Геннадий Степанович Ларкович родился в 1930 году. Около сорока лет проработал в средствах массовой информации Белгородской области. Писать начал рано. Его повести, рассказы, очерки публиковались в Белгороде, Воронеже, Москве. С 1959 года он является членом Союза журналистов, а в 2001 году принят в Союз писателей. Геннадий Степанович пишет о том, что видел, чему был сам свидетель. В разное время вышли сборники его рассказов и повестей “Муки и радости первой любви”, “Ценою жизни”, “Не от мира всего”, “Чиста, как ангел небесный” Геннадий Степанович Ларкович – писатель яркий и самобытный. Его повести и рассказы я бы назвала “пронзительными” – настолько они впечатляющи. Небольшие по объему, эти произведения как самородки – прочитаешь одно, а там другое засверкает новыми своими гранями…
“Язык создается народом. Деление языка на литературный и народный значит только то, что мы имеем, так сказать, “сырой” язык и обработанный мастерами”,– говорил А.М.Горький. Умелое употребление “сырого” языка писателем позволяет ему правдиво отобразить реальную жизнь, обрисовать героя, высказать свое понимание той или иной проблемы, свои мысли, чувства, а читателю это помогает ярко представить героя, обстановку, в которой он живет и действует, определить отношение автора к изображаемому. Геннадий Степанович Ларкович из всего богатства общенародного языка отбирает такие элементы, которые необходимы ему для выполнения поставленной художественной задачи. При этом он использует неисчислимые богатства родного языка – его лексику, фразеологию, различные стилистические фигуры… Образность языка его произведений проявляется прежде всего в изобразительно – выразительных средствах: в эпитетах, метафорах, сравнениях и т.п. Тщательная работа над словом – основа мастерства писателя как художника слова.
Обратимся к рассказам и повестям писателя. Его герои – дети и взрослые – в основном, люди из народа, поэтому речь их воспроизводится натуралистически, с характерными для крестьянской речи неправильностями: “ужо”, “до се”, “куфайка”, “услыхала”, “шиверти – навыверти”. Обилие просторечий помогает легко представить и Матрену (“Ходит беда за нею”), тоскующую по сыну, пропавшему без вести, и Пелагею (“Гром на голые деревья”), не побоявшуюся греха и подбросившую своего ребенка чужим людям, а потом мучающуюся оттого, что не ее он называет мамой, и Лешку (“Доктор Лавиш”), у которого “саднит под лопаткой”, когда друзья называют ее сестру “немецкой подстилкой”. “Предатель. Изменник. Убивец!..Нет, нет, господи, твоя воля! Дай опомниться. Умом рехнулась старая. Честный он, не убивец. Струсил малость. Что ж ему умирать было? Что ж ему в чужих лесах в землю лицом? Черви бы сгрызли. Косточки бы ветер в прах разнес. Ничего бы не осталась. А то живет себе…” – размышляет Матрена Филипповна, получив письмо сына. И мы вместе с ней пытаемся найти оправдание поступку Алексея. Используя просторечия, автор сумел показать огромное чувство любви героини к родной земле: “ Не надо землю свою, не надо хаить. Дед твой по ней ходил. Отец ходил. Мать и до се ходит. Она и тебе сгодится. Жалкуешь ты по ней ”. Как просто, но твердо и понятно: не смей свою землю “хаить”!
Писатель владеет удивительным даром найти такое слово, которое несет в себе исчерпывающую информацию, и читателю домысливать ничего не нужно. Матрена, например, прожила трудную жизнь, счастья у нее было “ с голубиное яйцо”, но было. Гложут ее сердце “думки едучие”, “тоску незаличимую” заглушает она постоянной работой, смеется “тихим смехом, жутким”, когда узнает, что ей пришла весточка от сына, которого она и ждать то перестала. “Безумное отчаяние” испытывает Пелагея, когда подбрасывает своего сына на чужое крыльцо, “боль окаянную” переживает она, когда видит родного сына в чужой семье, тоска грызет ее “завидущая”. Эпитеты часто носят оценочный характер. “Я великая грешница”, “занесла я, подлая, над головой сверточек”, “…и колотит меня, подлую, плач – колотун,” – рассказывает о себе Пелагея, понимая, что нет оправдания ее поступку. “Паршивые” часики подарил Лавиш, герой повести “Доктор Лавиш”, Марке, а дед Липат из этого же произведения “страшный” человек, “вонючий паскуда”, немецкие автоматчики, пришедшие за “фрау Мариной”, кажутся “черными и страшными на белом снегу”.
Пословицы, поговорки, крылатые выражения, фразеологические обороты, встречающиеся в произведениях Ларковича, делают речь его героев образной, яркой, колоритной, произведения – легко читаемыми. “Ест меня глазами”, “золотая слеза не выкатится”, “воды – воробью по колено”, “малые дети – малое горе, большие дети – большое горе”, “что ни слово – то рукавица наизнанку, шиверти – навыверти”, “колотит плач – колотун”, “гость на гость, хозяину радость”, “ни свет ни заря”, “на битой дороге трава не растет”, “ругает в пух и прах” – это золотая россыпь, по которой мы можем судить в первую очередь о самом писателе, великолепно владеющим богатством народной речи, и, конечно же, о его героях.
А какие удивительные сравнения находит автор! Они помогают понять душевное состояние человека и в моменты счастья, и в моменты горя. Во время танца Матрены(“Ходит беда за нею”) на Новый год “косынка сиреневая над головой, как ласточка над ворохом зерна, вьется”– нам понятно: хоть на мгновение, но была она счастлива. Одного предложения достаточно, чтобы понять, что пережила, передумала мать в первую ночь после возвращения сына: “всю ночь будто под грудой камней лежала”. Пытаясь успокоиться после потрясения, Алеша (“Доктор Лавиш”) наблюдает за небом: “Надо мной плывут облака – легкие и белые, как гусиный пух на воде”. Влюбленная, счастливая Марка вертится перед бабушкой, “как бес перед заутренней, убранная в новые красивые вещи”. Бедно, голодно жилось людям в войну, но в них сохранялась сила духа. Этого доказывать не нужно, достаточно одного предложения: друг Алеши, Глебка, “худой и бледный, как картофельный росток в погребе, зато вспыльчивый и смелый”. Благодаря сравнениям многое можно понять и узнать о Пелагее “Гром на голые деревья”): “ кинулась, как волчица в ночь”, “забегала, как коза у кола привязанная”, “посмотреть бы на меня, на грешницу, со стороны – ведьма, ни дать ни взять”, “только я, как телушка на привязи, никуда не денусь от Володеньки”.
Слово в произведениях Ларковича приобретает смысл в контексте, полное интонационное и смысловое звучание речи героев обнаруживается не только в словах, но и в комплексе всей обстановки . “Как разрешилась в ночь в апреле – никто не знал, – рассказывает о себе Пелагея. – Дождь был ливенный, гроза страшная…Прямо за гумном, в осокоревой роще, ручей у нас протекал,– воды воробью по колено, а как дождь – вспухнет, помутнеет и бежит напролом. Деревья, бывало, нес на себе и уносил бог знает куда. Туда – и мальца…” Одной фразой автор помогает нам понять, насколько трудно героине: с помутненным сознанием она мчится к этому ручью, чтобы избежать позора. Глаголы движения подчеркивают ее лихорадочное состояние: “выскочила”, “кинулась”, “подбежала”, “занесла”. Как видим, не только речь героини, но и мастерство автора, изображающего в динамике ее действия, помогает понять трагизм происходящего. В чувство Пелагею приводят силы природы: “Занесла я, подлая, над головой сверточек, но полоснула по глазам молонья, оглушило громом, а когда стихло, услыхала я писк ребенка – и грудь чем-то ожгло”. Описание грозы имеет огромное значение для понимания основной идеи произведения.
Авторское отношение к событиям обогащает психологическим содержанием изображение сцен, эпизодов, разговоров. Например, после рассказа Пелагеи рассказчику “неуютно стало” и его “как судорогой свело от лихорадочного возбуждения и озноба”, “…я волновался в этот миг не меньше ее,”– говорит он, “задыхаясь от негодования”. А вот писатель рассказывает, что у Марены нашелся сын и она “не помнит, как домой добралась. Палку забыла. Не нужна стала. Крылья понесли старуху”. (2:стр.123) А мы чувствуем добрую усмешку автора, который радуется вместе со свой героиней. Иногда в словах героев произведения мы явно слышим голос писателя, как, например, в словах Алексея (“Доктор Лавиш”): “Почему каждый гад может убить хорошего человека? По злобе, по зависти?.. Ох, натерпелись мы от этих гадов!..” Прямая авторская оценка поступку Пелагеи звучит в конце рассказа: “…ни суда вам людского не будет, ни прощения”
Речевые характеристики героев представляют сложный комплекс в сочетании с их поступками. Вот взмолилась истово Матрена перед иконой Николая – угодника так, чтобы не слышал Алексей, а “слышал Господь Бог”. Молится и осеняет себя крестным знамением: “…Ты дал мне, чего просила. Ты вернул мне сына, мою единственную надежду. Прости его грехи. А я, пока жива, буду помнить великую милость твою. Да святится имя твое!” “С мудрой высоты своей…” внимает Матрене “сам Господь Бог, смотрит с укоризной и прощением”, – пишет автор. И в этих словах писателя торжествующая сила добра, милосердия и надежда на возрождение заблудшей души Алексея.
Совсем по-другому ведет себя Пелагея. После ее рассказа автору “удалось уснуть только на заре”, а она утром “вошла как ни в чем не бывало”, “смотрела с любопытством”. Зачем женщина рассказала “человеку из газеты” свою трагедию? Наверное, ей хотелось, чтобы ее поняли, пожалели и оправдали? “Свой грех , – нашелся я, – вы искупили страданиями. Не знаю, что скажут они…Но, думаю, ни суда вам людского не будет, ни прощения.” Автор не берет на себя права судить. Здесь нет ни жалости, ни сочувствия героине. “Пелагея ничего не ответила, молча встала и начала убирать со стола. Видно, давно была готова к этому ответу”. Нет ничего страшнее суда собственной совести, и Ларкович это понимает.
Каждому из нас предопределен судьбой свой отрезок времени, жизненный путь. У одних он ровный, однообразный, никакими вехами не отмеченный – и шагает по нему человек долго, не спеша, не дорожа своим временем. У других, наоборот, каждый метр жизненного пути равен иной, чужой жизни. Этот человек надолго оставляет о себе память. Так и в искусстве. У подлинного художника пульс его произведения всегда звучит самостоятельно. В истории литературы такой писатель оставляет свое, неповторимое слово, тон, стиль. Он будет желанным читателю во все времена, потому что отражает думы и чаяния, горе и радость своего народа, служит ему, не колеблясь, верой и правдой.