Цель: на основе анализа текста “Пир во время чумы” помочь ученикам осознать вечные вопросы жизни человека: добра и зла, жизни и смерти, мужества и смирения.
Вступительное слово учителя
Сейчас из пушкинских реминисценций все чаще других мелькает на печатных страницах и в эфире – “пир во время чумы”. Уже одно это побуждает нас обратиться к трагедии “Пир во время чумы”, которая представляет собой перевод 4 сцены 1 акта трагедии английского писателя Вильсона “Чумный город”, 1816 г.
1. Временная ситуация трагедии уникальна. У Пушкина она подсказана жестокими обстоятельствами эпидемии холеры в России. Но какое место чума занимает в нашей жизни, если мы литературную реалию перенесли в жизнь?
(Чума у Пушкина перерастает в символ зла. Зачумленная Россия, по которой разъезжает телега, наполненная телами, напоминает о новых жертвах. Разве 14 декабря 1825 года Россия не оказалась во власти чумы, когда весь цвет поколения был погублен: одни повешены, другие – в рудниках, третьим – заткнули рты. Четвертые оказались ренегатами, и сами теперь были на услужении у Чумы, ища новых жертв. В нашей жизни чума – это отступничество от законов разума, добра и правды.)
2. Почему у Пушкина тема пира не воспринимается как торжество, как высшее напряжение нравственных сил человека, а, наоборот, осознается непосредственной причиной катастрофы в мире людей?
(Как ни страшна ситуация с эпидемией чумы, все же подлинная трагедия связана с миром самого человека, с его поведением. Человек, обреченный на гибель, возомнил себя подлинным героем, потому что преодолел цепкую привязанность к жизни (ведь он вне существующих человеческих законов) и весь ужас смерти. Он не боится и религиозных устрашений, он глух к увещеваниям священника. Герою Пушкина кажется, что он поднялся выше всего, чем люди дорожат, например, памятью об умерших. Оказавшись по ту сторону добра, он совершает духовное отступничество. Священник напоминает Вальсингаму о матери, умершей всего три недели назад, но масштаб отступничества таков, что и память о матери ставится героем ни во что.)
3. В трагедии есть весьма интересный жизненный парадокс: чума так обострила ситуацию, что вырвала человека из привычного существования согласно нормам традиционной морали, с другой стороны, она же открыла возможность вступить в новый мир, мир иных нравственных ценностей. Ведь чуме у Пушкина поется хвала. Почему это происходит в драме Пушкина?
(Автору необходимо обострить конфликт между обстоятельствами жизни и человеком. Обстоятельства должны были подавить рядового человека, живущего по нормам морали своей среды, необыкновенной тайной властью. Священник, олицетворяя собой существующую нравственность, призывает пирующих к смирению, к молитве, чтобы заслужить милость Божию и свидеться в небесах с уже умершими, но председатель пира Вальсингам сочинил гимн, чем бросает вызов судьбе. Освобождение от страха перед неизбежной смертью помогло обрести нравственную свободу. Центральные строфы гимна раскрывают обретенную Вальсингамом новую правду жизни, новое понимание смысла человеческого бытия.
Есть упоение в бою …
Гимн Вальсингама, исполненный неистовой веры в человека, славит присущую его природе способность и возможность быть сильнее враждебных обстоятельств. Смирившийся человек нравственно гибнет раньше физической смерти. Пир во время чумы превращается в своеобразное пиршество духа, освободившегося от страха смерти человека. Может быть, в гимне звучит выстраданный Пушкиным идеал, который стал определять его жизнь и творчество как поединок с самовластием.)
4. Но ведь Вальсингам, духовный отступник и идеолог кощунственного пира, почему-то воспевает смерть в свете бессмертия (а ведь бессмертие по христианству – это верный гарант праведной жизни)?
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертия, может быть, залог.
(Конечно, он поет не о бессмертии на небесах. Он безбожник, по словам священника. Он осквернил память матери и возлюбленной, участвуя в пире. Председатель и пирующие – это маленький островок жизни, правда, на краю гибели. Не все, что гибелью грозит, заключает в себе бессмертие, а только такая гибель, которая освящена присутствием сильного и чистого духа, – любви и веры. Поэтому не случайно как бы в ответ на гимн Вальсингама священник напоминает о добровольной крестной смерти Спасителя, распятого за нас, смертию смерть поправшего.)
5. Гимн чуме прекрасен как выражение безмерной любви к жизни, такой, что сама смерть не омрачит ее. Но почему пушкинский герой в заключительной авторской ремарке трагедии не принимает участия в пире, а погружен в глубокую задумчивость?
(Вальсингам задумчив, но остается с пирующими, пусть даже на краю гибели. Сила духа, воспетая героем в гимне, действительно способна управлять природными стихиями.
Но Пушкин не был бы гением, если бы не заглянул в нашу реальность:
Я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего.
То, что Вальсингам назвал “сознаньем беззаконья”, это признание-напоминание в падении в такую надзаконную высоту, где во имя жизни дозволено все.
Заключительное слово учителя
Пушкин … “это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет”. Это слово Н.Гоголя о русском человеке оказалось далеко не прорицанием, а воззванием к читателям сохранить свой чистый дух, который воспел в своем творчестве Пушкин.