Методисты замечают, что в программе по литературе для средней школы сведения о современной драматургии застыли где–то на отметке 60–70–е годы.
Действительно, в программе под редакцией Т. Ф. Курдюмовой в разделе “Литература 50–90–х годов” предложены для обзорного изучения пьесы А. Володина “Пять вечеров”, А. Арбузова “Иркутская история”, “Жестокие игры”, В. Розова “В добрый час”, “Гнездо глухаря”, А. Вампилова “Прошлым летом в Чулимске”, “Старший сын”.
В то же время очевидно, что драматургия “новой волны”, во многом принявшая и развившая традиции Арбузова, Розова, Вампилова (обращение взгляда внутрь человеческой души, попытки объяснить процесс нравственного разрушения общества, предупреждения о разрушающей силе мелочности и “вещизма”) должна найти свое место среди обзорных тем школьной программы. Думается, наиболее интересными и яркими могут быть названы “Три девушки в голубом”, “Уроки музыки” Л. Петрушевской, “Серсо” В. Славкина, “Смотрите, кто пришел!” В. Арро, “Ехай” Н. Садур. Изучение этих произведений не только создает возможность для формирования представления о развитии драматургии в современном литературном процессе, но и способствует решению ряда воспитательных задач, стоящих перед гуманитарным циклом школьных предметов – главным образом, это воспитание нравственности, человечности (эта возможность доказывается тем, что в перечисленных пьесах авторы затрагивают проблемы нравственного выбора, смысла человеческой жизни, понимания и непонимания в мире людей).
Пьеса Н. Садур “Ехай” отличается своеобразным подходом к теме одиночества, душевной чуткости, проблеме человеческих ценностей и смысла жизни. Сюжет отличается скрытой философичностью, в целом он звучит как притча. Конфликт, как это часто происходит в пьесах “новой волны”, сложен по своей структуре (троичен), образы героев расплывчаты, неоднозначны. Все это затрудняет читательскую интерпретацию произведения.
Рассмотрим один из возможных вариантов изучения пьесы.
Мы выбрали путь разбора “вслед за автором”, используем в качестве основного метод анализа художественного текста, делаем попытку реализовать метод литературного творчества, ключевым приемом анализа будет анализ композиции пьесы.
Свой урок мы назвали “Взгляни на небо, или Непонятные, непонятые и непонимаемые герои Нины Садур”.
Во вступительном слове расскажем о сложном пути, которым шли пьесы Садур к читателю и зрителю, о том, что долгое время они не принимались в силу своей яркой образности, неожиданной странности. Пишут о Садур все–таки не очень много, но создать портрет драматурга могут помочь статьи Н. Пашкиной “Магия творчества” (“Современная драматургия”, 1990, №3), И. Морозовой “Театр для чтения Нины Садур” (“Книжное обозрение”, 1990, №9), А. Соколянского “…И в чудных пропастях земли” (“Новый мир”,1995, №5), а также опубликованные беседы с Садур (“Каждая баба есть мистик” в “Независимой газете”, 1994, 16 февраля; “Яблоки для королевы” в “Литературной газете”, 1995, 8 марта).
Нина Садур о себе: “Родилась в Новосибирске в 1950 г. Отец – профессиональный поэт, мама – учительница. В 1983 году окончила Литинститут в семинаре В. С. Розова и И. Л. Вишневской. Своими литературными учителями считаю В. С. Розова и безвременно ушедшего Женю Харитонова, двух разных писателей. Общее между ними то, что ни один из них ни разу не солгал в письме. Живу в Москве с мамой и дочкой. Пишу пьесы, рассказы, повести. Года два–три пьесы пробуют ставить театры… ”(“Книжное обозрение”, 1990, 2 марта)
Достаточно долго произведения Садур не были известны широкому кругу зрителей и читателей. Сквозь цензурные барьеры “застойных” времен пробивалась к публикациям и постановкам поствампиловская драматургия, условно названная в критике драматургией “новой волны” – пьесы В. Славкина, В. Арро, А. Казанцева, А. Галина, С. Злотникова, В. Гуркина, Н. Павловой, С. Коковкина, Л. Петрушевской, Л. Разумовской. Имя Садур в театральных кругах стало упоминаться в начале 80–х.
Н. Пашкина замечает, что, возможно, пьесы Садур встречали многочисленные препятствия на своем пути именно в силу своей парадоксальности, своеобразной и неожиданной “странности”.
Об этом говорит также И. Морозова: творчество Садур “в силу своей неординарности еще недавно вызывало в лучшем случае настороженное отношение, в худшем – полное неприятие “разрешающих инстанций”. Трудно предположить, что было причиной: слишком ли яркая театральность или почти документальная достоверность деталей, вольность поэтического вымысла или грубость житейской прозы, “несвойственная” советскому человеку мистичность или столь же несвойственная трезвость мысли. Скорее всего, дело в том, что “крамольная” эстетика пугает чиновника не меньше, чем политическая неблагонадежность”.
Вышедший в 1989 г. сборник “Чудная баба” составили 8 пьес: “Чудная баба” (1982), “Ехай” (1983), “Уличенная ласточка” (1982), “Замерзли” (1987), “Нос” (1986), “Заря взойдет” (1983), “Панночка” (1985–86), “Сила волос” (1984). И. Морозовой и Н. Пашкиной отмечается тематическая, сюжетная, жанровая и стилевая неравнозначность пьес, разномерность обобщения и глубины постижения действительности. Тем не менее, пьесы сборника объединены, и в основе их взаимосвязи – неповторимое единство авторской поэтики, самобытность видения мира.
Среди особенностей драматургии Садур критики указывают переплетение живо узнаваемой реальности с загадочным, непостижимым. Западногерманский славист и переводчик Вольфганг Казак пишет о пьесе “Панночка”: “Здесь Садур – человек удивительно тонкий и остроумнейший – сумела соединить глубокую мистическую религиозность с абсурдом, юмором, гротеском. Она вообще мастер легких, юмористических сцен, которые увлекают читателя и зрителя и становятся необходимым противовесом тех серьезных проблем, которые она ставит”. Мысль эта звучит и у А. Соколянского: “Граница между голой правдой и вымыслом, между автобиографией и наваждением, между бытовым и сверхъестественным в сочинениях Садур всегда открыта. Жанр при этом значения не имеет: пьеса, повесть, статья в журнал – действительность до боли узнаваема, но вовлечена в нечто потустороннее, пронизана им и перетолкована. Это – постоянное свойство авторского видения, а зачастую также и тема творчества”. Н. Пашкина поясняет, что в драматургии Садур “бытовая зарисовка неожиданно обращается в гиперболу, а фантастический сюжет вдруг обрастает достоверными, точно отобранными деталями. Простая житейская история оборачивается у Садур притчей. В реалистическое повествование вплетается символика. Естественное граничит с запредельным, будничная приземленность с возвышенным и прекрасным. Наивность и почти детская непосредственность не противоречат глубине, мудрости, озарению, а трогательная беззащитность мужеству и стойкости. Тонкая лирика сочетается с иронией и почти фельетонной сатирой, трагическое с фарсовым, юмор и лукавое озорство с неподдельным драматизмом”.
Критики отмечают, что герои Садур часто натыкаются на нечто такое, что заставляет их менять жизненные ориентиры, переоценивать казавшиеся незыблемыми жизненные ценности. Н. Пашкина пишет, что “при всей искренней любви автора к простым, обыкновенным персонажам, ее отличает острый непреходящий интерес к людям особенным, существующим как бы в иной реальности, в иных, чем все, параметрах жизни”, при этом “люди обыкновенные не желают мириться со своей обыкновенностью, стремятся как бы выскочить из нее, взорвать однообразную повседневность. А люди неординарные, словно бы для иной, надбытовой жизни созданные, пытаются постигнуть прелесть обыденного человеческого существования, ощутить красоту земных радостей, поймать счастье простой естественной жизни”.
Эти художественные особенности драматургии Н. Садур могут быть выявлены и в пьесе “Ехай”.
Начнем анализ с актуализации впечатлений, возникших в ходе и после завершения чтения пьесы.
Если учащиеся с трудом высказывают свои эмоции, можно предложить им ряд понятий и определений и попросить связать эти понятия с образами героев пьесы ассоциативно.
Задаем вопрос: “Как вы воспринимаете Мужика, Машиниста, Бабку в сапожках? Определите свое отношение с помощью этих слов. Способ – ассоциирование. Понятия: простота, скрытность, переменчивость, неподвижность, четкость, ясность, сложность, динамичность, аморфность, расплывчатость, непонятное”.
Мы предполагаем, что ответы будут разными, и хорошо, если образы Мужика и Машиниста будут охарактеризованы словами “непонятное”, “переменчивость”, “расплывчатость” и т. п. это уже само по себе послужит мотивацией к анализу, покажет потребность разобраться в сути героев, в идее пьесы. Если же прозвучат понятия “простота”, “неподвижность”, “четкость”, “ясность”, зададим вопрос о главной авторской мысли: “Ради чего тогда написано произведение? Зачем нам его читать? Что хотела сказать драматург?” Думаем, что эти вопросы вызовут затруднение, и разбор будет начать естественно.
Скажем, что самое важное в характерах героев в драме выясняется в развитии конфликта. Вспомним, что такое конфликт в драматическом произведении. Далее мы представляем следующий ход анализа (предлагаем комментарий, вопросы и резюме учителя).
Итак, конфликт – это столкновение. Столкновение жизненных позиций, взглядов. Это противопоставление характеров, их противостояние, противоборство. В природе конфликта и заключена авторская мысль.
Столкновение каких героев вы видите в пьесе “Ехай”?
Мы видим, что у Мужика и Машиниста разные взгляды на жизнь. Машинист душой своей тянется к обывательскому спокойствию и благополучию, чтобы “каждая минуточка” была “заполнена нежностью, удобствами”. Это – “честное” заполнение своих “мигов”. Мужик же называет такое отношение к жизни “серостью”.
Кажется, что конфликт очевиден. Но является ли наш ответ исчерпывающим? Настораживает вот что: в начале пьесы, только столкнувшись с Мужиком, Машинист называет его бездомником. В конце пьесы этот ярлык уже Мужик вешает на Машиниста. Происходит ли что–то с героями в ходе действия, а если происходит, то что? Зададимся этим вопросом и попытаемся на него ответить. Наверное, начать стоит с того, как Мужик оказался на рельсах.
В какой позе мы видим Мужика на рельсах в самом начале? Искренен ли он в своем желании? Почему?
Да, действительно, можно увидеть, что Мужик не ожидает того, что поезд остановится. Отвернувшись от неба (!), он ждет смерти.
Как изменяется состояние Мужика при встрече и разговоре с Машинистом? Что заставляет его начать игру с Машинистом, что удивило Мужика в нем?
Поразительно, но человек, решивший покончить с собой, не вызывает не только сочувствия, но даже интереса Машиниста. Мужик, пытавшийся вначале не отступать и упорно ложившийся на рельсы, вдруг задает вопрос: “А че не спросишь–то?.. Что я жить передумал, а ты даже не спросишь, за что”.
А как вы отнеслись к объяснению Мужиком своего поступка? Зачем ему понадобилась ложь о пяти рублях?
Основа выдумки про бабу, которая не дала на вино, – это непонимание. Если отбросить все остальное, то взаимное непонимание людей, отсутствие сочувствия – это то, что действительно может вызвать отчаяние в человеке.
Почему же Мужик, не понятый Машинистом, не осуществил свое намерение? Бабка в сапожках – кто это? Какова ее роль в пьесе? Как она отзывается о Мужике?
Бабка причисляет Мужика к праведникам, может быть, к юродивым, которые “лечили” землю, “чтоб мир стоял”. Бабка проявляет сочувствие к Мужику, и он хватается за ее участие, рад уйти с ней.
Но вот тут прямо на наших глазах возникает некоторое противоречие в образе Мужика. Видите ли вы его? Как этот страдающий от непонимания человек начинает вести себя, когда его наконец–то приняли? Можем ли мы говорить здесь о состоянии внутреннего конфликта?
Встретив сочувствие, Мужик становится глухим к чужой боли, он говорит Машинисту: “На черта мне твоя жизнь”, “Вали, бездомник”, “Шляются тут всякие, бродяги…”
Безусловно, перед нами развивается внутренний конфликт. А как автор подтверждает эту мысль на уровне символики? Какой символический образ с самого начала периодически возникает в пьесе?
Позиции героев оцениваются ими через апелляции к небу. Блеск этого неба в начале пьесы оказывается “не по чести” Машинисту, а потом – Мужику!
Что символизирует небо? Какой образ ему противопоставляется?
Небо – это духовная высота, идеал человеческой совести, человечности вообще. Но кроме блеска неба, в пьесе есть еще блеск деревни, “людского патриархального аромата” (Н. Слепакова).
Мы уже зафиксировали с вами обмен позициями между Машинистом и Мужиком, увидели внутренний конфликт, связанный с образом Мужика. А что дала Машинисту встреча с Мужиком? Видите ли вы динамику этого образа?
Потрясенный тем, что человеческая жизнь в глазах некоторых людей может быть оценена пятью рублями, пытаясь как–то устоять в своем мнении о том, как и зачем человеку жить, он вдруг раскрывает для себя то, что раньше чувствовал, может быть, подсознательно: погоня за “прелестями” бытовых удобств – мелочность, суета, в которую люди погружаются для того, чтобы забыть о смерти, отодвинуть от себя “стихии”. Машинист не отвергает этого способа жить, оправдывает его, но спокойствие его все–таки явно поколеблено в финале пьесы. Вот как пишет об этом Наталия Пашкина: “Машинист вдруг с предельной очевидностью осознает обидную ординарность своей собственной, казавшейся прежде такой достойной жизни. Вынужденный убеждать осерчавшего на весь белый свет мужика, что жить все–таки стоит, и апеллируя к личному опыту в качестве примера для доказательства этой мысли, Машинист с ужасом осознает несостоятельность своих доводов. Не только отчаявшегося самоубийцу, но и себя самого убедить он не может, поскольку не было вдохновения, не было ярких поступков и больших страстей, не было огня любви и самопожертвования, а значит, не было настоящего счастья в его, казавшейся такой правильной и честной, жизни”.
Дополните ремарками финал пьесы, покажите состояние Машиниста и Мужика. Что стоит за двумя последними репликами того и другого?
Попытайтесь объяснить мое название урока. Считаете ли вы, что оно отражает тему состоявшегося разговора?
Хотела ли Н. Садур своим произведением призвать читателя “сверяться” в мыслях и делах с “небом”? Поразмышляйте об этом в сочинении! Тема: “Взгляни на небо?”. А вторая тема: “Что, по мнению Нины Садур, дает человеку счастье?”