История каждого народа знает эпохи более или менее крутого перелома умственной жизни нации. В жизни русского народа одной из наиболее замечательных эпох такого рода была II половина XVII века, начавшая собою новый период в истории интеллектуального развития страны.
К концу XV века исчезла независимость отдельных северо-русских земель и княжеств и на месте ряда самостоятельных политических единиц сложилось единое Московское государство. Стремление освободиться от чужеземного и, одновременно, иноверческого ига повышало религиозное сознание и придавало ему характер исключительности в то самое время, когда слабело и падало просвещение. Уже в XV веке слышатся постоянные жалобы на падение и того скудного образования, какое имелось на Руси. Церковные иерархи все чаще заявляли, что им приходится ставить в священники людей, которые “едва грамоте умеют”, плохо читают священные книги, а писать и совсем не могут [3]. Там, где среди класса, наиболее образованного уже по одному своему положению, была слабо развита простая грамотность, не могло, конечно, быть и речи о существовании сколько-нибудь серьезного образования.
Поставленное ходом исторических событий среди враждебных иноплеменных и иноверных соседей, московское государство воспитало в себе взгляд, отождествлявший национальность с религией. Народ представлялся самому себе обладателем высшей религиозной истины и растил в своей среде национально-религиозную нетерпимость.
Политические успехи московского княжества в борьбе с соседями прибавили к этой нетерпимости еще новый оттенок. Под влиянием этих успехов московские люди начали считать себя важнее всех других людей, свое государство лучше всех остальных. Согласно их воззрениям, все иные, неправоверные страны, лишены были благодати, почившей на Москве, и не могли равняться с нею. Иностранцев, знакомившихся с русским бытом в XVI веке, особенно поражала эта черта заносчивого московского высокомерия и распространенный в Москве взгляд на чужие земли, как на вместилища неправоверия, ереси и соблазна: “Сия убо вся благочестивая царствия, греческое и сербское, басанское и арбаназское, грех ради наших Божиим попущением безбожные турци поплениша и в запустение положиша и покориша под свою власть. Наша Руссийская земля Божиею милостию и молитвами пречистыя Богородицы и всех святых чудотворец растет и младеет, и возвышается. Ей же, Христе милостивый, даждь расти, и младети, и расширятися до скончания века[2].
Постепенно развиваясь, мысль об утрате греками чистоты веры и первенства в православном мире Москвы нашла полное выражение в сказании о трех Римах псковского старца Филофея. На этой стадии своего развития национальное самомнение доходило до стадии мессианства. Русский народ представлялся самому себе избранным сосудом Божиим, на котором почевает благодать свыше, недоступная никому другому иначе, как через его посредство. Полное и абсолютное превосходство естественно предполагало замыкание в собственной среде и отстранение от всех других народов.
На первых порах существования христианства в России преобладание получили практическая нравственность и обрядовая форма, но, когда и с течением времени не развилось более серьезное образование, которое дало бы возможность и большей глубины и сознательности религиозного мышления, тогда форма окончательно перевесила содержание. Уже под 1476 год можно прочесть в 4-й новой городской летописи такую запись: “той же зимы некоторые философе начаши пети: “О Господи помилуй”, а другие: “Господи помилуй””. Если это разногласие, эти споры “философов” заносились в летопись как важное событие, то легко себе представить, каким убожеством отличалась русская религиозная мысль того времени [3].
В XVII веке Москва вынуждена была вести борьбу с более значительными государствами и временами вовлекаться в планы государств западноевропейского мира, с которыми заключает союзы для совместных действий против общих врагов. Под влиянием этих обстоятельств начались приглашения иностранцев на службу московского государя и поселение немалого количества их в Москве.
Ближайшим результатом сближения с иноземцами, вызванного нуждами государства, явилось разделение общества на враждебные партии. С какого бы пункта не начиналась эта вражда, она неизбежно приводила противников на почву церковных порядков, т.к. весь государственный и общественный быт Москвы до мельчайших его подробностей в сознании людей той эпохи проникался и освещался религиозным принципом[1]. Выражением этого процесса и стал церковный раскол середины XVII века, который явился результатом церковной реформы патриарха Никона, стал важным фактом русской истории. Реформа должна была устранить разночтения в церковных книгах и разницу в проведении обрядов. С необходимостью проведения реформы согласились все: и Никон, и его будущий противник протопоп Аввакум. Было только неясно, что брать за основу – переводы на старославянский язык византийских богослужебных книг, сделанных до падения Константинополя в 1453 г., или сами греческие тексты, в том числе исправленные после падения Константинополя. По приказу Никона в качестве образцов были взяты греческие книги, причем в новых переводах появились разночтения с древними. Вместе с Никоном в исправлении богослужебных книг участвовал и Аввакум, но вскоре был отстранен из-за незнания греческого языка. С этого времени Аввакум становится активным противником Никона и одним из основоположников старообрядческого движения.
И патриарх Никон, и протопоп Аввакум были мощными фигурами. Оба они родились в бедности в Нижегородском уезде, оба начинали службу сельскими священниками, оба выдвинулись благодаря незаурядным внутренним качествам в окружении царя Алексея Михайловича, и к обоим царь до конца дней испытывал почтение. Никон и Аввакум были изначально явлениями одного порядка. Они вступили в активную жизнь как сыновья глубокого духовного кризиса, уходящего корнями в “великое разорение” и смуту. У Никона, Аввакума и их сторонников воля одинаково заменяла разум, а обрядность, церковный ритуал – более важные, содержательные стороны вероучения. И те, и другие не признавали и тени инакомыслия, легко и убежденно проклинали все, что сколько-нибудь отличалось от их представлений.
Никон и Аввакум были глубоко верующими, благочестивыми людьми, стремившимися к очищению и укреплению православия. Оба были бескомпромиссны, не жалели никаких сил и средств для достижения цели. Каждый твердо считал себя подвижником, направляемым Божественной десницей. И у Никона, и у Аввакума были видения, они были уверены, что сила их молитвы исцеляет больных. Оба отмечались крутым нравом, насколько позволяло положение, каждый мог быть жесток. Аввакум и Никон были осуждены одним церковным собором, оба пребывали в заточении и почти одновременно погибли: один при возвращении из ссылки, другой – заживо сожженный вместе с товарищами.
Но в глазах народа один сделался немилосердным гонителем, а другой – героическим страстотерпцем. Никон оказался, по существу, бесплоден. Он оставил след не столько в душах людей, сколько в организации и идеологии господствующей церкви. Аввакум несмотря на свой фанатизм, перенося самые жестокие страдания и лишения из выпадавших на долю закрепощенного народа, духовно возвысился до выражения правды угнетенных. Сочинения Аввакума, особенно его “Житие”, составляют классику русской литературы. Писания “огнепального” протопопа пробились сквозь века.
Список литературы:
- “Житие Аввакума и другие его сочинения”, ред.Робинсон А.Н., М. “Советская Россия”, 1991 г.
- Ионов И.Н. Российская цивилизация. IX-нач.XV века. М. “Просвещение”, 1995 г.
- Каптеров П.Ф. Избранные педагогические сочинения. М. “Педагогика”, 1982 г.
- Курочкина И.Н. Русская педагогика. Страницы становления (VIII-XVIIIвв) М. “Флинта”, “Наука”, 2002 г.