Ученик. 16 ноября (по новому стилю - 28 ноября) в Петербурге в семье профессора Варшавского университета по юриспруденции и праву Александра Львовича Блока и Александры Андреевны Блок (Бекетовой), детской писательницы и переводчицы, родился сын. Назвали его Александром - в семье получилось три Саши.
Детство его было вполне благополучным - поездки за границу, посещение блестящих петербургских театров, усадьба Бекетовых (родственники по линии матери), сельцо Шахматово, с которым будет связана вся жизнь Блока: Правда, он переживет развод родителей в возрасте 9 лет, но - что же делать.
Первыми увиденными спектаклями были балеты Мариинского театра "Синяя борода" и "Спящая красавица". Но отсюда ли возникло его поклонение красоте и волшебству?
Она молода и прекрасна была
И чистой мадонной осталась,
Как зеркало речки спокойной, светла.
Как сердце мое разрывалось!
Она беззаботна, как синяя даль,
Как лебедь уснувший, казалась.
Кто знает, быть может, была и печаль:
Как сердце мое разрывалось!
Когда же мне пела она про любовь,
То песня в душе отзывалась,
Но страсти не ведала пылкая кровь:
Как сердце мое разрывалось!
Ученик. Это написано в 18 лет. Не правда ли, какая божественная романтика! Именно в этом возрасте он всерьез увлекается Любовью (и имя весьма символично!) Дмитриевной Менделеевой, с которой был знаком с раннего детства. Ей -то и суждено стать его Прекрасной Дамой, порой светлой, порой трагической, но неизменно Единственной.
Неверная! Где ты? Сквозь улицы сонные
Протянулась длинная цепь фонарей,
И пара за парой идут влюбленные,
Согретые светом любви своей,
Где же ты? Отчего за последнею парою
Не вступить и нам в печальный круг?
Я пойду бренчать печальною гитарою
Под окно, где ты пляшешь в хоре подруг!
Нарумяню лицо мое, лунное, бледное,
Нарисую усы и усы приклею.
Слышишь ты, Коломбина, как сердце бедное
Тянет, тянет грустную песню свою?
Ученик. Из письма Любови Дмитриевне: "Ты - мое Солнце, мое Небо, мое Блаженство. Я не могу без тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая моя Тайна и Последняя моя Надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит Тебе с начала и до конца. Играй ей, если это может быть Тебе забавой. Если мне когда-нибудь удастся что-нибудь совершить и на чем-нибудь запечатлеться, оставить мимолетный след кометы, все будет Твое, от Тебя и к Тебе. Твое имя здешнее - великолепное, широкое, непостижимое:я не знаю, в чем мне клясться Тебе, и клянусь Тобой, моя Любовь. Вот тебе стихи, глупая сонная сказка, недосказанная и недостойная Твоей Неизреченной Красоты. Я - Твой раб, слуга, пророк и глашатай. Зови меня рабом: и прости за бессилие этих слов".
Ученик. Ей, Любови посвящено столько неземных по своей силе и красоте стихотворений, "глупых сказок", как назвал их поэт, что хватило бы на жизнь не одной счастливой женщины. Но - Она была одна.
Тебя скрывали туманы,
И самый голос был слаб.
Я помню эти обманы,
Я помню, покорный раб.
Тебя венчала корона
Ещё рассветных причуд
Я помню ступени трона
И первый твой строгий суд.
Какие бледные платья!
Какая странная тишь!
И лилий полны объятья,
И ты без мысли глядишь:
Кто знает, где это было?
Куда упала звезда?
Какие слова говорила,
Говорила ли ты тогда?
Но разве мог не узнать я
Белый речной цветок,
И эти бледные платья,
И странный, белый намёк?
Ученик.
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый их мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских врат,
Причастный Тайнам, - плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Ученик. Не секрет, что все творческие люди относятся к чужой славе довольно ревниво, а иногда и вовсе нетерпимо (хотя, к слову сказать, к их собственной славе это не имеет никакого отношения). Тем более ценными являются для нас свидетельства современников Блока, также известных поэтов. Давайте послушаем их голоса.
Ученик. Из воспоминаний Георгия Иванова: "Чад, несвежие скатерти, бутылки, закуски. "Машина" хрипло выводит "Пожалей ты меня, дорогая" или на "Сопках Маньчжурии". Кругом пьяницы. Блок такой же, как всегда, как на утренней прогулке, как в своем светлом кабинете. Спокойный, красивый, задумчивый.
Женщина подходит к нему. "О чем задумались, интересный мужчина? Угостите портером". Она садится на колени к Блоку. Он не гонит ее. Он наливает ей вина, гладит ее нежно, как ребенка, по голове, о чем-то ей говорит. О чем? Да о том же, что всегда. О страшном мире, о бессмысленности жизни. О том, что любви нет. О том, что на всем, даже на этих окурках, затоптанных на кабацком полу, как луч, отражена любовь:"
Ученик. С тем, что Блок - одно из поразительнейших явлений русской поэзии за все время ее существования, уже никто не спорит, а те, кто спорит - не в счет. Для них, по выражению Зинаиды Гиппиус, "дверь поэзии закрыта навсегда": Когда-нибудь споры о личности Блока вспыхнут с новой силой. Это неизбежно, если Россия останется Россией и русские люди русскими людьми. Русский читатель никогда не был и, даст Бог, никогда не будет холодным эстетом, равнодушным "ценителем прекрасного", которому мало дела до личности поэта. Любя стихи, мы тем самым любим их создателя - стремимся понять, разгадать, если надо - оправдать его:
У меня в Москве - купола горят,
У меня в Москве - колокола звонят,
И гробницы в ряд у меня стоят,-
В них царицы спят и цари.
И не знаешь ты, что с зарей в Кремле
Легче дышится - чем на всей Земле!
И не знаешь ты, что с зарей в Кремле
Я молюсь тебе - до зари.
И проходишь ты над своей Невой
О ту пору, как над рекой Москвой
Я стою с опущенной головой,
И слипаются фонари.
Всей бессонницей я тебя люблю,
Всей бессонницей я тебе внемлю-
О ту пору, как по всему Кремлю
Просыпаются фонари.
Но моя река - да с твоей рекой,
Но моя рука - да с твоей рукой
Не сойдутся, Радость моя, доколь
Не догонит заря - зари.
Ученик. В 1920 году Марина Цветаева пережила большое потрясение - впервые в жизни увидела Блока. Она вернулась домой ошеломленная. А следующее потрясение - смерть поэта 7 августа 1921 года.
Из черновика письма к Анне Ахматовой: "Смерть Блока. Еще ничего не понимаю и долго не буду понимать. Думаю: смерти никто не понимает...
Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья. Он как-то сразу стал ликом, заживо-посмертным (в нашей любви). Ничего не оборвалось - отделилось. Весь он - такое явное торжество духа, такой - воочию - дух, что удивительно, как жизнь - вообще - допустила. Смерть Блока я чувствую как Вознесение".
Ученик. Вот так отзывались великие о своем современнике. И, поверьте, друзья, их отзывы дорогого стоят.
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни,
Кругом огни, огни, огни:
В зубах - цигарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!
Кругом - огни, огни, огни:
Оплечь - ружейные ремни:
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём - ка пулей в Святую Русь.
Учыеник. А революцию не желаете, господа хорошие? Георгия Иванова вспомнили? А не хотите узнать, что он написал о поэме "Двенадцать"?
"Двенадцать" - одна из вершин поэзии Блока".
А дальше- то вот что: "и именно потому, что она одна из вершин, на имя Блока и на все написанное им ложится от нее зловещий отблеск кощунства в отношении и России, и Христа: Он написал "Двенадцать", где во главе красногвардейцев, идущих приканчивать штыками Россию, поставил - " в снежном венчике из роз" Христа!
Так идут державным шагом,
Позади - голодный пёс,
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.
Объяснение в том, что Блок только казался литератором, взрослым человеком, членом каких-то союзов: Все это было призрачное. В нереальной реальности, в которой он жил и писал стихи, Блок был заблудившимся в "Страшном мире" ребенком, боявшимся жизни и не понимавшем ее".
Ученик. Наделенный даром, добрый, великодушный, предельно честный с жизнью, с людьми и самим собой, Блок родился с "ободранной кожей", с болезненной чувствительностью к несправедливости, страданию, злу. В противовес "Страшному миру" он с юности создал мечту о революции - избавлении и поверил в нее, как в реальность.
Ученик. И эти предельные искренность и честность он пронес через всю жизнь. Он имел огромную известность по всей России, перед ним преклонялись, его пьесы шли, его избирали в различные комитеты и комиссии, почитая это честью. Он работал в театральной секции Наркомпроса, бесконечно выступал с лекциями. В числе многих (и в отличие от многих других, не простивших) заявил о готовности сотрудничать с Советской властью.
"Русской интеллигенции - точно медведь на ухо наступил: мелкие страхи, мелкие словечки. Не стыдно ли издеваться над безграмотностью каких-нибудь объявлений, которые писаны доброй, но неуклюжей рукой?.. не стыдно ли прекрасное слово "товарищ" произносить в кавычках?"
Ученик. И очень не зря в день окончания поэмы он назвал себя в дневнике гением.
Но так было не всегда. Из воспоминаний Г.Иванова ^@ Умирающего Блока навестил "просвещенный сановник, кажется, теперь благополучно расстрелянный, начальник Петрогослитиздата Ионов. Блок уже был без сознания. Он непрерывно бредил. Бредил об одном и том же: все ли экземпляры "Двенадцати" уничтожены? Не остался ли где-нибудь хоть один? "Люба, хорошенько поищи и сожги, все сожги". Любовь Дмитриевна, жена Блока, терпеливо повторяла, что все уничтожены, ни одного не осталось. Блок ненадолго успокаивался, потом начинал опять".
Похоронят, зароют глубоко,
Бедный холмик травой порастет.
И услышим: далеко, высоко
На земле где-то дождик идет.
Ни о чем уж мы больше не спросим,
Пробудясь от ленивого сна.
Знаем: если не громко - там осень,
Если бурно - там, значит, весна.
Хорошо, что в дремотные звуки
Не вступают восторг и тоска.
Что от муки любви и разлуки
Упасла гробовая доска.
Торопиться не надо, уютно;
Здесь, пожалуй, надумаем мы,
Что под жизнью беспутной и путной
Разумели людские умы.
Ученик. Необыкновенно обостренное чувство правды и личной нравственной ответственности за общее неблагополучие, вечная тревога духа и муки совести определили судьбу Александра Блока.
Он долго оставался в стороне от истинной, а не придуманной жизни, долго не знал ее. Зато каков же был восторг узнавания!
О, весна без конца и без краю-
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Принимаю тебя, неудача,
И, удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха - позорного нет!
Принимаю бессонные споры,
Утро в завесах тёмных окна,
Чтоб мои воспалённые взоры
Раздражала, пьянила весна!
Принимаю пустынные веси
И колодцы земных городов!
Осветлённый простор поднебесий
И томления рабьих трудов!..
И встречаю тебя у порога -
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем Бога
На холодных и сжатых губах:
Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита.
Никогда не откроешь ты плечи.
Но над нами - хмельная мечта!
И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель - я знаю -
Всё равно: принимаю тебя!
Ученик. Однако это вовсе не было слепым принятием жизни - такой, как она есть. В существе своем жизнь прекрасна и достойна самой пламенной любви. "Нет на свете ничего такого, о чем нельзя было бы спеть песню", говорил Блок. Но жизнь в мире "сытых" и "довольных" - страшна, темна, уродлива. Это лишь жалкое, искаженное подобие настоящей жизни, - ее можно только ненавидеть, и нужно способствовать ее уничтожению.
Презренье созревает гневом,
А зрелость гнева - есть мятеж:
Ты помнишь? В нашей бухте сонной
Спала зеленая вода,
Когда кильватерной колонной
Вошли военные суда.
Четыре - серых. И вопросы
Нас волновали битый час,
И загорелые матросы
Ходили важно мимо нас.
Мир стал заманчивей и шире,
И вдруг - суда уплыли прочь.
Нам было видно: все четыре
Зарылись в океан и в ночь.
И вновь обычным стало море,
Маяк уныло замигал,
Когда на низком семафоре
Последний отдали сигнал:
Как мало в этой жизни надо
Нам, детям, - и тебе и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран -
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!
Ученик. У истинного художника не может быть простой и ясной жизни, уж слишком он противоречит этому миру. И все-таки, господа, все-таки: Он умер в России, он писал о ней, для нее и для нас в том числе.
Опять, как в годы молодые,
Три стертых треплются шлеи.
И вязнут спицы расписные
В расхлябанные колеи:
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые
Как слезы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу:
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
Пускай заманит и обманет, -
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты:
Ну что ж? Одной заботой боле -
Одной слезой река шумней,
А ты все та же - лес да поле,
Да плат узорный до бровей:
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!
Ученик. Когда Блок однажды, на литературном вечере, читал разные свои стихи, из публик и крикнули: "О России, о России!" Блок, как передаёт очевидец, "почти гневно" ответил: "Это всё - о России".
Так оно и есть. О чём бы ни писал Блок, - о человеческих судьбах, о холоде и мраке "страшного мира", об искусстве, о любви, - на всём встаёт образ "вздёрнутой на дыбы, разгневанной и рвущей путы России начала нашего века".
Россия была источником веры поэта в будущее, в неотвратимо приближающийся "новый век".
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться:
Вольному сердцу на что твоя тьма?
Знала ли что? Или в бога ты верила?
Что там услышишь из песен твоих?
Чудь начудила, да Меря намерила
Гатей, дорог да столбов верстовых:
Лодки да грады по рекам рубила ты,
Но до Царьградских святынь не дошла:
Соколов, лебедей в степь распустила ты -
Кинулась из степи чёрная мгла:
За море Чёрное, за море Белое
В чёрные дни и в белые дни
Дико глядится лицо онемелое,
Очи татарские мечут огни:
Тихое, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим:
Что же маячишь ты, сонное марево?
Вольным играешься духом моим?
Ученик. Сейчас Александру Блоку исполнилось бы 130 лет. С чувством горячей любви к поэту и великой признательности за его гражданский подвиг отмечаем мы эту знаменательную дату.
Но, право, в нее трудно поверить - настолько поэзия Блока овеяна дыханием юности. Настолько от нее "молодеет душа".
Недаром же и своего будущего читателя поэт представлял себе в образе веселого юноши, полного жизненных сил и творческого горения:
О, я хочу безумно жить:
Все сущее - увековечить,
Безличное - вочеловечить,
Несбывшееся - воплотить.
Пусть душит жизни сон тяжелый,
Пусть задыхаюсь в этом сне,
Быть может, юноша веселый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрумство - разве это
Скрытый двигатель его?
Он весь - дитя добра и света,
Он весь - свободы торжество!
РОМАНС НА СТИХИ А.БЛОКА "СИРЕНЬ".
Ученик.
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века -
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь - начнёшь опять сначала,
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
Ученик. Он и сам несокрушимо молод, этот поэт, справляющий свое первое столетие. "И молод, и свеж, и влюблен" - как на заре своей короткой и стремительной жизни.
Поэзии Александра Блока, как и всем великим явлениям искусства, суждена вечная молодость - та самая, что и окрыляет человека духом добра и свободы, и задает ему труднейшие вопросы.
Об этом тоже с глубокой верой сказал Блок:
Но есть ответ в моих стихах тревожных:
Их тайный жар тебе поможет жить.