1981–1982, на английском языке). После их публикации к Шаламову пришла мировая известность. В 1980 французское отделение Пен-клуба наградило его Премией свободы.

Умер Шаламов в Москве 17 января 1982.

Даниил Иванович Хармс (настоящая фамилия Ювачёв; 1905-1942) — поэт, прозаик, драматург, детский писатель. Первые его литературные произведения написаны в 1922 г. Уже в то время Хармс избрал себе не только судьбу писателя, но и псевдоним.

В начале 1925 г. Хармс знакомится с поэтом А. Туфановым, основавшим “Орден Заумников”. Его идеи об особом восприятии пространства и времени, и вследствие этого — особом языке современной литературы, были близки Хармсу и оказали на него сильное влияние.

Тогда же он сблизился с А. Введенским и вошел в созданную тем группу “чинарей”. Их союз продолжился в организованной Хармсом “Академии левых классиков”, преобразованной затем в ОБЭРИУ.

Произведения Хармса обэриутского периода озорны и причудливы. Но, несмотря на их юмор, в центре внимания серьезные размышления о земном и небесном, о предназначении человека в реальном мире.

Алогичность, абсурдность произведений Хармса во многом были предтечей несостоявшегося русского сюрреализма. После разгрома объединения последовал арест, затем ссылка; Хармсу пришлось уйти в сферу детской поэзии, в этот период его все больше привлекает проза.

Вторично Хармс подвергся аресту в августе 1941-го, был направлен в психиатрическую больницу, где и умер 2 февраля 1942 г. Даниил Ювачёв родился 17 (30) декабря HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/1905_год" \t "_top" 1905 года в HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Санкт-Петербург" \t "_top" Санкт-Петербурге, в семье HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Ювачёв,_Иван_Павлович" \t "_top" Ивана Ювачёва, бывшего заключённого, революционера-HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Народная_воля_(организация)" \t "_top" народовольца, сосланного на HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Сахалин" \t "_top" Сахалин, ставшего верующим и занявшегося там религиозной философией. Отец Хармса был знакомым HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Чехов,_Антон_Павлович" \t "_top" Чехова, HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Толстой,_Лев_Николаевич" \t "_top" Толстого, HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Волошин,_Максимилиан_Александрович" \t "_top" Волошина и HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Морозов,_Николай_Александрович_(революционер)" \t "_top" Н.А.Морозова.

Учился в привилегированной немецкой школе Петришуле. В 1924 году поступил в Ленинградский электротехникум, но вскоре был вынужден его оставить.

В 1925 году занялся сочинительством. В ранней юности подражал футуристической поэтике Хлебникова и Кручёных. Затем, во второй половине 1920-х годов, отказался от преобладания “зауми” в стихосложении.

В 1925 году Ювачёв познакомился с поэтическим и философским кружком чинарей, куда входили Александр Введенский, Леонид Липавский, Яков Друскин и другие. Он быстро приобрел скандальную известность в кругах литераторов-авангардистов под своим изобретённым ещё в 17 лет псевдонимом “Хармс”. Псевдонимов у Ювачёва было много, и он играючи менял их: Ххармс, Хаармсъ, Дандан, Чармс, Карл Иванович Шустерлинг и др. Однако именно псевдоним “Хармс” с его амбивалентностью (от французского “charme” — “шарм, обаяние” и от английского “harm” — “вред”) наиболее точно отражал сущность отношения писателя к жизни и творчеству. Псевдоним был закреплён и во вступительной анкете Всероссийского Союза поэтов, куда Хармса приняли в марте 1926 года на основании представленных стихотворных сочинений, два из которых (“Случай на железной дороге” и “Стих Петра Яшкина — коммуниста”) удалось напечатать в малотиражных сборниках Союза.

Для раннего Хармса была характерна “заумь”, он вступил в “Орден заумников DSO” во главе с Александром Туфановым. С 1926 года Хармс активно пытается организовать силы “левых” писателей и художников Ленинграда, создавая недолговечные организации “Радикс”, “Левый фланг”. С 1928 года Хармс пишет для детского журнала “Чиж” Тогда же он становится одним из основателей авангардной поэтической и художественной группы “Объединение реального искусства” (ОБЭРИУ), в 1928 году проведшей знаменитый вечер “Три левых часа”, где была представлена и абсурдистская “пиэсса” Хармса “Елизавета Бам”.

Хармс был в декабре 1931 года вместе с рядом других обэриутов арестован, обвинен в антисоветской деятельности (при этом ему инкриминировались и тексты произведений) и приговорен 21 марта 1932 г. коллегией ОГПУ к трём годам исправительных лагерей (в тексте приговора употреблён термин “концлагерь”). В итоге приговор был 23 мая 1932 г. заменен высылкой (“минус 12”), и поэт отправился в Курск, где уже находился высланный А. И. Введенский.

Он приехал 13 июля 1932 года и поселился в доме № 16 на Первышевской улице (сейчас улица Уфимцева). Город был переполнен бывшими эсерами, меньшевиками, просто дворянами, представителями различных оппозиций, научной, технической и художественной интеллигенцией. “Пол-Москвы и пол-Ленинграда были тут”, — вспоминали современники. Но Даниил Хармс был от него не в восторге. “Город, в котором я жил в это время, — писал он о Курске, — мне совершенно не нравился. Он стоял на горе, и всюду открывались открыточные виды. Они мне так опротивели, что я даже рад был сидеть дома. Да, собственно говоря, кроме почты, рынка и магазина, мне и ходить-то было некуда… Были дни, когда я ничего не ел. Тогда я старался создать себе радостное настроение. Ложился на кровать и начинал улыбаться. Я улыбался до 20 минут зараз, но потом улыбка переходила в зевоту… Я начинал мечтать. Видел перед собой глиняный кувшин с молоком и куски свежего хлеба. А сам я сижу за столом и быстро пишу… Открываю окно и смотрю в сад. У самого дома росли желтые и лиловые цветы. Дальше рос табак и стоял большой военный каштан. А там начинался фруктовый сад. Было очень тихо, и только под горой пели поезда”[2].

Хармс пробыл в Курске до начала ноября, в 10-х числах вернулся в Ленинград.[3]

По возвращении из ссылки Хармс продолжает общаться с единомышленниками и пишет ряд книг для детей, чтобы заработать себе средства на жизнь. После публикации в 1937 году в детском журнале стихотворения “Из дома вышел человек с дубинкой и мешком”, который “с той поры исчез”, некоторое время Хармса не печатают, что ставит его с женой на грань голодной смерти[4]. Одновременно пишет множество коротких историй, театральных сценок и стихов для взрослых, которые при жизни не публиковались. В этот период создаются цикл миниатюр “Случаи”, повесть “Старуха”.

23 августа HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/1941_год" \t "_top" 1941 года арестован за пораженческие настроения (по доносу Антонины Оранжиреевой, знакомой HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Ахматова,_Анна_Андреевна" \t "_top" Анны Ахматовой и многолетнего агента HYPERLINK "http://ru.wikipedia.org/wiki/Народный_комиссариат_внутренних_дел_СССР" \t "_top" НКВД). В частности, Хармсу вменялись в вину его слова “Советский Союз проиграл войну в первый же день, Ленинград теперь либо будет осажден и мы умрем голодной смертью, либо разбомбят, не оставив камня на камне… Весь пролетариат необходимо уничтожить, а если мне дадут мобилизационный листок, я дам в морду командиру, пусть меня расстреляют; но форму я не одену, и в советских войсках служить не буду, не желаю быть таким дерьмом”. Также Хармс утверждал, что город заминирован, а на фронт посылают безоружных солдат. Чтобы избежать расстрела, симулировал сумасшествие; военный трибунал определил “по тяжести совершённого преступления” содержать Хармса в психиатрической больнице. Умер во время блокады Ленинграда, в наиболее тяжёлый по количеству голодных смертей месяц, в отделении психиатрии больницы тюрьмы “Кресты” (Арсенальная набережная, 9). При этом жене было поначалу ложно сообщено, что он якобы вывезен в Новосибирск.

Архив Даниила Хармса сохранил Яков Друскин.

 Даниил Хармс был реабилитирован в 1956 году, однако долгое время официально его главные произведения в СССР не издавались. До времен перестройки его творчество ходило из рук в руки и в самиздате, а также издавалось за рубежом (с большим числом искажений и сокращений).

Хармс широко известен как детский писатель (“Иван Иваныч Самовар” и др.), а также как автор сатирической прозы. Хармсу ошибочно приписывают авторство серии исторических анекдотов “Весёлые ребята” (“Однажды Гоголь переоделся Пушкиным…”), созданных в 1970-х годах в редакции журнала “Пионер” в подражание Хармсу (ему действительно принадлежит ряд пародийных миниатюр о Пушкине и Гоголе)[7]. Кроме того, при издании стихов “Плих и Плюх” часто не указывается, что это сокращённый перевод произведения Вильгельма Буша с немецкого.

Абсурдистские произведения Хармса издаются в России с 1989 года.

Малоизвестны сегодня религиозные взгляды Даниила Хармса. В детстве и юности на Даниила сильное духовное влияние оказывал его отец, приобщивший его к православию[8].

Россия... Сколько испытаний уже выпало на твою долю, сколько их еще предстоит, кто знает? “Русь! Русь! Вижу тебя, из моего чудного. Прекрасного далека тебя вижу: бледно, разбросано и неприютно в тебе; Русь! Чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи? И еще, полный недоумения, неподвижно стою я, а уже главу осенило грозное облако, тяжелое грядущими дождями, и онемела мысль перед твоим пространством. Что пророчит сей необъятный простор?” Так писал о России Н.В.Гоголь в середине прошлого века. Но и сегодня мысли великого писателя не дают нам покоя, потому что у каждого честного человека болеет душа за будущее его Родины.

Еще вчера мы пели: “ Нам ли стоять на месте? В своих дерзаниях всегда мы правы!”, еще вчера у нас были непоколебимые идеалы, и мы свято в них верили, верили в грядущее светлое будущее. А сегодня ничего этого больше нет. Сознание наше раскрепощено, мы абсолютно свободны, но многих из нас эта свобода пугает, потому что она требует самостоятельности и ответственности, заставляет думать и решать, а не доверяться обольстительным мечтам и программам идеологов и вождей. История дает нам шанс обо всем подумать, даже о самом святом и неприкосновенном ранее, о революции, которая всегда была вне анализа, мы ею только восторгались, всех поверяли ее величием и правотой... Восторгались и творчеством А.М.Горького, считая его первым пролетарским писателем, основоположником социалистического реализма, относились к нему как к победителю, которого не судят...

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. По происхождению, семейным связям, воспитанию она принадлежала к трудовой научно-художественной интеллигенции. Отец ее - сын бедного сельского попа, уроженец села Талицы Владимирской губернии - вырос в таких "достатках", что до двенадцати лет сапог в глаза не видал. Трудом и талантом Иван Владимирович Цветаев пробил себе дорогу в жизни, стал известным филологом и искусствоведом, профессором Московского университета, директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств (ныне Музей имени Пушкина, у подъезда которого прибита мемориальная лоска в честь И.В.Цветаева). Он умер в 1913 году. Мать - из обрусевшей польско-немецкой семьи, натура художественно одаренная, музыкантша, ученица Рубинштейна. Она скончалась рано (в 1906 году), но, по словам дочери, успела оказать на нее "главенствующее влияние": "Музыка, природа, стихи, Германия... Одна против всех".

Детство, юность и молодость Марины Цветаевой прошли в Москве и в тихой подмосковной (калужской) Тарусе, отчасти - за границей (Италия, Швейцария, Германия, Франция). Училась она много, но, по семейным обстоятельствам, довольно бессистемно: совсем маленькой девочкой - в музыкальной школе, потом - в католических пансионах в Лозане и Фрейнбурге, в ялтинской женской гимназии, в московских частных пансионах. Окончила в Москве семь классов частной гимназии Брюхоненко (из 8-го класса вышла). В возрасте шестнадцати лет, совершив самостоятельную поездку в Париж, прослушала в Сорбонне сокращенный курс истории старофранцузской литературы.

Стихи Цветаева начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски и по-немецки), печататься - с шестнадцати, а два года спустя, в 1910 году, еще не сняв гимназической формы, тайком от семьи, выпустила довольно объемный сборник - "Вечерний альбом". Изданный в количестве всего 500 экземпляров, он не затерялся в потоке стихотворных новинок, затоплявшем тогда прилавки книжных магазинов. Его заметили и одобрили такие влиятельные и взыскательные критики, как В.Брюсов, Н.Гумилев, М.Волошин. Были и другие сочувственные отзывы.

Стихи юной Цветаевой были еще очень незрелы, но подкупали талантливостью, известным своеобразием и непосредственностью. Но этом сошлись все рецензенты. Брюсов противопоставил Цветаеву другому тогдашнему дебютанту - Илье Эренбургу. Строгий Брюсов особенно похвалил Цветаеву за то, что она безбоязненно вводит в поэзию "повседневность", "Непосредственные черты жизни", предостерегая ее, впрочем, от опасности впасть в "домашность" и разменять свои темы на "милые пустяки". Отзыв Гумилева был еще благосклоннее: "Марина Цветаева внутренне талантлива, внутренне своеобразна... Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерно) интимность; новы темы, например детская влюбленность; ново непосредственное, бездумное любование пустяками жизни...".

Особенно поддержал Цветаеву при вхождении ее в литературу Максимилиан Волошин, с которым она вскоре, несмотря на большую разницу в возрасте, подружилась. Вслед за "Вечерним альбомом" появилось еще два стихотворных сборника Цветаевой: "Волшебный фонарь" (1912) и "Из двух книг" (1913), - оба под маркой издательства "Оле-Лукойе", домашнего предприятия Сергея Эфрона, друга юности Цветаевой, за которого в 1912 году она вышла замуж.

В это время Цветаева - "великолепная и победоносная" - жила уже очень напряженной душевной жизнью. Устойчивый быт уютного дома в одном из старомосковских переулков, неторопливые будни профессорской семьи - все это было внешностью, под которой уже зашевелился "хаос" настоящей, не детской поэзии. Жизнелюбие Марины Цветаевой воплощалось прежде всего в любви к России и к русской речи. Но как раз при встрече с родиной поэта постигла жестокая и непоправимая беда.

Годы первой мировой войны, революции и гражданской войны были временем стремительного творческого роста Цветаевой. Она жила в Москве, много писала, но печатала мало, и знали ее только завзятые любители поэзии. С писательской средой сколько-нибудь прочных связей у нее не установилось. В январе 1916 года она съездила в Петроград, где встретилась с М.Кузминым, Ф.Сологубом и С.Есениным и ненадолго подружилась с О.Мандельштамом. Позже, уже в советские годы, изредка встречалась с Пастернаком и Маяковским, дружила со стариком Бальмонтом. Блока видела дважды, но подойти к нему не решилась.

Октябрьской революции Марина Цветаева не поняла и не приняла. В литературном мире Цветаева по-прежнему держалась особняком. С настоящими советскими писателями контакта почти не имела, но и сторонилась той пестрой буржуазно-декадентской среды, которая еще задавала тон в литературных клубах и кафе. Советская власть великодушно не замечала фрондерства в стихах поэтессы, уделила Цветаевой из своих скудных запасов паек, печатала ее книжки в Государственном издательстве ("Вёрсты", "Царь-Девица"), а в мае 1922 года разрешила ей с дочерью Ариадной уехать за границу - к мужу, который был белым офицером, пережил разгром Деникина и Врангеля, а к тому времени стал пражским студентом.

За рубежом Цветаева жила сперва в Берлине (недолго), потом три года - в Праге; в ноябре 1925 года перебралась в Париж. Жизнь была эмигрантская, трудная, нищая. В самих столицах жить было не по средствам, приходилось селиться в пригородах или ближайших деревнях. Пейзажи этих и других мест отразились в произведениях Цветаевой ("Поэма Горы", "Поэма Конца", многие стихи), причем очень конкретно. Поначалу белая эмиграция приняла Цветаеву как свою. Ее охотно печатали и хвалили. Но вскоре же картина существенно изменилась.

Прежде всего, для самой Цветаевой наступило жестокое отрезвление. Действительность не оставила камня на камне от мифа о "русской Вандее". Муж Цветаевой, С.Я.Эфрон, прошедший с белой армией весь ее бесславный и преступный путь, повинуясь голосу чести и совести, коренным образом пересмотрел свои взгляды. Он рассказал Цветаевой правду о "белом движении", и она не могла не признать этой суровой правды. Знаменательно, что политические темы, которым Цветаева отдала щедрую дань в стихах 1917-1921 гг., постепенно выветриваются из ее творчества эмигрантского периода. Характерен и такой факт: Цветаева вывезла с собой из Советской России рукопись целого сборника стихов ("Лебединый стан"), посвященных "русской Вандее"; убедившись, что за всем, о чем она здесь писала, не стояло ни исторической, ни человеческой правды, она так и не напечатала эту книжку, несмотря на многочисленные и настоятельные предложения.

Постепенно связи Цветаевой с белой эмиграцией все более ослабевают и наконец почти рвутся. Ее печатают все меньше и меньше. Она пишет очень много, но написанное годами не попадает в печать или вообще остается в столе автора. Если в 1922-1923 гг. ей удалось издать за рубежом пять книжек, то в 1924 году - уже только одну, а потом наступает перерыв до 1928 года, когда вышел в свет последний прижизненный сборник Цветаевой "После России", включающий стихи 1922-1925 гг. Большие ее вещи - "Поэма Горы", "Поэма Конца", "Крысолов", "Поэма Лестницы", "С моря", "Попытка Комнаты", "Новогоднее", "Поэма Воздуха", драмы "Метель", "Фортуна", "Конец Казановы" ("Феникс"), "Приключение", "Тезей" ("Ариадна"), "Федра" - затеривались на страницах малотиражных журналов и альманахов.

Поэзия Цветаевой была монументальной, мужественной и трагической. Мелководье эмигрантской литературы было ей по ступню. Она думала и писала только о большом - о жизни и смерти, о любви и искусстве, о Пушкине и Гёте... Независимость Цветаевой, ее смелые эксперименты со стихом, самый дух и направление ее творчества раздражали и восстанавливали против нее большинство эмигрантских литераторов. Один из них - критик, считавшийся арбитром вкуса, без обиняков говорил в печати о "нашем не сочувствии" к поэзии Цветаевой, об ее "полной, глубокой и бесповоротной для нас неприемлемости".

В творчестве Цветаевой все более крепнут сатирические ноты. Чего стоит одна "Хвала богатым!". В этом же ряду стоят такие сильные стихотворения, как "Поэма Заставы", "Поезд", "Полотерская", "Ода пешему ходу", стихи из цикла "Стол", "Никуда не уехали...", "Читатели газет", отдельные строфы "Поэмы Горы", в которых струится поистине обжигающая "лава ненависти" к жалкому "царству моллюсков", и, конечно, целиком - такие яростно антимещанские, антибуржуазные вещи, как "Крысолов" и "Поэма Лестницы".

Важное значение для понимания позиции Цветаевой, которую заняла она к 30-м годам, имеет цикл "Стихи к сыну" (1932). Здесь она во весь голос говорит о Советском Союзе как о новом мире новых людей, как о стране совершенно особого склада и особой судьбы, неудержимо рвущейся вперед - в будущее. Во тьме дичающего старого мира самый звук СССР звучит для поэта как призыв к спасению и весть надежды.

Личная драма Цветаевой переплелась с трагедией века. Она увидела звериный оскал фашизма - и успела проклясть его. Победа гитлеризма в Германии, гибель Испанской республики, мюнхенская измена - все это вызвало в душе Цветаевой страстный протест. Близкие ей люди - муж и дочь - уехали в Советский Союз. Марина Ивановна с сыном готовились к отъезду. Последнее, что Цветаева написала в эмиграции, - цикл гневных антифашистских стихов о растоптанной Чехословакии, которую она нежно и преданно любила (эти стихи ей уже негде было печатать).

В 1939 году Цветаева восстанавливает свое советское гражданство и возвращается на родину. Тяжело дались ей семнадцать лет, проведенные на чужбине. Личные ее обстоятельства сложились плохо: муж и дочь подверглись необоснованным репрессиям. Цветаева поселилась в Москве, занялась переводами, готовила сборник избранных стихотворений. Грянула война. Превратности эвакуации забросили Цветаеву сперва в Чистополь, потом в Елабугу. Тут-то и настиг ее тот "одиночества верховный час", о котором она с таким глубоким чувством сказала в своих стихах. Измученная, потерявшая волю, 31 августа 1941 года Марина Ивановна Цветаева покончила с собой.