Авторы 2-й половины XVII века не писали специальных трудов о человеке, не оставили трактатов на философские или педагогические темы. Поэтому мы не можем говорить о четко выделенных педагогических взглядах Аввакума, представленных особым, нелитературным источником. Автор высказывал свое мнение о человеке мимоходом, когда рассказывал о людях и событиях.
Необходимо также иметь в виду, что в древнерусской православной традиции ребенку, подростку, не находилось места. Педагогических наставлений по воспитанию детей, которые, хотя и нечасто, но все же появлялись в странах католической и протестантской традиции, на Руси практически не было.
Поэтому невозможно говорить о педагогической концепции протопопа Аввакума в принципе. Но в его произведениях можно найти разрозненные высказывания, позволяющие в обобщенном виде ответить на важнейшие педагогические вопросы: кого, чему, как учить и кто это будет делать.
С точки зрения Аввакума, человеческий разум не только всецело поглощался догмой в области религии, но и не имел для себя вообще никакого поприща самостоятельной деятельности. Всякая попытка проникнуть в таинства природы являлась с этой точки зрения опасным дерзновением, бесплодным и даже вредным умствованием, близким к ереси: “Не все судьбы Бога человеку надобно ведать, полно и того, что Бог на земле наделал и дал знать. И от того человек, что пузырь раздувается; а как б небесная –то ведал, и он бы равен был дьяволу” [1, стр.54]. Поэтому светская наука, не имевшая своих корней в религии, предавалась проклятию. “Язычники достигоша с сатаною разумом своим небесных твердей и звездное течение поразумевше, а христиане достигают не мудрости внешние подразумевати и лунного течения, но на самое небо восходят смирением” [1, стр.61]. В сущности же, всякая вообще наука должна быть чужда истинному христианину. “Не ищите риторики и филосифии, ни красноречия, - поучал протопоп, - но, здравым истинным глаголам последующе, поживите. Понеже ритор и философ не может быти христианин” [1, стр.72]. “Аз есмь,- писал в соответствии с этим Аввакум о своей собственной учительской деятельности, ни ритор, ни философ, дидаскалства и логофетства не искусен, простец человек и зело исполнен неведения. Сказать ли, кому я подобен? Подобен я нищему человеку, ходящему по улицам града и по окошкам милостыню просящу… У богатого человека Христа из евангелия ломоть хлеба выпрошу, у Павла апостола, у богатого гостя, из посланий его хлеба крошу выпрошу, у Златоуста, у торгового человека, кусок словес его получу, у Давида царя и у Исаи пророка, у посадских людей, по четвертине хлеба выпросил; набрав кошель, да и вам даю, жителям в дому Бога моего” [1, стр.114]. Только одна мудрость и ценна для христианина – религиозная, но и здесь дело не в исследовании, а в усвоении и сохранении неизменной готовой истины. В глазах Аввакума православие и невежество скорее могли быть синонимами, чем православие и наука, и он с иронией противопоставлял невежд русских ученым грекам: “Русские бедные, пускай глупы, рады мучителя дождались, полками в огонь дерзают за Христа Сына Божия – Света. Мудры блядины дети греки, да с варваром турским с одного блюда патриархи кушают рафленые курки. Русачки же миленькие не так, - в огонь лезет, а благоверия не предаст” [1, стр.98].
Аввакум горячо ратовал за использование только русского языка, против изучения и использования иностранных. В своих “Толкованиях на псалмы” он обращался к царю Алексею Михайловичу: “Ведаю разум твой, умеешь многими языки говорить: на жто в том прибыли?… Воздохни-тко по-старому и рцы по русскому языку: Господи, помилуй мя, грешного. Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек! Говори своим природным языком; не уничижай его и в церкви, и в дому, и в пословицах. Как нас Христос научил, так и подобает говорить. Любит нас Бог не меньше греков; предал нам и грамоту нашим языком Кириллом святым и братом его. Чего же нам еще? Разве языка ангельского? Да нет, ныне не дадут, до общего воскресения” [1, стр.117].
Выступая против изучения наук и языков, Аввакум доказывал правильность своих взглядов тем, что и Христос этому не учился. Он призывал отказаться от греческого и латинского образования, которые приводят к излишнему мудрствованию и забвению духовно-религиозного начала в человеке. В беседе “О внешней мудрости он подчеркивает: “Альманашники, и звездочетцы, и все зодейщики познали Бога внешнею хитростью, и не яко Бога почтоша и прославиша, но осуетиша своими умышленьями, уподоблятися Богу свего мудростью начинающе” [1, стр.91].
В “Похвале русскому языку”, которую можно рассматривать как программу обучения в старообрядческой среде ратовал за обучение на родном языке: “понеже люблю свой русской природный язык, виржали философскими не обык речи красить… не латинским языком, ни греческим, ни еврейским, ниже иным коим ищет от нас говоры господь, но любви с прочими добродетелями хощет” [1, стр.94]. В родном, традиционном языке заключена, по мнению Аввакума, нравственная сторона национального характера.
Обращаясь к боярину Федору Ртищеву, он убеждал этого государственного деятеля отказаться от латинского и греческого образования в пользу русского православия. В его представлении “христианин” и “русский” являлись синонимами. Достоинством “ученья книжного” Аввакум считал традиционный путь формирования “внутреннего человека”, основные качества которого – “мужество, мудрость”, правда и целомудрие”. Недостаток латинской и греческой школы, по его мнению, состоял в увлечении “внешним мудрствованием” и забвении духовно-религиозного формирования человека. А духовное совершенствование и нравственное развитие – это главное, на что нужно обращать внимание в процессе воспитания. Так как, по мнению Аввакума “Истинный христианин освящен светом православия “…в нем же рожден, в том же благочестии и воспитан от пелен родительских и в совершенство придет возраста и в непоколебимом основании церковного хранения”[3].
Главной линией народного образования Аввакум считал традиционное домашнее воспитание и обучение детей мастерами грамоты из народа. Мастера грамоты – это грамотные крестьяне, делавшие из обучения грамоте промысел. Правда, они учили плохо, но все учили, и помимо их и грамотных родителей учиться было негде, не у кого. Между мастером грамоты и клириком не было какого-либо существенного различия, напротив, эти две должности легко и охотно совмещались.
Единообразие, установленное в ходе никоновской реформы, в богослужебных чинах требовало единообразной школы, готовящей по единой программе образованных государевых слуг. Необходимо было “заменить удельную богослужебную пестроту московским единообразием” [2, стр.130]. Печатные азбуки, буквари, учительские псалтыри, создаваемые централизованно, требовали от мастеров грамоты, пользующихся традиционной рукописной учебной книгой, либо переучиваться, переквалифицироваться, либо оставлять свое ремесло. Городские провинциальные и сельские священники по новым книгам (печатным исправленным) службы вести не хотели, да и не могли. Необходимо было им самим переучиваться, а не то что детей учить, но изменения в характере образованности были так велики, что переучиваться было практически немыслимо. Мастера грамоты ушли в “раскол”, продолжив древнерусскую традицию обучения и воспитания детей в старообрядческой среде. Протопоп Аввакум был сторонником развития отечественных, преимущественно общинно-домашних форм образования, ставя на первое место не обучение, а нравственное воспитание.
Список литературы:
- “Житие” Аввакума и другие его сочинения”, ред. Робинсон А.Н. М. “Советская Россия”, 1991 г.
- Никольский Н.М. “История русской церкви”, изд. Третье М. “Академия”, 1985 г
- Русская историческая библиотека. Т.39. Памятники истории старообрядчества XVII в. Книга бесед. Беседа седьмая. “О старолюбцах и новолюбцах”, Ленинград. Издательство Академии наук СССР. 1927 г.