В статье о творчестве М.И.Цветаевой В.Орлов писал: “Поэзия Цветаевой была монументальной, мужественной и трагической”. И далее: “Цветаеву-поэта не спутаешь ни с кем другим. Стихи её узнаешь безошибочно – по особому распеву, неповторимым ритмам, необщей интонации”. Немалую роль в оформлении сложнейшей синтаксической структуры цветаевского стиха, подчас ломкого и импульсивного, подчас тяжеловесного и громоздкого, играет пунктуация, которая помогает ей передать и предельную уплотнённость речи, и ритмические перебои, и интонационные взлёты, и значимые паузы. Своеобразные интонации и неповторимые ритмы – это следствие необщности содержательного плана стихов Цветаевой, всего творческого мира поэта, глубокого своеобразия таланта и нелёгкой человеческой судьбы.
Читать Цветаеву трудно. Пишет она сложно. Но даже самые усложнённые её вещи неформалистичны. Затруднённая поэтическая манера была в данном случае органической формой тех мучительных усилий, с которыми поэт взволнованно и сбивчиво выражал мир своих чувств и переживаний, своё сложное, противоречивое отношение к окружающей его действительности.
Стихи Цветаевой – интереснейший материал для постижения функционально-стилистической значимости знаков препинания при оформлении письменной речи.
Используя экспрессивные возможности русской пунктуации, Цветаева создает свой особый художественный мир. Посмотрим, как же это происходит.
Пунктуация – это система знаков препинания и правил их использования для отражения на письме смысловой и интонационно-грамматической расчлененности речи.
В основу правил пунктуации положены три принципа: логический (смысловой), структурно-синтаксический (формально-грамматический) и интонационный. Это означает, что правила пунктуации предусматривают необходимость отражения на письме при помощи знаков препинания таких сторон звучащей речи, как её смысловое членение, синтаксическая структура и интонационное оформление. Так, точка в конце предложения (“Сегодня таяло, сегодня я простояла у окна.”) показывает членение текста на относительно законченные по смыслу высказывания. Тем самым точка членит текст на известные синтаксические единицы (т. е. предложения). Одновременно точка показывает такую интонационную особенность звучащей речи, как понижение тона произнесения предложения, обозначающее его конец. Запятые при однородных членах предложения (“Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…”) показывают, что разделенные запятыми слова являются носителями в каком-то отношении сходных лексических значений (такие слова бывают сходны в том плане, что каждое из них обычно является носителем или предметных, или признаковых значений, а в последнем случае – именных, глагольных или обстоятельственных). Тем самым запятые показывают членение предложения на определенные смысловые отрезки. В то же время запятые при однородных членах предложения являются “сигналом” определенных особенностей синтаксического строения предложения и одинакового отношения, разделенных запятыми слов к общим, подчиняющим или подчиненным словам. И одновременно запятые при однородных членах предложения соответствуют интонации перечисления или сопоставления (противопоставления). Выделение запятыми различного рода оборотов (например, причастных – “Как живется вам с стотысячной – Вам, познавшему Лилит!) показывает вычлененный по смыслу отрезок текста, специфику синтаксического строения предложения и часто интонационное обособление оборота. Ведущая роль принадлежит структурно- синтаксическому принципу. Именно благодаря этому принципу обеспечивается стабильность русской пунктуации.
Вместе с этим отмеченное функциональное триединство знаков препинания не является универсальным. В ряде случаев наблюдаются разного рода отступления от него. Так, требование отражать на письме при помощи знаков препинания расчлененность устной речи на отрезки, характеризующиеся определенным смысловым единством, синтаксическими и интонационными особенностями, выполняется не всегда. Например, во многих случаях не разрешается обозначать средствами пунктуации известную расчлененность предложения на составы подлежащего и сказуемого. Но некоторые авторы, в частности М. И. Цветаева, подчеркивают данную расчлененность: “Пламень – пышет с подобной пищи!”
Не отделяются знаками препинания слова детерминантного характера, хотя использование в таких случаях запятой или тире, особенно в поэтических текстах, может быть мотивировано особенностями членения звуковой речи: “Зачем моему Ребенку – такая судьбина?”
Объясняется это часто тем, что подобное членение предложений проявляется в устной речи далеко не всегда (очевидна, например, смысловая интонационная слитность составов подлежащего и сказуемого в предложениях типа “Луна высока”, “Я вам колдовала!”). Однако в тех случаях, когда структурно–смысловая расчлененность предложения на составы подлежащего и сказуемого проявляется более или менее последовательно, правила предусматривают отражение этой особенности устной речи на письме, что мы и наблюдаем в произведениях Цветаевой.
С другой стороны, наблюдаются случаи, когда то или иное правило основывается на двух каких-либо принципах без учета третьего. Так, правило, не рекомендующее ставить запятую перед союзом “и” в сложносочиненных предложениях с общими для частей второстепенными членами, основывается на смысловом (это обычно предложения однородного состава) и интонационном принципах. Пауза здесь незначительная, однако она существует вопреки структурно-синтаксическому принципу (общим правилом является использование какого-либо знака препинания между частями сложного предложения для обозначения его смысловой и синтаксической расчлененности на простые части, а в данном случае использование знака препинания не рекомендуется). Правила, основанные одновременно на всех трех принципах, в отдельных случаях могут вступать в противоречие с интонационным принципом, когда обычно выделяемые интонационно структурно- семантические отрезки речи в тех или иных условиях интонационно сливаются с другими отрезками.
Правилами русской пунктуации регламентировано использование знаков препинания в подавляющем большинстве типизированных случаев структурно-смыслового (а с ориентацией на устную форму общения – и интонационного) членения речи. Это обеспечивает надежность коммуникативных контактов пишущего и читающего. Однако в практике иногда встречаются случаи, не регламентированные правилами использования знаков препинания. Например, при наличии общих второстепенных членов предложения перед союзом и в сложносочиненном предложении может использоваться запятая. И, наоборот, при отсутствии общих второстепенных членов предложения запятая в таких предложениях может не использоваться. Чаще всего такие отступления связаны со стремлением подчеркнуть те или иные смысловые оттенки. Это означает, что при некоторых условиях пунктуация может допускать творческое начало в использовании знаков препинания. Именно на таких началах строится использование знаков препинания в поэзии М. И. Цветаевой.
Среди знаков завершения поэт очень часто использует восклицательный знак, т. е. восклицательные предложения отражают внутренний мир героини, её чувства, эмоции. В стихотворении “У первой бабки четыре сына…” семь предложений из девяти восклицательные, в стихотворении “Плач матери по новобранцу” пятнадцать предложений из девятнадцати восклицательные.
С помощью интонации выражаются различные чувства: уверенности – “Птица – Феникс я, только в огне пою!”; сожаления, горечи – “Уж столько их упало в эту бездну, Разверстую вдали!”; восхищения – “О неподатливый язык!”
Встречаются восклицательные предложения, в которых эмоциональность создается также употреблением восклицательных частиц: “Как луч тебя освещает!”; “Какой огромный Старинноприёмный дом!”. Риторические восклицания редки.
Вопросительные предложения также играют важную роль. Они служат для выражения вопроса, обращенного к собеседнику. В поэзии Цветаевой встречаются разные виды подобных предложений.
В собственно вопросительных предложениях заключается вопрос, обращенный к собеседнику и требующий ответа, предполагающий ответ. По способу выражения вопроса эти предложения делятся на неместоименные и местоименные.
Неместоименные вопросительные предложения, предполагающие утвердительный или отрицательный ответ, который наиболее кратко выражается нечленимыми предложениями – словами “Да” или “Нет”, встречаются достаточно редко, чаще используются местоименные вопросительные предложения, требующие развернутого ответа: “Как живется Вам с другою?”, “Как живется Вам с земною Женщиною без шестых чувств?”.
Вопросительно-риторических предложений мало, это связано с тем, что лирическая героиня ведет разговор с вполне конкретным собеседником.
Встречаются вопросительно-побудительные предложения, в которых нет собственно вопросительного значения. Говорящий не намеревается получить какие-либо сведения, а побуждает собеседника совершить какое-нибудь действие, привлекает его внимание: “Слышите, мой ученик?”
Разумеется, важную функцию выполняют предложения, в которых как знак завершения используется многоточие, являющееся показателем недосказанности, призывающее читателя к размышлению: “И слышу я, что где-то в мире – грозы, что амазонок копья блещут вновь” (предложение вызывает ассоциации с образом древнегреческой мифологии). Так, в стихотворении “Хочу у зеркала, где муть…” из цикла “Подруга” четыре предложения из шести завершаются многоточием, которое в данном случае помогает созданию образа гадающей женщины, показывает, что в предсказании судьбы много неясного, недосказанного.
Точка как знак завершения используется в предложениях, передающих чувство уверенности, изображающих внешний и внутренний мир.
В некоторых случаях пунктуация при однородных членах предложения традиционна: “Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю, ни к кораблю” (запятые при однородных дополнениях соединенных союзом ни – ни).
При выделении обособленных определений обстоятельств автор также в соответствии с правилами использует запятые: “Уж сколько их упало в эту бездну. Разверстую вдали!”, “Гремучий опрокинутый прибой, Над женщиной, отвергнутой тобой”.
Наиболее часто внутри простого предложения используется тире, причем постановка данного знака может быть обоснована логическим и интонационным принципом пунктуации: например, в предложении “Привычные к степям – глаза, Привычные к слезам – глаза, Зеленые – соленые – Крестьянские глаза!” Постановка тире обусловлена стремлением выделить данный образ, определения “зеленые – соленые – крестьянские” разделяются с помощью тире с целью более сильного разграничения данных эпитетов.
Постановка тире между однородными членами предложения, соединенными союзом и обусловлена логическим и интонационным принципами: “И бродим с тобой по церквам Великим и малым приходским. И бродим с тобой по домам Убогим, знатным, господским”.
В предложениях с обращением употребляются запятая (запятые – в интерпозиции) и восклицательный знак. Автор обращается как к реальным людям, так и к образу природы: “О, золотые времена, где взор смелеет и сердце чаще!”; “Пешеход морщинистый, Не любуйся парусом!”; “Друг! Равнодушье – дурная школа!”
Достаточно часто тире применяется для разделения частей сложного предложения: “Хочу у зеркала, где муть, И сон туманящий, Я выпытать – куда Вам путь, И где пристанище”. Тире разделяет части сложноподчиненного предложения.
Но чаще всего постановка тире объяснима лишь смысловым принципом русской пунктуации. Тире выполняет функцию дополнительной паузы, разбивает предложение на части, логически выделяет наиболее важные для поэта образы, подчеркивает чувства лирической героини:
Как живется Вам – хлопочется –
Ежится? Встается – как?
………………………………………….
… По аллее
Вздохов – проволокой к столбу –
Телеграфное: лю – ю – блю …
Важным средством организации стихотворной речи у М. Цветаевой является ритм. Это – сама душа её поэзии. Ритм предстает в ее творчестве в своем прямом назначении: он служит внутренней формой стихотворной речи, создает движение стиха, резко, часто до неузнаваемости обновляет стихотворный размер.
В области ритма автор выступает и смелым новатором, подчас впадавшим в крайности и излишества, но в конечном счете обогатившим русскую поэзию XX века множеством находок.
Ритмика Цветаевой все время настораживает внимание. Наиболее органическая для нее форма – страстный и потому сбивчивый, нервный монолог. Соответственно и самый стих её по большей части прерывист, неровен, изобилует внезапными ускорениями и замедлениями, паузами и резкими перебоями, что выражается в особенностях использования знаков препинания. О цветаевском стихе можно сказать словами, которыми поэтесса сама охарактеризовала, безусловно, близкую ей ритмику Маяковского: это – как “физическое сердцебиение – удары сердца – застоявшегося коня или связанного человека”.
Своеобразие стихов Цветаевой в том, что она создала свою систему употребления знаков препинания. Стих “рвется”, дробится на части. Единица речи Цветаевой – не фраза, даже не слово, а очень часто слог. Помогая читателю войти в ритм стиха, почувствовать его пружину, она последовательно применяет двойной принцип членения стиховой речи: словоразделение (через тире) и слогоразделение (через дефис).
Значительную роль в системе выразительных средств автора играет пауза как полноценный элемент ритма. Обычно в стихах она приходится на конец строки, а у Цветаевой пауза, как правило, смещена, часто приходится на середину строки или на начало следующей. Поэтому стремительный стих поэта как бы “спотыкается” на бесчисленных “переносах”, отмечающих несовпадение метрического и синтаксического членения стиховой речи. Цветаева пользовалась переносами с преизбыточной щедростью (другого такого примера в русской поэзии нет). У нее обычны такие переносы не только из строки в строку, но и в другую строфу. Метрика подчинена интонации, и, следовательно, создает в ряде случаев затрудненность стиха:
Двадцать лет свободы –
Всем. Огня и дома –
Всем. Игры, науки –
Всем. Труда – любому,
Лишь бы были руки.
Здесь синтаксис и интонация как бы стирают рифму. На первый план выходит смысл. Поскольку мысль не вмещается в строку, а ее необходимо “досказать”, она переплескивается в следующую строку. Цветаева часто просто обрывает речь буквально на полуслове, оставляя стих неполным, забывая о рифме. Мысль уже оформлена, образ создан, и заканчивать стих ради полноты размеры и ради рифмы поэт считает излишним:
Не возьмешь мою душу живу!
Так на полном скаку погонь –
Пригибающийся – и жилу
Перекусывающий – конь
Аравийский.
Цветаева добивается максимума выразительности при минимуме средств. В этих целях она предельно сжимает, уплотняет свою речь и “жертвует” многим: эпитетами, прилагательными, предлогами и другими “поясняющими” языковыми элементами, обходясь без глагольно-причастных форм: “И тогда – благодетельным покрывалом Долу знаменем прошумя” (опущено: “падаю и опускаюсь”). “Рукою правою – мы жилы, левой”, “… ни пеной, ни пемзой – той Африки” и тому подобное. Она так торопится в своей речи, что ей некогда исчислять свойство предмета и тратить время на метафоры. Сплавляя воедино глагол или наречие с существительным, она создаёт сложносоставные слова, например, “опрометь-охлыст-Бог”, требующие быстрого слитного произношения:
Спорый Бог,
Скорый Бог,
Шпоры в бок – Бог!
Беглых и босых – Бог,
Простоволосых – Бог,
Взлет, всплеск, всхлест, охлест – Бог,
Сам черт на веслах – Бог.
Запутанный синтаксис, опущенные и подразумеваемые глаголы умолчания, свойственные живой речи, особенно взволнованной – всё это создает усложненность стихотворного языка.
Индивидуальность М. И. Цветаевой как поэта в использовании знаков препинания проявляется ярко как в ритмике, синтаксисе, так и во всей словесной организации её стиха, проникнутого мироизучением и миропониманием поэта. Но вместе с тем при всей своей индивидуальности ритмы поэта – это ритмы эпохи, ритмы, испытавшие воздействие времени. И это обстоятельство ещё в большей степени приковывает внимание к её стихам – неповторимым и всё же созвучным времени; трудночитаемым, но притягивающим к себе; виртуозным, сбивчивым, но внутренне гармоничным.
Трудно рассказать о многогранности стилистических функций знаков препинания у М.Цветаевой. В конечном счете они отражают своеобразие синтаксической и интонационной организации её стихов. И всё-таки наиболее яркие приметы цветаевского пристрастия к тем или иным знакам можно свести в некую систему, выявляющую основные черты её поэзии. Это, во-первых, предельная, до отказа, уплотнённость речи, ее концентрированность; во-вторых, это взволнованность речи и такая напряжённость, когда стих начинает как бы захлёбываться, сбиваться в размере; в-третьих, неприкрытая активность художественной формы, ритмики.
Названные свойства поэтической (да и не только поэтической) речи Цветаевой отражаются в применении знаков препинания, которые становятся в таком случае элементом авторской стилистики, одним из способов воплощения авторского “Я”.
На первый взгляд может показаться, что пунктуация Цветаевой резко расходится с нормативной: так “густо” стоят у неё знаки, так нагромождены они в пределах короткого словесного текста, так замысловато сочетаются они в строфе и даже в строке. Однако такое заключение оказалось бы поспешным, так как знаки эти в большинстве своём нормативны, во всяком случае, не потеряли своей социальной значимости (они воспринимаемы и объяснимы). И чрезмерная насыщенность ими текста, а также изощрённая их сочетаемость друг с другом отражают усложнённость синтаксиса и активность цветаевского ритма.
Лирика Цветаевой всегда интеллектуальна, она требует работы мысли и отнюдь не услаждает слух гармоничным песнопением. Например, две кратчайшие строки Цветаевой развёртываются в объёмное высказывание: “Глыбами – лбу. Лавры похвал”.
Мысль такова: “похвалы, расточаемые по адресу поэта его поклонниками, символически уподоблены лавровому венку; но от этого венка челу поэта тяжело, как от каменных глыб”. Такое словесное расточительство не для Цветаевой, ей важно высказать мысль, пусть недостаточно разъяснённую, но адекватную её внутренней речи. Стихи поэта – это мысли вслух, строки и слова в них – это вехи самого процесса мышления, где словесная оформленность не имеет значения. Чтобы понять таким образом написанные стихи, надо пройти тот же путь напряжённой работы мысли, которыми шла поэтесса, создавая свои произведения.