Вступление
В «Петербургских повестях» Гоголь берет слова с конкретным значением и употребляет их в переносном значении, используя метонимический перенос. Мы по-новому видим мир человека в 19 веке, образы Петербурга, России. В своей работе я хочу подробно рассмотреть метонимию в «Петербургских повестях» и попробовать найти цель ее применения.
Что такое метонимия? Троп – оборот речи, возникший как результат переносного употребления слова с целью создания образной речи. Тропы расширяют знание человека о мире, дают возможность получателю информации ощутить удовольствие от речи. В основе создания тропа – эффект неожиданности и новизны. Но при всем разнообразии тропов, границы между ними иногда стираются, происходит их объединение в одном контексте. Тропы создаются на основе 2-х переносов – метафорического и метонимического. Метонимический перенос предполагает «взаимовключение» двух объектов речи (хрусталь=посуда и хрусталь=материал, из которого она сделана).
Метонимический перенос включает в себя
- метонимию
- синекдоху
- антономасию
- перифразу
Метонимия – перенос по смежности, замена наименования одной реалии другим, на основании общих признаков (чайник кипит = вода в чайнике).
Синекдоха – разновидность метонимии – перенос названия части ч-л,к-л, на весь предмет (зал заполнили бриллианты, смокинги, деньги = люди).
Антономасия – особый вид метонимии – употребление собственного имени в значении нарицательного (Маниловы, Собакевичи, Фамусовы… - предметы времени).
Перифраза – конкретное наименование ч-л или к-л, заменяется его описанием (колыбель русской культуры = Ока, золотой дождь = деньги).
Метонимия у Гоголя
В текстах Гоголя мы можем встретить такие предложения : «Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта.» (Невский проспект) В таких предложениях мы видим разновидность метонимии – синекдоху. Синекдоха дает впечатление одностороннего мира, так как человек воспринимается только с точки зрения его социального положения, например, только по «удивительно сшитому сюртуку». «Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект.» Так как Невский проспект – улица, и известия доставляют люди, гуляющие по нему, то тут была использована метонимия.
«Невский проспект»
Метонимия ≈ 15 шт.
пример – не доставят известие как Невский проспект.
Тематические группы:
Невский проспект – 8 шт
Внешность – 3шт остальное – 4 шт
Синекдоха ≈ 31 шт.
пример – встретите улыбки, усы чудные
Тематические группы
внешность – 18
одежда – 11
остальные – 3
Перифраза ≈ 3 шт.
пример – улица – красавица нашей столицы
«Нос»
метонимия ≈ 7
синекдоха ≈ 5
перифраза ≈ 3
Один человек оценивается только по его сюртуку, другой – по усам, третий – по бакенбардам…И Гоголь сам в конце повести пишет – «О, не верьте этому Невскому проспекту!... Все обман, все мечта, все не то, чем кажется! …Далее, ради бога, далее от фонаря! … Но и кроме фонаря, все дышит обманом. Он лжет во всякое время, этот Невский Проспект,… и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде».
Образ Петербурга у Гоголя
Во всех этих повестях один «герой» — Петербург, и именно Петербург «мелюзги»: чиновники от ничтожного Башмачкина через мелкого Поприщина до великолепного — в пределах мечты мелкого человечка — «майора» Ковалева, селадон Пирогов, очень гордящийся своим чином поручика, скромные молодые художники. Петербурга Пушкина, или Жуковского в гоголевском изображении нет. Зато в нем есть почти непременное безумие; как это уже указывалось в критике, в безумии гибнут герои всех трех повестей «Арабесок»: Пискарев, Чертков, Поприщин. Гибнет в бреду Акакий Акакиевич. Зато торжествуют мелкие люди, мелкие душой: Пирогов и Ковалев. Заметим одну существенную черту гоголевского Петербурга: Гоголь совершенно не дает никаких черт архитектуры города, вообще его внешнего вида. Весь цикл открывается повестью «Невский проспект», а сама эта повесть открывается обширнейшим описанием центральной улицы города, его квинтэссенции; более того — это описание центральной улицы центрального города всей страны, или иначе — это самая показная и самая официальная улица самого показного и официального города государства.
И тем не менее и в этом обширнейшем описании, имеющем столь важное значение для всего цикла, вовсе нет ничего о городе, о самой улице, о зданиях, а есть только люди и их социальные взаимоотношения. И так до самого конца повести и через весь цикл.
Кое-где вдруг мелькнет грязная лестница дома, или мост, или строящаяся на Невском проспекте церковь, или безделушки, выставленные в окнах магазинов и пахнущие страшным количеством ассигнаций, или — неоднократно — фонарь и т. п. Но все это мало значимо в зрительном отношении, не конкретизовано, никак не определено, не уточнено, а дано только в плане социальной характеристики, только как выражение отрицаемой автором общей античеловеческой функции устройства этого города.
Петербург — это в традиции, довольно крепкой, — город Петра I, город мощи и красоты, чудо новой России, это — державное течение Невы, это — дворцы и гранит набережной, и т. д., и т. д., воспетое в одах, изображенное на множестве гравюр и т. п. Наоборот, у Гоголя вперед выдвинулись и заслонили все остальное именно люди, их массы, группы, сословия и классы, и на их фоне — отдельные типические фигуры; и ночной Петербург — это круговорот толпы, и «мириады карет», валящихся с мостов, и гром, и блеск, и грабители на отдаленной площади, и спящий будочник, и т. п. А дневной Петербург — это мастеровые, и чиновники, и прогуливающееся «аристократство», и сам государь, едущий по Невскому, и непременно жандармы повсюду.
Таким образом, Петербург у Гоголя — это не пространство и время. Петербург у Гоголя — это конкретный и реальный образ совокупности людских масс, связанных, скованных конкретным укладом жизни. При этом неправильно было бы думать, что здесь играет сколько-нибудь определяющую роль изображение Гоголем быта. Почти в такой же мере, как Петербург архитектуры и высокой культуры вообще, Гоголя не привлекает как художника и Петербург быта.
Он берет всех этих людей по преимуществу в моменты остро-конфликтные, парадоксальные или даже, так сказать, невероятные. Средний чиновник показан в тот момент, когда у него с лица сбежал нос; мелкий чиновник — когда он сходит с ума; важное лицо показано всего на два мгновения, причем первый раз — в качестве убийцы Акакия Акакиевича, а второй раз — в качестве жертвы привидения. И если человек приоткрыт на первый случай в обыденно-бытовой ситуации (например, офицер, заглядывающий дамам под шляпки на Невском проспекте), то быстро вслед за тем он как бы низвергается в сферу удивительных, странных происшествий (офицер, выпоротый ремесленниками).
Иное дело, что, по Гоголю, типическим является здесь ненормальное, «нормальным» — безумное, действительным — то, что не укладывается ни в какие человеческие и человечные представления о должном. Во всяком случае, атмосфера безумия, дикой нелепости всего, открыта глазу читателя, — это не романтическое самораскрытие творящего духа поэта, а констатация характерных признаков объективной реальности жизни города, приводящих автора в ужас и отчаяние. Гоголь создает именно портрет Петербурга как некой коллективной личности, но вовсе не безразлично повторенной в каждом петербуржце, как индивидуализированная идея нации у романтиков повторялась в каждом из представителей этой нации. Наоборот, личность Петербурга образована сплетением весьма различных людей, Пискарева и Пирогова, Акакия Акакиевича и значительного лица, цирюльника Ивана Яковлевича и квартального надзирателя благородной наружности, всех пестрых толп, снующих по Невскому проспекту, и грабителей с Покровки, и немцев-ремесленников и др. И все же это единая коллективная личность.
До Гоголя русские поэты не раз воспевали Петербург, да и Москву, так же как русские и иностранные писатели не раз описывали столицы Европы; вспомним хотя бы стихи о Петербурге от Тредиаковского до М. Н. Муравьева («Богине Невы») или же описания городов в «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзина; все эти описания лишены черт индивидуального портрета, стремления воссоздать и воплотить особую атмосферу, «личность» города; это — либо абстрактное воспевание нормы города-столицы, либо перечисление «достопримечательностей», любопытных обычаев и прочих заметок из путеводителя, написанного рукой мастера, но не мастера-портретиста.
Наконец, Петербург является средоточием и даже источником двух зол, разъедающих, губящих, развращающих, по Гоголю, современного ему человека и современное ему общество: торгашества, денежного наваждения, с одной стороны, и чиновничества, антинародного бюрократизма — с другой. Поэтому в очерке Гоголя Петербург бежит непременно «на биржу» или «в должность». Поэтому в Петербурге наживают «изрядный капитал», Петербург «весь расточился по кусочкам,
В самом деле, всмотримся в изображение города в «Невском проспекте», и мы увидим странные гиперболы и изломы: «мириады карет валятся с мостов» — мириады, да еще валятся; или: «Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу...» и т.д. И совсем невероятные утверждения вроде того, что в этом городе только служащие в иностранной коллегии носят черные бакенбарды, другие же все должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие, что уже совсем фантастично, не менее, чем нос, гуляющий по улицам того же самого города. К тому же, повесть пронизана бредом Пискарева, его болезненными видениями, снами, и без опиума и с опиумом. Да и без снов вся история художника Пискарева дана в тонах нереального видения, — например: «Нет, это уже не мечта! боже, сколько счастия в один миг! такая чудесная жизнь в двух минутах! Но не во сне ли это все?..» и т.д.
Герои Гоголя – люди, потерявшие свою личность. Она может быть разрушена или утрачена вовсе. На первый план выходит её часть – материальная, тёмная, воплощённая в художественные детали. Важны лишь должности, звания, деньги, -а точнее их символы: кареты, мундиры, сюртуки, бакенбарды, шляпы ( «мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карман руками», «…встретите бакенбарды…», «и усы», «талии», «дамские рукава»)…
Автор использует несогласованное распространенное определение, чтобы обозначить какой-то «атом» общества. А само определяемое слово – это, как правило, местоимение (тот, один, другой), или существительное, указывающее на широкий круг людей (жители, люди, дамы, господа, граждане), их профессии (чиновники, служащие, ремесленники, мастеровые).
Гоголь, тем самым подчеркивает главную мысль – Петербург воплощает худшие, внешние черты европейской цивилизации, утратив при этом коренные, национальные, традиционные.
Персонажи, занимающие особое место в повествовании – бедный Пискарёв и поручик Пирогов, -оказываются двумя сторонами личности современного человека. «Простак», «простофиля» (по словам Пирогова), с «робким и трепетным шагом», «исключительное сословие... в том или ином городе, где все или чиновники, или купцы, или мастеровые немцы», «...в душе своей носившие искры чувства». «Небесная чистота» девушки, которой он увлёкся, оказывается только маской, прикрывающей разврат и пошлость. «Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!» - восклицает повествователь. Художник Пискарев может существовать только наркотическом сне, а поручик Пирогов, переживший разочарование, быстро утешится пирожным.
То, что всегда считалось главным в жизни, а именно: любовь, верность, душевная чистота – вытесняется из мира. Реальностью становится Нос, «который хотел уехать в Ригу»; реальностью становится «жизнь, исполненная пустоты и праздности, верных спутников разврата; реальность – это окраины Петербурга, Охта, где хоронят Пискарева.
Список слов, используемых писателем для именования лиц, служат яркой иллюстрацией образа Петербурга:
1) Именование по возрасту, родственным и дружеским связям:
Жители, люди, человек, старухи, старики, народ, мужики, мальчики, славянки, родители, подруги, мужчины, дамы, молодые люди, брюнетка, незнакомка, супруг, полустарик ;
2) Именование по социальному положению:
Содержатели магазинов, коми, гувернёры, гувернантки, миссы, педагоги дети, родители, подруги, доктор, приезжающие и отъезжающие, служащие, регистраторы, секретари, швея, ремесленник, будочник, солидные господа, граждане Петербурга, мастеровые немцы, художники, кавалеристские офицеры, часовой, взяточник, поэт, бедняк, лакей, барыня;
3) «Фантастические» именования:
Кто, тот, идущие и летящие, бедное гулянье, сабля прапорщика, Ганимед, лица, бакенбарды, усы, талии, рукава, характеры, один, другой, блондинка, нимфа, незнакомые, существо, демон.
Список использованной литературы
1) Гоголь и Пушкин: Четвёртые Гоголевские чтения; Сб.докл./ - М.: КДУ, 2005.
2) Манн Ю.В. Поэтика Гоголя: Вариации к теме. М.1996.
3) Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М.,1988.