Я победил холодное забвенье,
Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
Всегда пою.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце,
А если день погас,
Я буду петь:Я буду петь о Солнце
В предсмертный час!
Оформление: место у доски напоминает сцену - голубая драпировка из капрона, портреты разного времени, выставка книг, свечи.
Музыка: С. Прокофьев "Мимолётности", произведения Дебюсси, записи Вертинского.
Ход урока
В слякотные и дождливые рождественские дни 1942 года, когда солнце весны и солнце свободы, казалось бы, надолго закатилось и не светит над милой Францией, в её чужую, холодную землю лёг навеки ещё один отверженный сын России, Константин Бальмонт.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце
И выси гор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Море
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре,
Я властелин.
Я победил холодное забвенье,
Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
Всегда пою.
Мою мечту страданья пробудили,
Но я любим за то.
Кто равен мне в моей певучей силе?
Никто, никто.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце,
А если день погас,
Я буду петь:Я буду петь о Солнце
В предсмертный час!
Оригинальность Бальмонта, его непохожесть и самобытность не вызывают сомнений. "Его нельзя сравнивать. Он весь - исключение. Его можно любить только лично", - писал о Бальмонте его друг и собрат по перу Максимилиан Волошин. Его "я" было тесно в узких рамках сегодняшнего дня. Неустанное ежеминутное стремление расширять свой кругозор было движимо потребностью всё обращать в поэзию, "стать целым миром, раствориться, разлиться в нём".
Бальмонту русский читатель обязан знакомством с целой литературной планетой. Начало XX века. Серебряный век. Это эпоха возрождения духовности и культуры, творческой свободы, рождения ярких индивидуальностей, гениальных открытий. Блестящее созвездие имён просто ошеломляет: Д. Мережковский и З.Гиппиус, В.Брюсов и М.Цветаева, А.Блок и А.Белый. Можно бесконечно перечислять список известных имён, каждое из которых прославило русское искусство. О Константине Бальмонте современный читатель сравнительно мало знает или знает понаслышке. Между тем без его произведений картина общественной и литературной жизни была бы далеко не полной. На творчество Бальмонта не было и нет по сей день устойчивой историко-литературной точки зрения. Им восторгались, пророчили великое будущее, о нём спорили, его низвергали, над ним подтрунивали, им любовались.
Так кто же он? Манерный, крикливый, самовлюблённый, напыщенный поэт, не лишённый поэтического дарования, или гениальная индивидуальность, яркая звезда в блестящем созвездии русских поэтов?
Чтение отрывков из стихотворений, которые особенно запомнились, изумили.
Слова любви всегда бессвязны,
Они дрожат, они алмазны,
Как в час предутренний - звезда;
Они журчат, как ключ в пустыне,
С начала мира и доныне:Я лунный луч, я друг влюблённых.
Сменив вечернюю зарю,
Я ночью ласково горю
Для всех, безумьем озарённых:
Луч луны кладёт узоры
На морозное стекло.
Сердца трепетные взоры
Ищут правды, видят зло:Дерзкими усильями
Устремляясь к высоте,
Дальше, прочь от грани тесной,
Мы домчимся в мир чудесный
К неизвестной Красоте!
Я тревожный призрак, я стихийный гений,
В мире сновидений жить мне суждено,
Быть среди дыханья сказочных растений,
Видеть, как безмолвно спит морское дно:Мне открылось, что времени нет,
Что недвижны узоры планет,
Что бессмертие к смерти ведёт,
Что за смертью бессмертие ждёт:Я вольный ветер, я вечно вею,
Волную волны, ласкаю ивы,
В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,
Лелею травы, лелею нивы:
В 1916 году Владислав Ходасевич писал: "Бальмонт из поэзии создал настолько обособленный и внутренне закономерный мир, что оценка каждой частности этого мира должна быть подчинена оценке общей, которая, может быть ещё преждевременна".
Но до сей поры этот художественный мир практически не исследован.
Марина Цветаева, близко знавшая поэта и всей душой любившая его: "В присутствии Бальмонта всегда чувствуешь себя, как в присутствии высшего. В Бальмонте, кроме поэта, нет ничего. На каждом бальмонтовском жесте, слове - клеймо - печать - звезда - поэта". Этот удивительный человек не умел и не хотел быть никем иным, как поэтом.
Андрей Белый: "Точно с планеты Венеры, на землю упав, развивал жизнь Венеры, земле вовсе чуждой, обвив себя предохранительным коконом. Этот кокон - идеализация поэта - рыцаря; Бальмонт в коконе своём опочил. Внеземность Бальмонта в быту оборачивалась множеством анекдотических поступков. Бальмонт - вне комической, трагикокомической ноты и не описуем".
Борис Зайцев: "Его можно сравнить с великолепным шантеклером, приветствующим день, сет, жизнь. Помню: вошёл он ко мне с Максом Волошиным. В огромной шляпе, широченная лента на песне, бархатная куртка - только что приехал из Парижа, и на этот раз был победоносно капризен и властен".
Очень добрые отношения сложились у Бальмонта с А.П.Чеховым. С ним поэт познакомился в Крыму в 1896 оду. Великий писатель по достоинству оценивал дар Бальмонта, в чём не боялся признаться. Вот строки из письма Чехова Бальмонту от 2 мая 1902 года: "вы знаете, я люблю Ваш талант, и каждая Ваша книжка доставляет мне немало удовольствия и волнения".
В 1901 году Бальмонт сблизился с Горьким, который, несмотря на на очевидную разницу идейных пристрастий. Неизменно будет проявлять настойчивый интерес ко всему, написанному Бальмонтом. Под первым впечатлением от знакомства с поэтом Горький писал: "Дьявольски интересен и талантлив этот неврастеник! Настраиваю его на демократический лад...". Бальмонт же посвящал Горькому стихи и видел в нём "законченную сильную личность".
Тогда же поэт через Горького и Чехова познакомился с Львом Толстым, посетит его в Крыму и в Ясной Поляне, и, несмотря на безоговорочное неприятие Толстым его поэзии, он будет относится с неизменной теплотой, любовью и преклонением к великому писателю, относя его "к числу таких горных вершин, которые не разъединяют, а связуют и над которыми не властно время и пространство".
Бальмонт был заразителен. И его любили. Его поэтическое высокомерие и заносчивость не распространялись на друзей, которых у Бальмонта было много. Он был влюбчив, и каждый, даже недолговечный его роман был исполнен самой искренной страсти:
Я заглянул во столько глаз,
Что позабыл я навсегда,
Кого любил я в первый разъединяют
И не любил - когда?
Во многих стихотворениях Бальмонта в центре - лирическое "я" поэта:
Я - изысканность русской медлительной речи.
Предо мною другие поэты - предтечи.
Я впервые открыл в этой речи уклоны.
Перепевные, гневные, нежные звоны...
Многочисленные "я" в стихах Бальмонта - отнюдь не кокетство, а скорее неподдельное удивление перед богатством человеческой натуры и радость обнаружения в себе самом поистине неисчерпаемых душевных граней.
Чтение стихов, в которых звучит это гордое, порой заносчивое я: "Я жить не могу настоящим..."; "Я тревожный призрак, я стихийный гений"; "Я вольный ветер, я вечно вею"; "Я устал от нежных слов"; "Я ненавижу человечество"; "Я избранный, я мудрый, посвящённый".
Что это - кокетсто, самолюбование или что-то другое? Думаю, что вы заметили, что лирическое "я" поэта многообразно, изменчиво.
Символистами жизнь рассматривалась как путь поэта. "Я" стояло в центре, автор раскрывал страницы своего дневника. У Бальмонта это принимало крайние формы. Эгоцентризм поэта, восторженное отношение к самому себе, уверенность в своей солнечности, неповторимости отличали его от других символистов, правда, это бравурное самоутверждение находило некоторые аналогии у футуристов, но они тем самым бросали вызов обществу.
Для Бальмонта же это была прежде всего игра: натура в высшей степени впечатлительная, артистичная, он играл в жизни и в поэзии.
Рано усвоив позу "стихийного гения", Бальмонт не устаёт провозглашать отрешение от привычной человеку жизни, подчёркивает безразличие к условностям морали и быта: "Не для меня законы, раз я гений". Лирический герой Бальмонта - "вечно юный, вольный, ветроподобный", владыка собственного мира. Настроения его изменчивы: он то в раздумчивой печали, то демонстративно бодр.
Бальмонт творил собственную биографию, стремясь создать поэму из своей жизни. Это стремление принимало порой экстравагантные формы: вот он повис на дереве, читая стихи; вот он в Париже лёг на мостовую, и через него проехал фиакр; вот он вошёл в воду с тростью ради того, чтобы полюбоваться отблесками на воде, и, может статься, напишет об этом стихи. Экстравагантное чудаческое, скандальное - то, что впоследствии назовут "бальмонтовщиной". Странно, но "бальмонтовщина" заслонила образ самого поэта.
А он любил одиночество, занятия, требующие усидчивости. Изучал языки, поглощал целые библиотеки. Именно ему читатель обязан знакомством с литературной планетой: он переводил Кальдерона, Марло, Гофмана, Уайльда, Э.По, а русский Шелли был и остаётся трёхтомный, "бальмонтовский". И неудивительно, что все они: и экстравагантный Уайльд, и страшный По, и мистический Гофман, и лирический, мягкий Шелер - повлияли на характер творчества. Он впитал в себя и спиритизм А.де Виньи, и пессимзм Шопенгауэра, и сверхчеловека Ницше. И, может быть, его многочисленные "я" - это не эгоизм, не кокетство, а удивление перед богатством мира, радость открытия в себе самом и других неисчерпаемых душевных граней! Таков был он сам, такова была его поэзия. Он называл свои стихи песнопениями. Они различны по жанру: сонеты, элегии, послания, гимны, фантазии и даже молитвы.
Бальмонт стремился сделать из своей жизни поэму, не спрашивая согласия самой жизни, Брюсов тонко подметил неизбывную тоску Бальмонта по той просветлённой непосредственности чувств, по той нераздельной слиянности со всем миром, которая возможна только в детстве: "Его детские, глубоко заложенные в душе верования были даны ему на всю жизнь".
Мне хочется снова дрожащей качели
В той липовой роще, в деревне родной.
Где утром фиалки во мгле голубели,
Где мысли робели так странно весной.
Мне хочется нова быть кротким и нежным,
Быть снова ребёнком, хотя бы в другом,
Но только б упиться бездонным, безбрежным
В раю белоснежном, в раю голубом.
И если любил я безумные ласки,
Я к ним остываю - совсем, навсегда.
Мне нравится вечер, и детские глазки,
И тихие сказки, и снова звезда.
Всю жизнь поэт посредством стиха стремился возвратить, воскресить утраченное: детство и чувство полной слиянности с миром...восторженность и упоение юности...облик и голоса ушедших близких...родину...
Макс Волошин как-то заметил: "И если в его душе живёт чёткое видение земли, то, конечно, это какой-нибудь серенький пейзаж Владимирской губернии, воспоминание о русской деревне, пути к которой ему заказаны в его отдалённых странствиях".
И это действительно так: Бальмонт, родившийся и вросший в деревне, как и многие русские писатели-дворяне, пронёс нежную и грустную любовь к своему "малому раю" через всю жизнь.
Этим раем для поэта была деревня Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии, где 15 июня 1867 года он появился на свет. Константин был третьим ребёнком в большой и дружной семье, где было семь сыновей. Отец, Дмитрий Константинович, не отличался ни богатством, ни какими-то особыми талантами, но был человеком мягчайшим и нежнейшим, ни разу в жизни ни на кого не повысившим голос. Он до самозабвения был предан детям и жене, Вере Николаевне, женщине страстной и деятельной. Бальмонт впоследствии любил подчёркивать, что по материнской линии он имеет предков среди золотоордынской знати.
Легенда это или факт, - кто же разберёт, да и надо ли?.. Поэтому свойственно было представляться экзотичным во всём. Для него существовали две версии происхождения его необычной и звучной фамилии. Обе не лишённые романтичности, но первая, будучи основана на точных исторических данных, не вполне устраивала Бальмонта.
Вот что пишет о ней Екатерина Алексеевна Андреева, вторая жена поэта: "...Достоверно нам с Бальмонтом известно было только, что прадед отца поэта был сержантом в одном из кавалерийских лейб-гвардейских полков императрицы Екатерины II - Баламут. ... Прадед поэта Иван Андреевич Баламут был херсонским помещиком. И только внук его - Дмитрий Константинович - переселился во Владимирскую губернию, где у его матери была земля. Как фамилия Баламут перешла в Бальмонт, мне не удалось установить".
Скорее всего, либо прадед, либо дед поэта в провинциальном стремлении к красивости "офранцузил" уж очень несерьёзную фамилию.
Другая же версия, изобретённая поэтом, очень импонировала ему. Вот как он скажет об этом в стихах 1929 года "Морской сказ":
Там где-то некогда - кто молвит точно. Где? -
Свершилось - для меня единственное - чудо:
Молился предок мой! И к Утренней Звезде
Не он ли песнь пропел, под именем Вельмуда,
Что по морям хотел настигнуть горизонт
И стал поздней - Балмут, и стал - и есть - Бальмонт?
Предок - варяг, викинг, слагатель саг и воин - таким хотел видеть Бальмонт своего пращура, подчёркивая этим свою особую привязанность к скандинавскому миру и культуре.
...Но кто бы мог угадать в том застенчивом, тихом мальчике будущего певца "кинжальных слов" и "горящих зданий"?
В своих стихах поэт стремился запечатлеть всё: ветер в камышах, жизнь и смерть, прошлое и настоящее, тончайшие ощущения и переживания.
Как живы изваянья, в искрах лунного сиянья,
Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берёз;
Вещий лес спокойно дремлет, яркий блеск луны приемлет
И роптанью ветра внемлет, весь исполнен тайных грёз.
Слыша тихий стон метели, шепчут сосны, шепчут ели,
В мягкой бархатной постели им отрадно почивать,
Ни о чём не вспоминая, ничего не проклиная,
Ветви стройные склоняя, звукам полночи внимать.
Запах солнца? Что за вздор!
Нет. Не вздор.
В солнце звуки и мечты.
Ароматы и цветы
Все слились в согласный хор,
Все сплелись в один узор...
Поэт способен выразить в слове неуловимые, мимолётные впечатления.
А ведь эта способность роднит Бальмонта с художниками-импрессионистами. Художники-импрессионисты работают быстрыми маленькими мазками, накладывая чистые, несмешанные краски рядом, без без плавных переходов и оттенсыпаяськов, так что многие предметы лишь только намечались, а очертания света и теней, дробясь и рассыпаясь, переходили одно в другое. Бальмонт также богат светом. Причём он испытывает особое пристрастие к цветовым эпитетам:
Красный парус в синем море, в море голубом.
Белый парус в море сером спит свинцовым сном.
Из всех символов Бальмонт наиболее последовательно разрабатывает импрессионизм. Но сказать о нём как об импрессионисте далеко не достаточно, чтобы оценить дар поэта в полной мере. В творчестве Бальмонта постепенно формируется то, что назовут "бальмонтовским элементом".
Я не знаю мудрости, годной для других.
Только мимолётности я влагаю в стих.
В каждой мимолётности вижу я миры,
полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облако, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей... Вас я не зову!
Поэзия мимолётности...
С лёгкой руки Брюсова всю лирику Бальмонта и начали определять как поэзию "запечатлённых мгновений". Мимолётность возведена Бальмонтом в философский принцип. Миг - символ, знак, намёк на то, что есть вечность.
Художник должен выхватить у вечности этот миг и запечатлеть его в слове. Стремление постичь миг и выхватить его из вечности сочеталось в Бальмонте с постоянной устремлённостью за пределы предельного.
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
И чем выше я шёл, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
И внизу подо мною уже ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей Земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали...
В записной книжке 1904 года поэт пишет: "Огонь, Вода, Земля и Воздух - четыре царственные стихии, с которыми неизменно живёт душа моя".
Я спросил у свободного ветра,
Что мне делать, чтоб быть молодым,
Мне ответил играющий ветер:
"Будь воздушным, как ветер, как дым!"
Я спросил у могучего моря,
В чём великий завет бытия.
Мне ответило звучное море:
"Будь всегда полнозвучным, как я!"
Я спросил у высокого солнца,
Как мне вспыхнуть светлее зари,
Ничего не ответило солнце,
Но душа услыхала: "Гори!"
Да, любимый образ ветра (стихия Воздуха) созвучен его настроению, символ вечного движения, ненасытной тревоги. Образ моря (стихия Воды) - символ никем не скованной цельности, свободы. Но всё-таки главный образ в творчестве поэта - образ Солнца. Он не устаёт петь ему гимны.
Жизни податель,
Светлый создатель,
Солнце, тебя я пою!
Пусть хоть несчастной
Сделай, но страстной,
Жаркой и властной
Душу мою!
Солнечные стихи Бальмонта великолепно демонстрируют его виртуозную игру политическими ритмами.
"Гимн Солнцу".
Удивительно, гордый поэт признаётся в своём бессилии перед солнцем, выражает стремление служить ему. Почему? Наверное, потому, что солнце - источник жизни. С солнцем связывает Бальмонт осуществление своей мечты, именно оно соединяет человека со Вселенной, где царят вечные Добро и Красота.
Будем, как солнце, оно - молодое,
В этом завет Красоты!
Устремлённость к Солнцу, мечта о космосе, о выходе в безмерность была для поэта мечтой о бессмертии. Стихотворение "Безглагольность", в котором звучит "тютчевская" тоска невыразимости, которая оборачивается у Бальмонта "безглагольностью". Может быть, в этой "безглагольности" природы заключена идея неразрешимости жизни со всеми её противоречиями, но она принимается Бальмонтом как неизбежность.
М.Цветаева писала: "Изучив 16 языков, говорил и писал он на особом, 17 языке, на "бальмонтовском".
Бальмонта называют магом и чародеем слова. Слово Бальмонта утоплено в музыке. Его называли "Поганини русского стиха". Не случайно около 500 романсов создано на стихи Бальмонта.
В 1920 году Бальмонт покидает Москву навсегда. Принято изображать последний период жизни и творчества Бальмонта как медленное угасание, как растущее безумие. Это неверно. Жизнь сильно потрепала поэта, обернулась бездной и непомерным горем, одиночеством. Но в стихах, как и в жизни, он остаётся прежним поэтом, верным стихии света, только свет для него будет исходить из России - уже запредельной, недосягаемой. Верность светоносному идеалу остаётся, а идеал этот обретает вполне конкретное имя - Россия. Ностальгия по родине рождает сильные стихи.
Москва.
Я помню...Маленькие руки,
Смешные, и мои притом,
Раскрыли очень старый том.
"Москва...как много в этом звуке..." -
Ребёнок прочитал, дивясь. -
Он слов не понял в этот час.
"Москва...как много в этом звуке
Для сердца русского..." Опять
Поёт старинная печать.
Тут слово первое науки,
Но мне неведомой. Тут -знак,
А смысл понять нельзя никак.
Зачем Москва? Но я в деревне,
В моей, рождён, люблю её.
В ней мать, отец, в ней всё моё.
Подобна сказочной царевне
Любая бабочка в саду.
Здесь всю Россию я найду.
Так я шептал, - внемлите, внуки
Мои, от дочери моей, -
Дивясь, шептал на утре дней:
"Москва! Так много в этом звуке?"
А ею жил. И ей живу.
Люблю, как лучший звук, Москву!
28 октября 1926 г.
Почувствовали ли вы, что поэт заговорил иначе? Он остался символистом, но, сохранив и лёгкость, и изысканность русской речи, и мелодичность, музыкальность, глубину и силу образов, стал серьёзнее и строже...
Дурной сон.
Мне кажется, что я не покидал России
И что не может быть в России перемен.
И голуби в ней есть, и мудрые есть змеи,
И множество волков. И ряд тюремных стен.
Грязь "Ревизора" в ней. Весь гоголевский ужас.
И Глеб Успенский жив. И жив Щедрин.
Порой сверкнёт пожар, внезапно обнаружась,
И снова пал к земле земли убогий сын.
Там за окном стоят. Подайте. Погорели.
У вас нежданный гость. То голубой мундир.
Учтивый человек. Любезный в самом деле.
Из ваших дневников себе устроил пир.
И на сто вёрст идут неправда, тяжба, споры.
На тысячу - пошли обида и беда.
Жужжат напрасные , как мухи, разговоры.
И кровь течёт не в счёт. И слёзы - как вода.
Перед нами поэт трагический. Его лирический герой не может смириться с судьбой изгнанника, он говорит о своей душевной воле сдержанно и вместе с тем обнажено.
От тебя труднейшую обиду
Принял я, родимая страна.
И о том пропел я панихиду,
Чем всегда в душе была весна.
Слава жизни. Есть прорывы злого,
Долгие страницы слепоты.
Но нельзя отречься от родного.
Светишь мне, Россия, только ты.
Он оставался собой даже в последние дни своей жизни. Он был беден, одинок. Болезнь ввергла его в нищету. Удивительно, он словно предвидел свою судьбу. Ещё в начале творческого пути в стихотворении "Данте" он с болью писал:
И ты поймёшь, как горек хлеб чужой,
Как тяжелы чужих домов ступени,
Поднимешься - в борьбе с самим собой,
И вниз пойдёшь - своей стыдяся тени.
О, ужас, о, мучительный позор:
Выпрашивает милостыню - гений!
Бальмонт не выпрашивал милостыню и никогда не жаловался. В 1935 году в Париже состоялся вечер, посвящённый 50-летию литературной деятельности Бальмонта. На нём выступила Марина Цветаева с прекрасным "Словом". Которое стало гимном русской поэзии и воззванием к соотечественникам об оказании поддержки "единственному великому поэту из ныне живущих". Бальмонт - самое лучшее, что дал в конце старый мир".
В последние годы жизни он пишет поразительно просветлённые стихи:
Мы так живём, что с нами вечно слава,
Хмельная кровь, безумствующий бред,
И может быть, в том жгучая отрава,
Но слаще той отравы в мире нет.
И так поём, что если б были мёртвы,
Мы ожили бы. Слыша тот напев,
И кругоём лазури распростёртый
Богаче стал, от нас поголубев.
Он умер от воспаления лёгких. Не многие пришли сказать ему последнее "прощай": Зайцев, Балтрушайтис, Терапиано. Он ушёл, благословив мир, над которым будет вечно сиять его Солнце.
Я шепчу вослед благословенье,
Чувствую, как силы возросли,
Как, испив рассветное мгновенье,
Дали, дрогнув, манят быть вдали.