Мы память, что жестока и горька,
И мы ее горчайшая строка.
Цели урока:
- углубить знания учащихся по истории политических репрессий в СССР на основе краеведческого материала;
- повысить интерес учащихся к истории родного края;
- содействовать пробуждению у учащихся чувства сострадания к невинно пострадавшим людям, особенно к детям.
Оборудование:
- карта Тотемского района Вологодской области;
- фотовыставка;
- выставка книг;
- документы.
План урока.
1. Введение.
- Постановка проблемы урока
- Краткая характеристика политической ситуации в стране.
2. Основная часть.
- “Но тот, кто не жил с нами – не поверит...”. (Условия жизни детей в спецпоселениях).
- “Это было при нас...”. (Создание детских домов).
- “Нас оскорбляло слово “сирота”. (Условия жизни детей в детских домах).
- “Все, что было, не забыто”. (Как сложились судьбы детей?)
- “Быль — забыть?..”. (Итоги, размышления по уроку).
3. Заключение.
Ход урока.
1. Введение.Урок начинается с чтения отрывка из поэмы А. Твардовского “По праву памяти”:
Сын за отца не отвечает –
Пять слов по счету, ровно пять.
Но что они в себе вмещают,
Вам, молодым, не вдруг обнять.
Их обронил в кремлевском зале
Тот, кто для всех нас был одним
Судеб вершителем земным,
Кого народы величали
На торжествах отцом родным.
Как вы думаете, ребята, какое отношение к теме нашего урока имеет это стихотворение? К какому периоду в истории нашей страны можно отнести эти строки? Посмотрите на тему урока: какой период можно назвать “страшными годами”?
Ученики: 30-е годы.
Учитель: Почему?
Ученики: Репрессии, тоталитарный политический режим, страх.
Учитель: Итак, действительно, это 30-е годы, за время которых по стране прокатились три волны репрессий, каждая следующая из которых по масштабам и жертвам превосходила предыдущую. Воистину “страшные годы”. Давайте вернемся еще раз к теме. О чем ещё мы с вами будем сегодня говорить, размышлять на уроке?
Ученики: О детях.
Учитель: На основе архивных документов, воспоминаний очевидцев мы попытаемся рассмотреть, какими тяжелыми были эти годы для детей, как повлияли они на их жизнь, как сложилась в дальнейшем их судьбы. Для обсуждения я предлагаю следующие вопросы. (Учитель обращает учащихся к плану урока, написанному на доске).
2. Основная часть.1. “Но тот, кто не был с нами, — не поверит...”
Учитель: Давайте вспомним принятое ПБ ЦК ВКП(б) печально известное постановление “О мерах по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации”, согласно которому раскулаченные крестьяне высылались в отдаленные районы на спецпоселения, в том числе, и в наш Северный край, куда входила и Вологодская область. В Тотемском районе находилось несколько спецпоселений.
(Учитель обращает учащихся к настенной карте, где условными обозначениями нанесены спецпоселения, образованные на территории Тотемского района).
Как вы думаете, почему именно здесь было решено строить такие поселки?
Ученики: Малозаселенные места, удаленные от центра страны, необжитые.
Учитель: Вместе со взрослыми подлежали высылке и дети. Им труднее приходилось привыкать к новым условиям жизни, они в большей мере страдали от болезней, холода и голода, страдали от того, что их тоже считали “врагами народа” , “кулацкими детьми” — это клеймо позора многие из них ощущали всю жизнь.
Сейчас, на основании документов, воспоминаний участников этих событий, попытаемся воспроизвести картину жизни в спецпоселениях. Особенно нас будет интересовать жизнь детей. Для этого мы разделимся на 3 группы. Каждая из групп получит задание:
- 1-я группа – сделать выводы о жизни детей на основании архивных документов.
- 2-я группа — сделать выводы о жизни детей на основании воспоминаний очевидцев.
- 3-я группа – найти отражение событий того времени в стихах.
(Для работы в группах отводится 5-7 минут. Далее следует обсуждение).
Материалы для работы в группах:
1-я группа. Документы:
Документ.В докладе о результатах обследования положения детей спецпереселенцев, от 12 июля 1930 года говорилось:
“В Яренске и его окрестностях размещено около 2000 семей (около 8000 человек) переселенцев, эвакуированных сюда для водворения их на постоянных колонизационных участках. Детей в этих семействах насчитывается до 40%, которые находятся в тяжелых жилищных условиях”.
Документ. “В первые годы жизни в “кулацкой ссылке” положение спецпереселенцев было крайне тяжелым. Так, в докладной записке руководства ГУЛАГа от 3 июля 1933 г. в ЦКК ВКП (б) и РКИ отмечалось: “С момента передачи спецпереселенцев Наркомлесу СССР для трудового использования в лесной промышленности, т.е. с августа 1931 года, Правительством была установлена норма снабжения иждивенцев — с/переселенцев на лесе из расчета выдачи в месяц: муки 9 кг, крупы 9 кг, рыбы 1,5 кг, сахару 0,9 кг. С 1 января 1933 года по распоряжению Союзнаркомснаба нормы снабжения для иждивенцев были снижены до следующих размеров: муки 5 кг, крупы 0,5 кг, рыбы 0,8 кг, сахару 0,4 кг. Вследствие этого положение спецпереселенцев в лесной промышленности, в особенности в Уральской области и Северном крае, резко ухудшилось ... Повсеместно в леспромхозах Севкрая и Урала отмечены случаи употребления в пищу разных несъедобных суррогатов, а также поедание кошек, собак и трупов падших животных ... На почве голода резко увеличилась заболеваемость и смертность среди с/переселенцев. По Чердынскому району от голода заболело до 50% с/переселенцев ... На почве голода имел место ряд самоубийств, увеличилась преступность ... Голодные с/переселенцы воруют хлеб и скот у окружающего населения, в частности у колхозников ... Вследствие недостаточного снабжения резко снизилась производительность труда, нормы выработки упали в отдельных ЛПХах до 25%”.
Несмотря на голод, на свирепствовавший тиф, на непривычные для большинства спецпереселенцев морозы, поселки жили, отстраивались. 3 июля 1931 года президиум Ленского райисполкома отмечает, что в поселках спецпереселенцев “...организована... учебная часть в примитивных школах”. Строились бани, пекарни, столовые и даже клубы. Основным занятием была заготовка леса, но, вместе с тем, на территориях, очищенных от леса, раскорчевывались пни (эту тяжелую работы, которая считалась второстепенной, в основном выполняли женщины). Поля, отвоеванные у тайги, распахивались. Лесопункты постепенно преобразовывались в колхозы.
Судя по спискам детей, которые должны были обучаться в 1931 году, из почти 700 в возрасте от 7 до 14 лет, проживающих в поселках спецпереселенцев, почти половина (45 процентов) были русские, треть — белорусы, восемнадцать процентов — украинцы, четырнадцать — немцы, по несколько человек — мордва, татары, киргизы, чуваши. Очевидно, что примерно таким был национальный состав и взрослых .
О трудностях жизни спецпереселенцев, о сложности привыкания их к новым условиям говорит и статистика.
“За 1932 г. в “кулацкой ссылке” умерло больше, чем родилось, в 5 раз.
У вновь прибывавших в “кулацкую ссылку” показатели рождаемости и смертности всегда были значительно худшими, чем у относительных “старожилов”... Например, если у “старожилов” в течение 1933 года умерло больше, чем родилось, в 7,8 раз, то у “новоселов” — в 40 раз”.
С наступлением полной весны земля в бараках растает, сверху потечет, и все население их слипнется в грязный заживо гниющий комок. По Архангельску за март и 10 дней апреля из восьми тысяч детей заболело 6007 (скарлатина, корь, грипп, воспаление легких, дифтерит). Умерло — 587, общий процент заболеваемости детей – 85”.
2-я группа. Воспоминания.
“Шли парами прямо по льду, — вспоминает она, — этап растянулся на целый километр. Шли целую неделю, ночевать останавливались в деревнях у людей. Впереди ехал милиционер верхом и, заезжая в каждую деревню, говорил: “не пускайте к себе ночевать, не пускайте в деревни, это звери идут, убийцы”. А мы как останемся ночевать, молодые были, с молодежью деревенской перезнакомимся, да так, что потом и не отпускают нас: оставайтесь. Кто молоко несет, кто что. Дорогой болели многие, мне тоже плохо стало. Так те, что со мной шли, под руки взяли, до деревни довели. Там молоком напоили кипяченым: как-нибудь крепись, где ты тут останешься. Так и дошли до поселка. Здесь переночевали, вымылись в бане: по два ковшичка горячей воды на человека, а наутро погнали дальше”.
“Хлеба дали на дорогу: пятьсот граммов на день. За день сорок пять километров прошли: ни деревень по пути не встретилось, ни поселков. Пришли к вечеру на место: конторка для начальства, а для нас шалаш из жердей и веток стоит. Переночевали в нем, а с утра принялись деревья валить, бараки строить...
Жители одного из поселков вспоминают, что целый год жили в каменной неотапливаемой церкви. “...нары поставили многоярусные, зимой печку топили, так и жили”.
Воспоминание. “Поселили нас в старом двухэтажном доме. Готовить пищу ходили на болото, там, на кострах и варили, тут нам не разрешали варить. Сваришь, идешь, а дети местные бегут и, если открытым несешь котелок, могут бросить туда что-нибудь. Кулаки! Мы все были для них кулаками. Никакого проходу нам, девчонкам не давали. Но были и хорошие люди, жалели нас.
Воспоминание. “Голодали страшно, некоторые через это и с ума сходили. Хлеба давали по 500 граммов тому, кто работал, да по 150 неработающим. Кроме хлеба давали иногда крупы. Дадут сорок граммов, в горсти ее несешь, пока идешь голодный — съешь всю крупу. Ходили пестики в лесу собирали. Мама их напарит — для нас это вроде как шоколад.
Свидетельства о людоедстве встречаются и в воспоминаниях бывших спецпереселенцев нашего района. Связаны они в основном с прибытием в 1932-1933 годах кубанцев, в большинстве своем это были старики и женщины с детьми. По свидетельству очевидцев, разместили их в поселках Четвертый и Шестой.
Еще одна страшная беда, унесшая сотни жизней — болезни, и особенно тиф. Скученность людей, отсутствие в поселках бань, столовых, сырость в бараках — все это приводило к вспышкам эпидемий. Вспоминает Мария Игнатьевна Прилуцкая: “Когда тифом люди заболели, народу умирало много: и на дорогах трупы лежали, и в лесу, и в бараках, жутко”.
Эпидемия тифа была столь распространена, что всех больных спецпереселенцев поместили в деревянную церковь. Для этого там были поставлены двухярусные нары. Умирало много, умерших хоронили по ночам в общей могиле на кладбище. В настоящее время здесь установлен памятник всем погибшим. Деревянная церковь, в которой лежали больные тифом, сгорела в 1933-1934 годах.
О том, насколько силен был страх даже ребенка перед властью, хорошо говорят его слова: “Коменданта мы боялись, мимо комендатуры даже проходить боялись, уж лучше стороной ее обежишь. А вот местные к нам относились по-доброму. Благодаря им и выжили. У нас в семье из мужчин лишь один я — пацан. А вот как ни был мал, а уже думал вполне по-взрослому: где продукты достать, где дровами разжиться”.
По ночам ходил, промышлял дрова по соседским поленницам. Пожаловал однажды в дом сосед. Парнишка испугался, думая, что взбучку сейчас за дрова устроит. А тот с матерью поговорил, подбодрил ее, как мог, а когда уходил, сказал, что вокруг их много соседей с хорошим запасом дров живут, мол, берите, но только не у меня одного. Помнит, как с мальчишками, тоже детьми спецпереселенцев, поклялись друг другу, как вырастут, убить Сталина.
И до того велик был страх, что клятву эту произносили, уйдя далеко в лес. И после того, как вернулись из СССР назад в Польшу, дома долго еще по привычке боялись говорить громко, все оглядывались по сторонам: не слышит ли кто из посторонних их речи.
Вспоминает Екатерина Дмитриевна Беднягина (Венгран):
“Норма хлеба на детей была 300 граммов, а на иждивенцев — 250. Мама наша в лес пошла работать, работающим давали по 500 граммов. Две зимы она отработала, лес валила лучковой пилой. А потом заболела, водянка — ноги у нее распухли, идти не может. Пошла один день, работать не может, легла возле пня. Начальник подходит: почему не работаешь? Она отвечает: вы посмотрите, какие ноги у меня. Он отправил ее домой: и не приходи больше. Вечером прибежали и рабочую карточку отобрали. Дома есть совсем нечего было. Мама нас забрала, и меня, и брата, и пошла на реку топиться. Сидим на берегу, плачем. Тут женщина одна проходи: ты что, Анна, плачешь? А мама: утоплюсь, и их утоплю. А та говорит: пойдем домой, я тебе картошки дам. Стали потом щавель собирать, ягоды. Там поле было, картошка росла, морковь. Выкопают, потом перекапывали люди, что-то попадалось, и то не давали людям брать. Потом мама стала в деревни ходить вещи менять. Бабушка из дому какие-нибудь вещи пришлет, мама идет их менять. Весной за реку прямо на бревнах перебиралась, чуть не утонула. Ушла один раз в деревню за картошкой. Должна уже придти, а ее все нет, один день, второй, третий... Мы сидим, ревем. Люди идут, говорят: она сзади идет. У нее силы от голода кончились, а надо было мешок картошки по грязной дороге тащить. Вымокла вся, устала. А ехал тракторист с санями и ее не взял.”
Учитель: Итак, давайте сделаем выводы по заданию. О чем мы можем узнать из документов той поры. Слово предоставляется 1-ой группе.
Ученики:
- условия жизни;
- условия работы;
- условия учёбы;
- нормы снабжения продовольствием взрослых и детей;
- голод;
- болезни;
- страх и др.
Учитель: Документы – это исторические факты, они – неопровержимы. Давайте теперь послушаем “голоса из прошлого”, воспоминания тех, кто был участниками этих событий. Слово предоставляется 2-ой группе.
(Ребята, работающие во 2-ой группе, выдержками из воспоминаний подтверждают данные документов).
Учитель: Эти события, конечно же, не могли не найти отклика в обществе. В произведениях писателей и поэтов мы находим отражение этих событий уже в ... Ребята, работающие в 3-й группе, приведут отрывки из стихотворений авторы которых эту трагедию испытали на своей жизни.
(Учащиеся приводят отрывки из стихов А. Ахматовой, О. Мендельштама, Ю. Левинского и др.).
Отрывки из стихов:
...Я смутно помню
Позднюю реку
Огни на ней
И скрип, и плеск парома,
И крик “Скорей!”,
Потом раскаты грома
И дождь... Потом
Детдом на берегу.Вот говорят,
Что скуден был паек,
Что были ночи
С холодом, с тоскою,-
Я лучше помню
Ивы над рекою
И запоздалый в поле огонёк.До слёз теперь
Любимые места!
И там, в глуши,
Под крышею детдома
Для нас звучало
Как – то незнакомо,
Нас оскорбляло
Слово “сирота” .Н. Рубцов.
Эти убили, а эти ославили.
Кто ж наши Каины?
Кто ж наши Авели?
Даже могил никаких не оставили,
Горько в родимой земле им лежать.
Нашим убитым,
Нашим замученным
Мы даже памятник не поставили.
Стыдно и не за что нас уважать.Ю. Левитанский.
- Мы к вам идем, в сегодняшний ваш день,
И в завтрашний ваш день. И в день грядущий,
-Мы к вам идем — куда ж нам друг без друга,
Мы память, что жестока и горька,
И мы ее горчайшая строка,
Но в памяти – грядущему порука,
Цена ж забвенья слишком высока.Ю. Левитанский.
Чисты их имена,
И горек голос лир,
И дух высок, и словно осиянно...
На вечны времена:
Владимир, Велимир,
Марина, и Борис,
И Александр, и Анна.Е. Благинина.
И упало каменное слово
На мою ещё живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить...А. Ахматова.
Мы живем, под собою не чуя страны.
Наши речи за десять шагов не слышны.
А коль хватит на полразговорца,
Так припомним кремлевского горца.Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища......Как подкову куёт за указом указ –
Кому в лоб, кому в пах, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – малина
И широкая грудь осетина.О. Мандельштам.
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.А. Ахматова.
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: “Сюда прихожу, как домой.
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать...А. Ахматова.
Учитель: Итак, давайте сделаем вывод: какими были условия жизни в спецпоселениях, и как в этих условиях приходилось жить детям.
(Учащиеся делают выводы сами, при необходимости учитель помогает).
Ребята, яркий пример этих событий мы можем найти с вами рядом. В нашем поселке живет семья, история которой уходит своими корнями в те далекие 30-е годы, когда после раскулачивания семья была сослана в далекий Северный край, да так и осталась в наших краях.
Рассказ об истории семьи Вебер.
Обобщение: (сначала дать возможность сделать вывод самим учащимся). Итак, мы увидели, что особенно трудно было детям, им сложнее приходилось привыкать к новым тяжелым условиям жизни, они в большей мере страдали от холода, голода, болезней. Страдали от того, что их неповинных ни в чем, тоже считали “врагами народа”, “кулацкими детьми”, это позорное клеймо многие из них ощущали на себе долгие годы.
2. “Это было при нас...”
Учитель: Поскольку вокруг Тотьмы было большое количество поселков спецпереселенцев, не случайно в районе в начале 30-х годов было организованно несколько детских домов. Открыты они были там, где и находились спецпоселения — в п. Чуриловка, в с. Никольском, в самой Тотьме действовало 6 детских домов. Треть всех воспитанников составляли дети умерших, убитых или бежавших спецпоселенцев. При подготовке к уроку на основании данных Тотемского краеведческого музея мы составили справку о детских домах. (Справку представляет ученица, которая её подготовила).
Справка о детских домах, организованных в Тотьме и Тотемском районе в 30-е годы.
| Детский дом № 1 | “Дошкольный” | 93 ребенка : 53 мальчика и 40 девочек |
| Детский дом № 2 | (для детей школьного возраста) | 83 воспитанника: 50 мальчиков и 33 девочки |
| Детский дом № 3 | (самый большой в городе, размещался в четырех зданиях) | 150 детей |
| Детский дом № 4 | (самый благополучный в те годы) | 62 воспитанника |
| Детский дом № 5 им. Короленко | (для больных и ослабленных детей) | |
| Детский дом № 6 | открыт в с. Никольском | 115 детей |
| Детский дом № 7 |
Учитель: Город был наполнен тысячами детских голосов. Дети бегали по улицам, летом шумными группами отправлялись за ягодами грибами в окрестные леса. Их любили и ненавидели, им завидовали и их презирали, но кормила и одевала их Тотьма. С ними работали удивительные люди маленького городка, каждый 10-й житель которого был детдомовцем.
Наверное, ни один другой город не совершил такого акта милосердия. Как Тотьма, окруженный кольцом спецпоселений, приютив у себя детей “кулацких элементов” — “врагов народа”. Даже в то жестокое время в душах многих людей жило милосердие к самым незащищенным – детям. Поэтому уже в наше время один из воспитанников детского дома Л. М. Дьяковский называет Тотьму городом милосердия.
3. Нас оскорбляло слово “сирота”...
Учитель: Ребята, из воспоминаний, которые представлены вам, выберите на ваш взгляд наиболее яркие и зачитайте их. (Дается время – минутки 3 — на знакомство с отрывками из воспоминаний бывших воспитанников тотемских детских домов).
Выдержки из воспоминаний:
- 14 ноября 1933 года на заседании президиума райисполкома обсуждается вопрос о детях-сиротах спецпереселенцах. Райисполком принял решение о приеме в детский дом детей-сирот спецпереселенцев.
- Рассказывает воспитанница детского дома об условиях их жизни:
“Теснота была страшная, была и завшилость, и клопы были, и тараканы. Была своя баня в детском доме, но она была такая, что и на баню не похожа, полуразвалившаяся. Девочек и мальчиков стригли под машинку, каждое воскресенье все кроватки детские, они у нас все были самодельные, вытаскивали на площадку, летом еще и кипятком шпарили, чтобы избавиться от клопов. Малышей было очень много, приходилось сдвигать по две кровати и на них укладывать по три человека. Во время войны питание было очень скудное. Давали ребятам по пятьсот граммов хлеба. Каждый кусочек на счету, каждый грамм: 200 граммов утром, 100 — в обед, потому что в обед еще каша какая-нибудь была, и вечером 200 граммов. Трудно было и с питанием, трудно и с одеждой, ребята ходили полураздетые. В детском доме в то время действовало указание из Министерства: исполнилось воспитаннику училища четырнадцать лет, хоть ты пять классов окончил, хоть десять — выпускают из детского дома. Но десять классов при мне тогда только Веня Митрошин и Галя Земляник закончили, другие кто семь классов прошел, кто шесть. И что дадут при выходе? Вот только оденут его и дадут запас белья, которое в нашей же мастерской девочками было пошито. Десять рублей выходное пособие, и больше ничего он здесь не получал.
- Для того чтобы выжить, сами выращивали скот, были в детском доме и сенокосные угодья, и огороды. “Сенокос был далеко, — вспоминает К.М. Чувашева, — за рекой. Ни одной лошади у нас не было, не было в детском доме даже ни одного мужчины.. Работали мы, девчонки и ребята постарше. Сено носили на носилках. А сколько картошки садили, мы садили там не только картошку, но и капусту, брюкву, морковь”.
- Особенно трудно приходилось зимой. Отопление во всех пяти зданиях детского дома было только печное. Для того, чтобы обеспечить все печи дровами, этим же ребятам приходилось за зиму заготавливать около тысячи кубометров дров. И все равно даже этого количества дров не хватало, здания были старые. Дрова старшие воспитанники детского дома вместе с работниками детдома заготовляли в районе деревни Черепановская, возили его на лошадях. Пилить и колоть заготовленный лес приходилось все лето.
- Многие дети поступали в детский дом еще в младенческом возрасте, из-за царящей неразберихи документы во многих случаях оказывались потерянными. Очень часто в документах, оформленных в детском доме, значилось только “дочь раскулаченных” или “дочь кулака”, поэтому многие из детей ничего не знали о своих родителях. К.М.Чувашева привела один случай, который хорошо характеризует существовавшее тогда положение.
- Свидетельств о рождении у многих воспитанников детского дома не было, их приходилось оформлять прямо в детдоме. Когда подошла пора выпускать Павла Кромаренко, и когда стали оформлять на него документы, то выяснилось, что все эти годы, когда он жил в детском доме, рядом с ним жила и его родная младшая сестра. Просто так получилось, что при составлении документов его в спешке записали на фамилию отца, а ее на фамилию матери.
- По национальному признаку состав детского дома был очень разнообразен. Однако никакого разделения именно по этому признаку не было, не было никакой вражды. Вспоминала К.М.Чувашева, — немцев не обижали, может только втихомолку кого и обзовут, но чтобы при воспитателях — никогда. А детский дом у нас был такой многонациональный, тут и украинцы, и белорусы, и русские... Были из Польши, помню, было пятеро поляков из одной семьи. Дети разные были, но те, что из переселенцев, больше дорожили тем, что попали в детский дом, с их стороны меньше было всяких конфликтов”.
- Вот говорят,
Что скуден был паек,
Что были ночи
С холодом, с тоскою,-...
... И там, в глуши,
Под крышею детдома
Для нас звучало
Как – то незнакомо,
Нас оскорбляло
Слово “сирота”.
Это строки из стихотворения Н. Рубцова, воспитанника Никольского детского дома. Позже забросила его судьба в наши края, но в детских воспоминаниях ...
Учитель: Чем поразили вас эти выдержки, какие мысли возникли у вас после прочтения этих воспоминаний? (Учащиеся делятся мыслями).
Действительно, в таких условиях велась воспитательная работа с детьми, которые в жизни своей познали уже и голод, и холод, и смерть близких людей. Были и праздники, и концерты, поставленные своими силами, но большую часть времени отнимал труд на огороде, на сенокосе, на заготовке дров. И, пожалуй, самым важным воспитательным моментом было то, что все работницы детского дома работали наравне со всеми, так же как воспитанники, голодали, так же мерзли. И вовсе не случайно, что память о благородном труде этих людей не угасает. До сих пор получают старые работники детских домов добрые письма из самых разных уголков страны. (Учитель зачитывает некоторые отрывки из писем).
4. “Все, что было не забыто”...
Учитель: Ребята, как выдумаете: повлияли ли в дальнейшем события детских лет на судьбу этих людей? Давайте попробуем предположить – как могли сложиться судьбы? (Ребята пробуют предположить – трудно им пришлось в жизни, для многих она была исковеркана).
Последние оставшиеся на поселении кулаки были освобождены Постановлением Совета Министров СССР от 13 августа 1954 года “О снятии ограничений по спецпоселению с бывших кулаков и других лиц”.
Однако далеко не все спецпереселенцы, получив долгожданную возможность передвигаться по стране, сразу же вернулись на родину. К тому времени все обжились на севере, многие связывали семейные узы с местным населением. “Куда было возвращаться, — говорит Елена Игнатьевна Пшенко, — если там, на родине, у нас ничего не осталось, ни дома нет, ничего...”.
А Яков Кириллович Виташкевич, благодаря своему труду и вовсе добился, казалось бы, невозможного: в середине тридцатых годов, работая машинистом мотовоза на подвесной дороге, он по примеру Стаханова выполнил за один рейс двойную норму, после чего ему (спецпереселенцу!) одним из первых в районе было присвоено звание стахановца. Так он и жил долгое время в двух ипостасях: с одной стороны — “враг народа”, с другой — стахановец.
Случалось и так, что кто-то из бывших спецпереселенцев, уже уехав к себе на родину, вскоре возвращался на Север, так как не смог прижиться в своих родных местах.
По-разному относятся бывшие спецпереселенцы и их дети к процессу реабилитации, который проходит сейчас. Есть и такие, что не желает вспоминать о прошлом, слишком тяжелые эти воспоминания. Нам не нужны никакие льготы, — говорят они, — мы не хотим вспоминать то, что было.
Если проследить весь поток документов по спецпереселенцам, то можно сделать один вывод: государство не спешило освобождать тех, кого оно “для исправления” силой выдворило из родных мест, отобрав при этом все имущество, и поместило в необжитые места. Когда же, наконец, осознав свою вину, государство заговорило о реабилитации и компенсации, до этого дня дожили далеко не все.
Спецпереселенцы, а потом и их дети завязывали семейные отношения с местными жителями, поэтому сейчас так часто почти во всех населенных пунктах района звучат, кроме привычных русских, и немецкие, и белорусские, и украинские фамилии.
А сейчас я предлагаю дослушать историю семьи Вебер, которая похожа на судьбы многих спецпереселенцев, и по-своему уникальна. (Ученица заканчивает начатый в начале урока рассказ о семье Вебер).
Учитель: Легкой жизни после выхода из детдома не было ни к кого. Об этом говорит хотя бы география писем: Казахстан и Алтай, Прибалтика и Кавказ, Украина и Дальний Восток, Германия и Польша .Они приняли детей, воспитанных тотемскими детдомами. А повзрослевшие и уже постаревшие дети пишут в Тотьму до сих пор. (Отрывки из писем бывших воспитанников).
5. “Быль – забыть?...”
Вернемся к поэме А. Твардовского “По праву памяти”, где есть слова, подходящие к нашему разговору: “Забыть, забыть велят...” и тут же задает вопрос: “Быль – забыть?...”
Ребята, а как вы думаете, а можем ли мы это забыть? Имеем ли мы право это забывать? Почему нельзя забывать о том, что было? Пусть итогом нашего урока станут ваши размышления, выводы по уроку, по нашему разговору. Запишите их ив своих тетрадях.
(Учащиеся записывают свои мысли в тетради. По окончании работы, некоторые из них зачитывают).
3. Заключение.
Отрывки из размышлений ребят.
К. Рязанова: “Это забыть невозможно. То, что было, просто так не уйдет. Оно останется в сердцах, в душах тех, кто это перенес. Это страшные годы. Пусть говорят: “время лечит”, но это забывать нельзя, это должны помнить все. Нельзя допустить, чтобы это повторилось...”