Поэма В.В. Маяковского “Облако в штанах” создавалась на протяжении 1914 – первой половины 1915 годов (относится к дореволюционной лирике поэта) и первоначально называлась “Тринадцатый апостол”. В поэме в третьей части мы находим ссылку на первоначальный вариант заглавия:
Я, воспевающий машину и Англию,
может быть, просто,
в самом обыкновенном Евангелии
тринадцатый апостол.
На выступлении в Доме комсомола Красной Пресни на вечере, посвященном двадцатилетию деятельности, в 1930 году Маяковский рассказывал о возникновении заглавия: “...сначала называлось “Тринадцатый апостол”. Когда я пришел с этим произведением в цензуру, то меня спросили: “Что вы, на каторгу захотели”? Я сказал, что ни в коем случае, что это ни в коем случае меня не устраивает. Тогда мне вычеркнули шесть страниц, в том числе и заглавие. Это – вопрос о том, откуда взялось заглавие. Меня спросили – как я могу соединить лирику и большую грубость. Тогда я сказал: “Хорошо, я буду, если хотите, как бешеный, если хотите, буду самым нежным, не мужчина, а облако в штанах”. Эта книжка касалась тогдашней литературы, тогдашних писателей, тогдашней религии, и она вышла под таким заглавием”.
Видимо, эти строчки отражают мироощущение поэта того времени, он пишет о себе во вступлении с иронией. Он может быть другим, но не хочет, чтобы его заставляли что-то делать (любить, творить, верить).
Хотите -
Буду от мяса бешеный
-и, как небо, меняя тона-
Хотите-
Буду безукоризненно нежный,
Не мужчина, а – облако в штанах!
В предисловии к изданию поэмы 1918 года Маяковский определил идейную суть поэмы: “Долой вашу любовь”, “долой ваше искусство”, “долой ваш строй”, “долой вашу религию” - четыре крика четырех частей”. Поэма поэтому состоит из 4 частей (тетраптих) и вступления.
Вступление
Во вступлении лирический герой поэмы может быть соотнесен с личностью самого автора – В.В. Маяковского, так как он прямо говорит о себе:
У меня в душе ни одного седого волоса,
и старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса,
иду – красивый,
двадцатидвухлетний.
В первой части мы узнаем о том, что у героя есть мама и сестры Люда и Оля:
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,-
ему уже некуда деться.
Вспомним, как Маяковский во вступлении к поэме “Во весь голос” или в эпилоге трагедии “Владимир Маяковский” заявлял:
Я сам расскажу о времени
и о себе.
А иногда
мне больше всего нравится
моя собственная фамилия,
Владимир Маяковский.
Юрий Анненков описывал Маяковского как необыкновенно красивого и необычного человека: “Он был огромного роста, мускулист и широкоплеч. Волосы он то состригал наголо, то отращивал до такой степени, что они не слушались уже ни гребенки, ни щетки... Тонкие брови лежали над самыми глазами...” Также мы можем говорить о близости лирического героя поэмы образу героя-бунтаря всей ранней лирики Маяковского. Он тоже независим, одинок, вступает во враждебные отношения с обществом (стихотворения “Нате!” и “Вам”!).
Не верю, что есть цветочная Ницца!
Мною опять славословятся
мужчины, залежанные, как больница,
и женщины, истрепанные, как пословица.
Можем сравнить с ранее написанным стихотворением “Нате”!
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей.
Первая часть (“Долой вашу любовь”.)
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
Первая часть поэмы посвящена любви – “Любовь любому рожденному дадена...” (“Люблю”). Особое отношение Маяковского к любви можно выразить его же словами из части “Что вышло” поэмы “Люблю” – “громада любовь”. Он говорил: “Любовь – это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи, и дела, и все прочее. Любовь – это сердце всего”. Известны женщины, которым поэт посвятил свое произведение. Это Лилия Брик и Мария Денисова. По свидетельству друзей-футуристов первые строчки поэмы “Облако в штанах” выросли из романтического эпизода. В Одессе в 1914 году Маяковский познакомился с Марией Александровной Денисовой, красивой и умной девушкой, захватившей его воображение. В 1915 году поэт закончил работу над поэмой и познакомился с Лилей Брик, которой читал произведение полностью и попросил разрешения посвятить его ей. Так на поэме, которая родилась из одной любовной драмы, появилось имя персонажа другой любовной истории (“Тебе, Лиля”). Но имя лирической героини – Мария – говорит еще и об обобщенном характере женского персонажа. Сам Маяковский объяснял Л. Брик, что, пока писалась поэма, увлекался несколькими женщинами, что в четвертой части раньше у него была Сонька (С.С. Шамардина), а не Мария, что это образ собирательный и потому имя Мария больше к нему подходит, что оно кажется ему наиболее женственным. Лирическая героиня не идеальна, она уходит от героя навсегда:
Вошла ты,
резкая, как “нате”!
муча перчатки замш,
сказала:
“Знаете-
я выхожу замуж”.
Герой любит и страдает оттого, что любимая его оставила. Он мучается и мечется у окна, горбясь от непосильного груза неразделенной любви (применена гипербола).
И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Ожидание любимой женщины – это целая жизнь. Необыкновенно точно поэт передает ход времени с помощью числительных:
“Приду в четыре”,- сказала Мария.
Восемь,
Девять,
Десять.
...
Полночь, с ножом мечась,
догнала,
зарезала,-
вон его!
Кажется, что сама жизнь, сама любовь утекает с ходом времени. Чувство героя мучительно, но так неповторимо. Нужно отметить, что Маяковский для наименования своего состояния подбирает очень точное, в данном контексте необходимое, слово – “любеночек”. Это неологизм, нужный для решения определенной художественной задачи – показать нежность героя, хрупкость его чувства, которое так и хочется убаюкать, как ребеночка. С колыбельной песней созвучны звоночки коночек, которые слышит герой с улицы (обратим внимание на сходность уменьшительно-ласкательных суффиксов в словах любеночек-коночек).
Будет любовь или нет?
Какая-
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любеночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.
Создается впечатление, что автор не может описывать любовь счастливую. Это не так, он в поэме “Люблю” создает картину обратную изображенной в первой части “Облака в штанах”:
От радости себя не помня,
скакал,
индейцем свадебным прыгал,
так было весело,
было легко мне.
Особую роль Маяковский отводит метафорам, сравнениям и гиперболам. Вот некоторые из них:
Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон...Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного.В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
Еще и еще,
уткнувшись дождю
лицом в его лицо рябое,
жду,
обрызганный громом городского прибоя.Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб....и уже
у нервов подкашиваются ноги!Видите – спокоен как!
Как пульс
покойника.
Речь автора обращена к читателям образованным и знающим современность. Например, упоминание о Соборе Парижской Богоматери должно вызвать у читающего зрительное впечатление, он должен представить себе этот храм с его изваяниями мифических чудовищ – химер. С другой стороны, химерой называют нечто, не существующее вообще (может, идеальную любовь? мечту?).
В стеклах дождинки серые
свылись,
гримасу громадили,
как будто воют химеры
Собора Парижской Богоматери.
Когда автор говорит о Везувии, читатель мысленно должен обратиться к истории и вспомнить, что Везувий был “спящим” вулканом, а его извержение погубило целый город Помпеи.
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий!
В начале ХХ века в 1911 году знаменитая картина Леонардо да Винчи “Джоконда” была украдена из Лувра, хотя все считали, что это невозможно сделать. Лирическая героиня – Мария – уходит от героя не просто так. Возможно, она прельстилась деньгами другого человека, его славой, умом. Скорее всего, в роли “другого” выступает буржуазный миропорядок, где властвуют деньги и жестокость.
Помните?
Вы говорили:
“Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть”,-
а я одно видел:
вы – Джиоконда,
которую надо украсть!
И украли.
В финале первой части автор приводит развернутую метафору горящего дома – храма сердца. Ранее мы приводили его высказывание – “Любовь – это сердце всего”. Любовь опошлена, поэтому она уподобляется горящему публичному дому, из которого выбрасываются голые проститутки.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Приходят пожарные – грубые люди в сапожищах,
на сердце горящее лезут в ласках.
Пожар перемещается от головы и лица в сердце:
На лице обгорающем
из трещины губ
обуглившийся поцелуишко броситься вырос.
Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!
Метафора перекликается с тем, что было в действительности. Герой страдает от неразделенной любви, “сгорает”. В 1915 году английский пассажирский пароход “Лузитания” был торпедирован германской подводной лодкой и сгорел в море:
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки “Лузитании”.
Что же отрицает Маяковский в любви? Наверное, его не устраивает обывательское представление о ней: обман, предательство, продажность, неискренность, спокойствие.
Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,-
а самое страшное
видели-
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?
Крик первой части “Долой вашу любовь” назван криком последним, так как нет ничего страшнее жизни без любви. Без нее наступает смерть в горящем сердце человека.
Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний,-
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони!
Вторая часть (“Долой ваше искусство”.)
От любви (“От нее разворачиваются и стихи...”) автор переходит к творчеству.
Славьте меня!
Я великим не чета.
Я над всем, что сделано,
Ставлю “nihil”.
Никогда
ничего не хочу читать.
Книги?
Что книги!
В.В. Маяковский – один из основоположников нового течения в русской литературе начала ХХ века - футуризма. Футуристы на первый план выдвигали стихийное чувство разрушения старого мира и его форм и ставили перед собой цель содействовать грядущему “мировому перевороту” и рождению “нового человечества”. Разрушая условную систему жанров и стилей, футуристы возвращались к фольклорно-мифологической образности, когда язык был “частью природы”; настаивали на неограниченном “словотворчестве и словоновшестве”.
Во второй части автор рассказывает, как он создает стихи:
Я раньше думал -
книги делаются так:
пришел поэт,
легко разжал уста,
и сразу запел вдохновенный простак-
пожалуйста!
А оказывается-
прежде чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
В статье “Как делать стихи”? Маяковский пишет: “Я хожу. Размахивая руками и мыча еще почти без слов, то укорачивая шаг, чтоб не мешать мычанию, то помычиваю быстрее, в такт шагам. Так обстругивается и оформляется ритм – основа всякой поэтической вещи, проходящая через нее гулом. Постепенно из этого гула начинаешь вытаскивать отдельные слова”. В этой же работе он говорит: “Старые правила с “грезами, розами” и александрийским стихом не годятся”.
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая-
ей нечем кричать и разговаривать.
Городов вавилонские башни,
возгордясь, возносим снова,
а бог
города на пашни
рушит,
мешая слово.
Поэт и толпа несовместимы. В ранней лирике Маяковский отрицает толпу. В стихотворении “Хорошее отношение к лошадям” читаем:
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой
ему.
Улице нечем разговаривать, нет таких творцов, которые готовы говорить от ее лица. Отрицаемые прежним искусством стороны действительности требуют своего места в нем, но прежние средства выразительности бессильны перед этой задачей. Поэтому в традиционном для поэзии противостоянии искусства и жизни поэт отдает предпочтение жизни. Поэт призывает людей к разрушению старого мира и отрицает предыдущую литературную традицию (рифма Гете-паркете говорит о намеренном вызове-пренебрежении):
Улицу муку молча перла.
Крик торчком стоял из глотки.
...
А за поэтами-
уличные тыщи...
...
Мы сами творцы в горящем гимне-
шуме фабрики и лаборатории.
Что мне до Фауста,
феерией ракет
скользящего с Мефистофелем
в небесном паркете.
Я знаю-
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!
Поэт поневоле становится новым Заратустрой (древнеиранский пророк, основатель зороастризма) – проповедником, глашатаем правды (вспомним, первоначальный вариант заглавия – “Тринадцатый апостол”).
Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!
Слушайте!
Проповедует,
мечась и стеня,
сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!
Футуристы, выступая в городах России, часто вызывали недоумение. Их творчество носило порой скандальный характер.
Это взвело на голгофы аудиторий
Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,
и не было ни одного,
который
не кричал бы:
“Распни,
распни его”!
Футурист Маяковский отрицает поэтов золотого века, но и они задумывались о смысле творчества, ставили проблемы взаимоотношения поэта и толпы (А.С.Пушкин “Пророк”, “Поэт и толпа”, “Памятник”, М.Ю.Лермонтов “Пророк”). Традиция как таковая продолжает существововать.
Концовка второй части – снова развернутая метафора. Лирический герой – автор - ради людей готов вырвать душу и дать ее на растерзание. Герой поэмы В. Маяковского несет свою душу, как знамя.
И когда,
приход его
мятежом оглашая,
выйдете к спасителю-
вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая!-
и окровавленную дам, как знамя.
Футуристы ратовали за “словотворчество и словоновшество”. Неологизмы у Маяковского всегда выполняют определенную художественную задачу. В книге З. Паперного “О мастерстве Маяковского” он пишет: “Особенность поэтического стиля Маяковского – необычайная активность по отношению к слову. Если оно кажется ему недостаточно выразительным, о смело изменяет его, придает необычный вид, а иногда и вовсе переделывает его”. Примеров неологизмов в поэме “Облако в штанах” множество: стекло окошечное, любеночек. слезовой течи, крикогубый, размозолев, выкипячивают, поцелуишко, именинит, новородит, златоустейший, исслезенные веки, небье лицо и др.
Маяковский стремится к тому, чтобы сделать поэтическим “говор миллионов”. Он смело вводит в стих новые речевые пласты языка, находившиеся ранее за рамками представлений о литературно-поэтическом языке.
Примечание. Лепрозорий – лечебное учреждение для прокаженных (у Маяковского – город).
Третья часть (“Долой ваш строй”.)
Напомним, что футуристы ставили перед собой цель содействовать грядущему “мировому перевороту” и рождению “нового человечества”. Поэт помогает осуществлению перемен своим трудом. Труд писателя и поэта– это, прежде всего, владение художественным словом. Слово – есть мысль изреченная. Неизбежность мыслить у Маяковского – почти сумасшествие.
Ах, зачем это,
откуда это
в светлое весело
грязных кулачищ замах!
Пришла
и голову отчаянием завесила
мысль о сумасшедших домах.
“Отец” в искусстве для автора “Облака в штанах” – Давид Бурлюк, поэт-футурист, одобривший стихи молодого поэта Маяковского: “Да вы ж гениальный поэт”!. В автобиографии “Я сам” (1922 год) поэт рассказывал о своем сближении с Бурлюком: “В училище появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнетка. Сюртук. Ходит напевая... Днем у меня вышло стихотворение. Вернее – куски.. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю – это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: “Да это ж вы сами написали!..”
И-
как в гибель дредноута
от душащих спазм
бросаются в разинутый люк-
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев, Бурлюк.
Почти окровавив исслезенные веки,
вылез,
встал,
пошел
и снежностью, неожиданной в жирном человеке,
взял и сказал:
“Хорошо”!
Примечание. Дредноут – большой броненосец, предшественник современного линейного корабля.
Далее в тексте мы находим упоминание о знаменитой желтой кофте Маяковского. Кофта – маска, скрывающая ранимую и незащищенную душу поэта. (Аналогия со стихотворением Маяковского “Кофта фата” 1914 года.)
Я сошью себе черные штаны
из бархата голоса моего.
Желтую кофту из трех аршин заката.
Страдающим и одиноким пришел в русскую поэзию юный Владимир Маяковский. А ему с первого же появления в печати и на эстраде навязали роль литературного хулигана, и он, чтобы не кануть в безвестность, поддерживал эту репутацию дерзкими выходками на вечерах. Критика издевалась над желтой кофтой, которая, конечно, была вызовом благонамеренной публике, но появилась от бедности, и критика не заметила, что в желтую кофту “душа от осмотров укутана”.
В поэме описан реальный случай: приговоренный к смерти за вознаграждение согласился крикнуть семье в момент казни: “Пейте какао Ван-Гутена”!
Хорошо, когда в желтую кофту
душа от осмотров укутана!
Хорошо,
когда брошенный в зубы эшафоту,
крикнуть:
“Пейте какао Ван-Гутена”!
Противник Маяковского-футуриста в творчестве – Игорь Северянин. Критика символиста довольно груба.
А из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Позиция автора поэмы состоит в том, что нужно создавать иной миропорядок, ломать все косное, старое, ненужное. Это разрушение осуществляется в мировом масштабе.
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!
Упоминая реальных исторических лиц, живших в разных эпохах и разных странах, Маяковский расширяет временные и пространственные рамки произведения. “Суровая гримаса железного Бисмарка”, немецкого канцлера, не испугает новых бунтарей.
Гром из-за тучи, зверея, вылез,
громадные ноздри задорно высморкал,
и небье лицо секунду кривилось
суровой гримасой железного Бисмарка.
“Грядет генерал Галифе” (1830-1909 годы, французский генерал, возглавлявший расправу с парижскими коммунарами в 1871 году), но и он не страшен.
Вы думаете-
это солнце нежненько
треплет по щечке кафе?
Это опять расстрелять мятежников
грядет генерал Галифе!
“Ночь пирует Мамаем” - и ночь закончится, и она не страшит (полководцы Чингисхана праздновали победу, сидя на досках, положенных на тела пленных), никто не помешает, даже такие, как Азеф (член партии эсеров, провокатор, состоявший на службе в департаменте полиции).
Видите-
небо опять нудит
пригоршнью обрызганных предательством звезд?
Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем,
черную, как Азеф!
Равняться разве что на великого Наполеона, но и он для Маяковского как смешная собака на цепи.
Невероятно себя нарядив,
пойду по земле,
чтоб нравился и жегся,
а впереди
на цепочке Наполеона поведу, как мопса.
Призыв к революции следует незамедлительно (помним идею этой части – “долой ваш строй”).
Выньте, гулящие, руки из брюк-
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук-
пришел чтоб и бился лбом бы!
Идите, голодненькие,
потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке!
Идите!
Понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
И гимном новой революции становится “Марсельеза” - песня французской революции. В 1905 году в городе Кутаиси гимназист Маяковский принимал активное участие в революционных событиях, пришедшихся на его самый романтический, самый восприимчивый возраст познания мира. Он участвовал в манифестациях, ходил на демонстрации, пел “Марсельезу”.
На небе, красный, как марсельеза,
вздрагивал, околевая, закат.
Во второй части футуристы уже описывались поэтом как люди, восходящие на голгофы аудиторий. Опять они не поняты, поэт среди них как Иисус, проклятый толпой. По евангельской легенде, иерусалимская толпа требовала помилования разбойника Вараввы, осужденного в один день с Христом, и казни Иисуса. Обратим внимание и на звукопись: слово месиве у Маяковского созвучно слову мессия.
Видишь – опять
голгофнику оплеванному
Предпочитают Варавву?
Может быть, нарочно я
в человечьем месиве
лицом никого не новей.
Я,
может быть,
самый красивый
из всех твоих сыновей.
Под эгидой новой революции должно вырасти новое поколение, счастливее предыдущего (к предыдущему поколению принадлежит и сам Маяковский – тринадцатый апостол, ученик, которого не существует в евангельских текстах).
Дай им,
заплесневевшим от радости,
скорой смерти времени,
чтоб стали дети, должные подрасти,
мальчики – отцы,
девочки – забеременели.
И новым рожденным дай обрасти
пытливой сединой волхвов,
и придут они-
и будут детей крестить
именами моих стихов.
Третья часть завершается апофеозом эпатажа. Нет, Маяковский не Христос, не тринадцатый апостол. Он – человек со своими принципами и с самой прекрасной душой.
И когда мой голос
похабно ухает-
от часа к часу,
целые сутки,
может быть, Иисус Христос нюхает
моей души незабудки.
Четвертая часть (“Долой вашу религию”.)
Итак, прочитав третью часть, мы пришли к выводу, что для поэта – лирического героя поэмы нет авторитетов (Я над всем, что сделано, /Ставлю “nihil” (ничто)), он отрицает и религию тоже (“долой вашу религию”). В поэме 1915 года “Флейта-позвоночник” поэт пишет:
Вот я богохулил.
Орал, что бога нет...
Оказалось, он есть. Человек не бог, поэтому все возможное для него невозможно. Любовь дана ему, но вот что с ней делать?
...а бог такую из пекловых глубин,
что перед ней гора заволнуется и дрогнет,
вывел и велел:
люби!
(в поэме “Флейта-позвоночник” речь, правда, идет о Лилии Брик).
Мария в начале четвертой части – земная женщина, которая отдана другому. Ее отношение к поэту подобно “черствой булке вчерашней ласки”.
Мария! Мария! Мария!
Пусти, Мария!
Я не могу на улицах!
Не хочешь?
...
Мария, не хочешь такого?
Постепенно герой начинает хотеть не только обладать телом женщины, но и ее душой. В тексте возникает отрывок молитвы “Отче наш” как символ отрицания дуализма в христианской религии, соединения греха и святости, тела и души. (Тиана – героиня поэмы Северянина):
Мария!
Поэт сонеты поет Тиане,
а я-
весь из мяса,
человек весь-
тело твое просто прошу,
как просят христиане-
“хлеб наш насущный
даждь нам днесь”.
Об одном из отрывков сохранился рассказ самого поэта в статье “Как делать стихи”?:
“Году в тринадцатом, возвращаясь из Саратова в Москву, я, в целях доказательства какой-то вагонной спутнице своей полной лояльности, сказал ей, что я “не мужчина, а облако в штанах”. Сказав, я сейчас же сообразил, что это может пригодиться для стиха, а вдруг это разойдется изустно и будет разбазарено зря? Страшно обеспокоенный, я с полчаса допрашивал девушку наводящими вопросами и успокоился, только убедившись, что мои слова уже вылетели у нее из следующего уха.
Через два года “облако в штанах” понадобилось мне для названия целой поэмы.
Я два дня думал над словами о нежности одинокого человека к единственной любимой.
Как он будет беречь и любить ее?
Я лег на третью ночь спать с головной болью, ничего не придумав. Ночью определение пришло.
Тело твое
буду беречь и любить,
как солдат, обрубленный войною,
ненужный, ничей,
бережет
свою единственную ногу”.
Речь, обращенная к Богу, пронизана несколькими интонациями:
просьба-
Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал
что у каждого есть голова,-
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!
вызов-
Я думал – ты всесильный божище,
а ты недоучка, крохотный божик.
Видишь, я нагибаюсь,
из-за голенища
достаю сапожный ножик.
Крылатые прохвосты!
Жмитесь в раю!
богоборческий протест и в финале поэмы смирение перед величием вселенной:
Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!
Глухо.
Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.
Богоборческий мотив выражен следующим образом: раз Бог не смог создать совершенный мир счастливых людей, он должен уступить место новому Человеку. Этот вызов не услышан (“Вселенная спит...”). Единственный выход отсюда по логике поэта – выход в реальное действие, в революцию.
Внимательный читатель обнаружит в четвертой части аналогии с другими произведениями Маяковского. Во-первых, метафора “слезы из глаз – да!- из опущенных глаз водосточных труб” - это перефразированная цитата из стихотворения “А вы могли бы”?
Я сразу смазал карту будняя,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Во-вторых, одиночество, созерцание звезд и ночного неба – это тема стихотворения “Послушайте”! Также лирический герой врывается к Богу и просит о том, чтобы мечта сбылась.
“Облако в штанах” “Послушайте”! Смотрите-
звезды опять обезглавили
и небо окровавили бойней!
...
Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.Ведь, если звезды
зажигают-
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!...отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!...врывается к Богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует Ему жилистую руку,
просит-
чтоб обязательно была звезда!
В-третьих, явные соответствия в теме есть между поэмами “Облако в штанах” (1914-1915), “Флейта-позвоночник” (1915) и “Люблю” (1922). Ал. Михайлов писал: “В лирическом герое дореволюционных поэм Маяковского сходятся, объединяются, с одной стороны, романтически обобщенный “чудо” - человек, с другой – вполне конкретный, часто называющийся своим именем Маяковский. Один показан в борьбе с мировым злом, другой – в жизненных конфликтах. Объединяет их общий пафос самоутверждения человека в его равновеликости с миром”.
После комментированного чтения поэмы можно сделать выводы: типичный для дореволюционной лирики Маяковского романтический конфликт не ограничивается в поэме “Облако в штанах” сферой любовной, неудача в любви приводит героя к последовательному отрицанию современной этики, эстетики, политики, религии. Отрицание не является для героя самоцелью, оно пронизано пафосом утверждения новых ценностей строительства нового мира.
Использованная литература
- Дядичев В.Н. В.В. Маяковский в жизни и творчестве: Учебное пособие для школ, гимназий, лицеев и колледжей. – М.: “ТИД “Русское слово – РС”, 2002.
- Маяковский В.В. Сочинения в двух томах. Т. 1 и 2/Сост. Ал. Михайлова; Прим. А. Ушакова. – М.: Правда, 1988.
- Русская литература ХХ века. 11 класс: Поурочные разработки. Метод. рекомендации для учителя/В.В Агеносов и др.; Под ред. В.В. Агеносова. – М.: Дрофа, 2006.