Фоновая музыка (James Lest “Night in white satin”).
Чтец 1:
Ты – женщина, ты – книга между книг,
Ты – свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
(В.Я.Брюсов.)
Ведущий: Сегодня мы посвятим наш вечер образу женщины в русской литературе XX века.
Чтец 2:
Женщина!
Все победила она:
Боль, и разлуку,
И смерть, и усталость.
Девушка, Мать, и Сестра, и Жена –
Сколько ей счастья и горя досталось!
Ведущий: А на испытания XX век был щедр.
Чтец 1:
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
(О. Мандельштам.)
Ведущий: В годы революции и гражданской войны многие искренне верили, что воюют за светлое и прекрасное будущее. Во имя грядущего всеобщего счастья жертвовали своей жизнью.
Попурри Паровоз. “Хор Турецкого”. (Уходит на фон).
Чтец 2:
Наши девушки ремешком
Подпоясывали шинели,
С песней падали под ножом,
На высоких кострах горели…
Фоновая музыка (“Серебряная гитара в исполнении ретро-бэнда “Граммофон”).
Ведущий: В двадцатые годы в стране постепенно налаживалась мирная жизнь – новая, непонятная. И женщины плечом к плечу с мужчинами восстанавливали разрушенную гражданской войной страну, а в выходные дни девушки надевали красивые платья, изящные шляпки и, цокая каблучками, полные надежд и мечтаний, устремляются в новую жизнь.
Чтец 1:
Ей восемнадцать лет, не боле.
Вишневый рот,
Лучистый взгляд.
Как у березки в чистом поле,
Красив и прост ее наряд.
В зеленой кофточке из ситца
На круг выходит не спеша.
Вздыхают женщины:
— Царица… —
Бледнеют парни: Хороша!
(Л.Татьяничева “Русская девушка”).
Ведущий: Они мечтают о спокойном семейном счастье, окунаются в быт, возносятся к материнству.
Чтец 2:
Наперекор изменчивой молве,
Художники прославили в веках
Не девушку с венком на голове,
А женщину с младенцем на руках.
Девичья красота незавершенна:
В ней нет еще душевной глубины.
Родив дитя, рождается мадонна.
В ее чертах — миры отражены.
(Л.Татьяничева “Мадонна”).
Фоновая музыка (Альбинони “Адажио”).
Ведущий: Но черные крылья сталинщины погрузили во мрак страну.
К 37 году сотни тысяч женщин, выстаивали многочасовую очередь, чтобы узнать о судьбе арестованных мужей, братьев, сыновей, слышали страшный приговор: “ 10 лет без права переписки”, что означало “Расстрел”.С 1935 по 1940 год Анна Ахматова пишет цикл стихотворений “Реквием” – это и отражение судьбы поэтессы, сына которой трижды арестовывали, и документ трагической эпохи, эпохи репрессий и насилия, когда железный каток сталинизма прошелся по судьбам сотен тысяч людей, эпохи скорби и траура. В нем Ахматова ведет диалог со временем о себе, о беде матери и о трагедии народа.
Чтец 2:
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад,
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
Чтец 1:
Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла.
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
Чтец 2:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
(А.А.Ахматова “Реквием”).
Ведущий: А на пороге истории уже стоял жестокий 1941 год.
Иосиф Кобзон. “Темная ночь”. (Уходит на фон).
Чтец 1:
Цветок, в росинках весь, к цветку приник,
И пограничник протянул к ним руки,
А немцы, кончив кофе пить, в тот миг
Влезали в танки, закрывали люки.
Такою все дышало тишиной,
Что вся земля еще спала, казалось.
Кто знал, что между миром и войной
Всего каких-то пять минут осталось.
(С.Щипачев)
Ведущий: Да, у войны не женское лицо, но в дни тяжелых испытаний святой долг по защите родной земли исполняли и женщины: медсестры, связисты, зенитчицы…
Финал. (Из кинофильма “Красная палатка”) – лейтмотив.
А зори здесь тихие…
(По мотивам повести Б.Васильева.)
Сцена 1.
Автор, Васков, Мария Никифоровна.
Васков, Мария Никифоровна пьют чай.
Автор: На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов. Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверёнки.
Шел май 1942 года. На востоке немцы день и ночь бомбили канал на Мурманскую дорогу; на юге только-только приходил в себя блокадный Ленинград.
Комендант разъезда хмурый старшина Васков писал рапорты по команде.
Васков: Так вот, майор-то мне и говорит: “Чепушиной занимаетесь! Не комендант, а писатель какой-то!”. Ну так вот я ему и говорю: “А вы шлите непьющих и это… Что, значит, насчет женского пола.” А он мне: “Ладно, Васков, будут тебе непьющие. И насчет женщин тоже будут как положено. Но гляди, старшина, если ты с ними не справишься…”. Так вот я думаю, разве найдешь сейчас на фронте, кто будет нос воротить и от юбок, и от самогона.
Мария Никифоровна: (глядя за дверь, язвительно) Гляди-ка, Федот Евграфыч, похоже, твои зенитчики прибыли.
Сцена 2.
Заходят Рита, Соня, Лиза, Галя, Кирьянова.
Кирьянова: Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны объекта. Докладывает помкомвзвода сержант Кирьянова.
Васков: Та-ак, нашли, значит, непьющих. Из расположения без моего слова ни ногой. Пока обустраиваться приказываю.
Сцена 3.
За столом с полотенцем на голове сидят Рита Осянина и Женя Комелькова, пьют чай.
Осянина: Знаешь, Женька, из довоенного времени я ярче всего запомнила школьный вечер, на котором познакомилась с пограничником лейтенантом Осяниным. Я была первой из класса, кто вышел замуж. И не за кого-нибудь, а за красного командира. И более счастливой девушки на свете просто не могло быть. Через год родила мальчика, Аликом назвали, Альбертом, а еще через год началась война. Хорошо, сына еще весной отправила к своим родителям.
Меня хотели отправить в тыл, но я настырная, взяли санитаркой, а через полгода послали в зенитную школу. Что муж погиб на второй день войны, я узнала только в июле.
Комелькова: Значит, и у тебя личный счет имеется.
Осянина: И у тебя тоже?
Комелькова: А я одна теперь. Маму, сестру, братишку – всех из пулемета уложили.
Осянина: Обстрел был?
Комелькова: Расстрел. Семьи комсостава захватили – и под пулемет. А меня эстонка спрятала в доме напротив, и я видела все. Все!.. Сестренка последней упала: специально добивали…
Заходит Галя.
Комелькова: Смотри, Рита, какая у нас Четвертак теперь красавица.
Четвертак: Вот и мама мне так говорит, она у меня медик.
Осянина: Галя, хватит врать! Хватит! Нет у тебя мамы! И не было! Подкидыш ты, и нечего тут выдумывать!
Комелькова: Ну зачем же так, ну зачем? Нам без злобы надо, а то остервенеем. Как немцы остервенеем…
Четвертак: Да, я всю жизнь жила в детском доме, потом в библиотечный техникум поступила, но так и не закончила, с последнего курса ушла вместе со всей группой на фронт. Брать не хотели, говорили, что не подхожу под армейские стандарты ни возрастом, ни ростом. А я врала, врала беззастенчиво. Взяли. Направили в зенитчицы. А теперь сама верю и в то, что возрастом старше, и в то, что мама - медицинский работник.
Осянина: Прости, Галя. Поздно уже, пошли спать.
Уходят.
Сцена 4.
Васков в доме. Забегает Осянина. Ищет Васкова.
Осянина: Товарищ комендант! Товарищ старшина!
Васков: Что?
Осянина: Немцы в лесу!
Васков: Так… Откуда известно?
Осянина: Сама видела. Двое. С автоматами, в маскировочных накидках.
Васков: (Рите) Команду – в ружье: боевая тревога. Кирьянову – ко мне. Бегом! (по телефону) “Сосна”, “Сосна”!.. Семнадцатый говорит. Давай Третьего. Срочно. ЧП!..
Товарищ Третий, немцы в лесу возле расположения. Обнаружены сегодня младшим сержантом Осяниной в количестве двух…
… Гурвич, Осянина, Комелькова, Четвертак, Бричкина – ко мне.
Идем на двое суток, так надо считать. Взять сухой паек, патронов… по пять обойм. Подзаправиться…Ну, поесть значит плотно. Обуться по-человечески. На все – сорок минут. Р-разойдись!
Все уходят.
Автор: Немцев оказалось не двое, а шестнадцать. За подмогой Васков отправляет Лизу Бричкину.
Васков: Лиза, человек ты лесной, все понимаешь. Дорогу назад хорошо помнишь?
Бричкина: Ага, товарищ старшина.
Васков: Доложишь старшему обстановку. Мы тут фрицев покружим маленько, но долго не продержимся, сама понимаешь.
Бричкина: Значит, мне сейчас идти?
Васков: Слегу перед болотом не позабудь.
Бричкина: Ага, побежала я.
Бричкина уходит, за ней уходит Васков.
Автор: Бричкина бежала в сторону 171-го разъезда, стараясь как можно быстрее вызвать подмогу. До болота добралась быстро. Перед тем, как лезть в дряблую жижу, она затаенно прислушалась. Страшным было одиночество, мертвая загробная тишина, повисшая над бурым болотом.
Огромный бурый пузырь гулко вспучивался перед нею. Это было так неожиданно, что Лиза инстинктивно рванула в сторону. Всего на шаг в сторону, а ноги сразу потеряли опору, повисли где-то в гулкой пустоте. Пытаясь во что бы то ни стало удержаться, выкарабкаться на тропу, Лиза всей тяжестью навалилась на шест. Сухая жердина звонко хрустнула. Земли не было. Ноги медленно тащили вниз, и Лиза, задыхаясь, извивалась в жидком месиве. А тропа была где-то совсем рядом, шаг, полшага, но эти полшага уже невозможно было сделать.
Сцена 5.
Соня Гурвич читает стихи, незаметно подходит Васков.
Гурвич:
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России –
Забыть не в силах ничего.
Васков: Кому читаешь-то?
Гурвич: Никому. Себе.
Васков: А чего ж – в голос?
Гурвич: Так ведь – стихи.
Васков: А-а… Тятя с маманей живы у тебя? Или сиротствуешь?
Гурвич: Пожалуй, знаете, сиротствую.
Васков: Сама, что ль, не уверенна?
Гурвич: А кто теперь в этом уверен, товарищ старшина?
Васков: Курить до тоски хочется, да кисет девчата забыли.
Гурвич: Я принесу, я знаю, где лежит!..
Гурвич уходит.
Васков: Куда, боец Гурвич?.. Переводчик!.. Лишь бы не попалась… Это случайно не Гурвич крикнула?
Автор: Далекий, слабый, как воздух, голос больше не слышался, но Васков все ловил его, медленно каменея лицом.
Васков: Значит, нет больше Гурвич, убили ее фрицы…
Васков уходит.
Автор: Галя Четвертак уже ни о чем не думала, кроме Сони. Они шли молча… Хрустнула впереди ветка под тяжелой ногой. Васков только успел прошептать: “В кусты”. Коротко ударил автомат. С десяти шагов ударил в тонкую, напряженную спину, и Галя с разлету сунулась лицом в землю.
Сцена 6.
Осянина, Комелькова, Васков с перевязанной рукой.
Васков: Погибли наши товарищи смертью храбрых. Не зря погибли: сутки выиграли. Теперь мой черед сутки выигрывать. И помощи не будет, а немцы сюда идут. Так давайте помянем сестренок наших, а там – бой надо принимать. Последний, по всей видимости.
Автор: Все-таки сутки эти даром для немцев не прошли. Девчат Федот Евграфыч оставил у широкого плеса, указав ориентиры. А на себя взял мысок, где чаще всего немцы показывали себя. Но первый выстрел сделать ему не довелось. И даже когда гранаты начали рваться, он не испугался. Только девчат еще слушал каким-то третьим ухом: бьют еще винтовочки или нет. Бьют – значит живы. Значит, держат свой фронт, свою Россию. Держат!..
Осянина сидит в одной стороне сцены. Васков выходит с другой. Комелькова бежит от Риты к Васкову.
Комелькова: Скорее! Рита!
Васков: Чем?
Комелькова: Гранатами…
Женя уходит.
Васков: Ничего, Рита, ничего… Он поверху прошел… Заживет.
Осянина: Иди туда. Женька там.
Васков: Сейчас спрячу тебя. Уводит она их от нас, в лес уводит.
Васков уходит.
Автор: Женя верила в себя всегда, и даже сейчас, уводя немцев от Осяниной, ни на мгновение не сомневалась, что все кончится благополучно, и даже когда первые пули ударили ее вбок, она просто удивилась. Ведь так глупо, так несуразно и нелепо было умирать в 19 лет… Немцы добили ее в упор, а потом долго смотрели на ее и после смерти гордое и прекрасное лицо.
Васков понуро идет к Рите.
Осянина: Женя погибла? Женя сразу… умерла?
Васков: Сразу. Они ушли. За взрывчаткой, видно… когда я по лесу ходил, видел, где они ее прячут. Не победили они нас, понимаешь? Я еще живой, меня еще повалить надо.
Осянина: (на руку) Болит?
Васков: (на сердце) Здесь у меня болит. Так болит! Положил ведь я вас, всех пятерых положил, а за что? За десяток фрицев?
Осянина: Ну зачем так… Все понятно, война…
Васков: Пока война, понятно… А потом, когда мир будет? Что ответить, когда спросят, ведь всех я вас со смертью оженил.
Осянина: Не надо, мы Родину защищали.
Васков уходит.
Автор: Смертельно раненая Осянина не захотела быть обузой для своего командира.
Скорее Васков почувствовал, чем услышал этот слабый, утонувший в ветвях выстрел. Рита выстрелила в висок, но крови почти не было. Схоронил он ее и пошел навстречу немцам.
Ведущий: Женщина и война… Что может быть более несовместимым? Женщина, дарящая жизнь и оберегающая ее, и война, уносящая эту жизнь.
Чтец:
Я сына родила не для войны!
Не для войны букварь ему читала,
Тревожилась, гордилась, тосковала,
Готовая и штопать и мечтать,
И ждать скупых, нерасторопных писем
С какой-нибудь окраины страны.
Я сына родила не для войны!
(Н.Бурова.)
Ведущий: Прошли годы… А матери вновь скромно изо дня в день совершают свой незаметный подвиг – растят, поднимают на ноги детей, отправляют сыновей в армию, не думая, что исполнение интернационального долга может обернуться цинковым гробом.
Афганская война, одна из трагических страниц нашей истории, оказалась в два раза длиннее, чем Великая Отечественная. Не дождавшиеся невесты, вдовы, матери, убитые горем потери.
Песня Шведовой “Белый вальс” в исполнении ученицы школы.
Ведущий: “Цинковые мальчики” - так назвала свою повесть Светлана Алексеевич.
Мать: “ Он у меня маленького роста был. Родился маленький, как девочка, два килограмма, рос маленький. Обниму:
- Мое ты солнышко. Ничего не боялся, только паука. Приходит с улицы… Мы ему новое пальто купили… Это ему исполнилось четыре года… Повесила я это пальто на вешалку и слышу из кухни: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… Выбегаю: полная прихожая лягушек, они из карманов его пальто выскакивают… Он их собирает:
- Мамочка, ты не бойся. Они добрые. – И назад в карман запихивает. – Ты мое солнышко.
Игрушки любил военные. Дари ему танк, автомат, пистолеты. Нацепит на себя и марширует по дому.
Я солдат… Я солдат..
Идти в первый класс. Не можем нигде купить костюм, какой не купи – он в нем тонет.
- Мое ты солнышко.
Забирали в армию. Я молила не о том, чтобы не убили, а чтобы не били. Я боялась, что будут издеваться ребята посильнее, он такой маленький. Рассказывал, что и туалет зубной щеткой могут заставить чистить, и белье чужое стирать. Я этого боялась. Попросил: “ Пришлите все свои фото: мама, папа, сестренка. Я уезжаю…”
Куда уезжает, не написал, через два месяца пришло письмо из Афганистана: “Ты, мама, не плачь, наша броня надежная”.
- Мое ты солнышко… Наша броня надежная… Уж домой ждала, ему месяц остался до конца службы. Рубашечки купила, шарфик, туфли. И сейчас они в шкафу. Одела бы в могилку… Сама бы его одела, так не разрешили гроб открыть.. Поглядеть на сыночка, дотронуться… Нашли ли они ему форму по росту? В чем он там лежит? Первым пришел капитан из военкомата:
- Крепитесь, мать…
- Где мой сын?
- Здесь, в Минске. Сейчас привезут.
Я осела на пол:
- Мое ты солнышко!!.. – Поднялась и набросилась с
кулаками на капитана:
- Почему ты живой, а моего сына нет? Ты такой
здоровый, такой сильный… А он маленький… Ты –
мужчина, а он – мальчик… Почему ты живой?!
Привезли гроб, я стучалась в гроб:
- Мое ты солнышко! Мое ты солнышко… А сейчас
хожу к нему на могилку. Упаду на камни, обниму:
- Мое ты солнышко!..”
Ведущий: Афганистан, Приднестровье, Чечня…Сколько горя принесли эти войны матерям, потерявшим сыновей. Материнская любовь безгранична, бескорыстна, полна самоотверженности. Материнство на Руси всегда было святым.
Фоновая музыка (James Lest “Night in white satin”)
Чтец:
Матери бессонны, когда дети маленькие.
Матери бессонны, когда дети большие…
О, святая бессонность!
Чем отблагодарить матерей?
Как солнце не отблагодарим за свет.
Как землю не отблагодарим за зелень.
Не отблагодарим!
Надо просто что-то хорошее делать,
что-то доброе,
что-то великое делать, -
тогда улыбнутся и заплачут от счастья матери.