Цели:
- познакомить с личностью поэта;
- дать краткий обзор поэзии Анатолия Жигулина;
- на основе полученных сведений оценить роль лагерной литературы;
- стимулировать развитие художественного мировоззрения, нравственного сознания учащихся;
- обучать выразительному чтению.
Оборудование:
- выставка фотоматериалов из семейного архива А.В.Жигулина;
- иллюстрации А.Кузнецова к стихотворения А.Жигулина ;
- книжная выставка произведений А. Жигулина;
- мультимедийный проектор;
- кинофрагмент хроники Великой Отечественной войны;
- карта ГУЛАГа;
- словарь новых слов, связанных с лагерной литературы ;
- эпиграф
… И кровью алою -
Калина красная.
И горькой памятью –
Калина чёрная…
А.Жигулин
В Доме литераторов висит мемориальная доска в память о тех писателях, кто погиб на войне, - 70 имен . Предложили повесить такую же доску с именами репрессированных . Но ведь места не хватит, все стены будут исписаны - и внутри, и снаружи… Среди имен было бы имя и Анатолия Владимировича Жигулина. Одного из редких русских людей и по творческому дару, и по обостренному чувству совести. Он прожил жизнь чисто и честно, по законам “любви и отваги ”.
О себе Анатолий Жигулин рассказывал следующее:
Моя мама, Раевская Евгения Митрофановна – из знаменитого дворянского рода Раевских… – правнучка первого декабриста Владимира Федосеевича Раевского…
Отец мой – Жигулин Владимир Федорович – из богатой крестьянской семьи села Монастырщина близ границы Воронежской губернии и области Всевеликого войска Донского. Они были изначально свободными, в гражданскую войну старшие братья отца воевали в армии А.И. Деникина. Отец как младший попал в Красную армию…
И Раевских, и Жигулиных люто преследовали. Ни одна беда их не миновала. Родился я (“потомок двух разгромленных сословий”) в г. Воронеже 1 января 1930 года. Мать мою как дворянку в институт не приняли. Окончив курсы телеграфистов, она уехала на юг области в с. Подгорное, где мой будущий отец работал начальником почты. Поэтому раннее детство мое прошло в этом селе.
(Кадры военной хроники )
Школа. Война. Беспризорные скитания. Голод 1946 – 1947 гг. Еще в школе в 9-м классе я вступил в подпольную антисталинскую организацию КПМ, Коммунистическую партию молодежи. Наивные дети тех времен, мы искали идейную опору в борьбе со сталинским режимом в том же марксизме. У нас не было альтернативы. Живя в наглухо закрытой, тиранической стране, мы просто не знали другой реальной философии. Однако это не беда, главное было в СОПРОТИВЛЕНИИ ненавистной диктатуре.
В 1949 году я поступил в Воронежский лесохозяйственный институт. 17 сентября того же года был арестован. Год следствия в подвалах местного Управления МГБ. Жестокие избиения и пытки. Меня и моих товарищей (всего 24 человека) судило Особое Совещание при МГБ СССР. Срок мой был 10 лет…
Осужден я был по ст. 58-10 1 часть, 58-11 и 19-58-8. Последнее – террор. Я расстрелял из нагана 7 августа 1949 года портрет Сталина. Мне полагалась высшая мера. А в это время на краткий период смертная казнь в СССР была отменена. Но, находясь во Внутренней тюрьме УМГБ ВО, я не знал об этом и ожидал расстрела.
Начинаю поэму
Я у правды в долгу.
Я решить эту тему
По частям не смогу.
Только в целом и полном
Это можно понять.
Только в целом — не больно
Эту правду принять.
Как случилось такое,
Понять не могу:
Я иду под конвоем,
Увязая в снегу.
Не в неволе немецкой.
Не по черной золе.
Я иду по советской,
По любимой земле.
Не эсэсовец лютый
Над моею бедой,
А знакомый как будто
Солдат молодой.
Весельчак с автоматом
В ушанке большой,
Он ругается матом
До чего ж хорошо!
— Эй, фашистские гады!
Ваш рот-перерот!
Вас давно бы всех надо
Отправить в расход!..
И гуляет по спинам
Тяжелый приклад...
А ведь он мой ровесник,
Этот юный солдат.
Уж не с ним ли я вместе
Над задачей сопел?
Уж не с ним ли я песни
О Сталине пел?
Про счастливое детство,
Про родного отца...
Где ж то страшное место,
Где начало конца?
Как расстались однажды
Мы с ним навсегда?
Почему я под стражей
На глухие года?
Ой, не знаю, не знаю.
Сказать не могу.
Я угрюмо шагаю
В голубую тайгу...
“Начало поэмы”
Обо всем этом более подробно рассказано в моей автобиографической повести “Черные камни”. И о КПМ, и о следствии, и о лагерях, и о тюрьмах. В начале моей лагерной “одиссеи” был Озерный лагерь (лесоповал, строительство железной дороги Тайшет – Братск). Близ этих мест Иркутской губернии находится и село Олонки, где отбывал ссылку мой знаменитый предок. Такое вот совпадение! И часто виделся мне в солнечном сиянии над иркутской тайгою кружащийся белый лебедь, словно с герба рода Раевских.
Но не хочет всех лелеять
Век двадцатый, век другой.
И опять кружится лебедь
Над иркутскою тайгой.
И легко мне с болью резкой
Было жить в судьбе земной.
Я по матери — Раевский.
Этот лебедь — надо мной.
Даль холодная сияет
Облака — как серебро.
Кружит лебедь и роняет
Золотистое перо.
“Белый лебедь”
…После Сибири еще более страшное – Колыма: особый береговой лагерь. И что еще страшнее – урановые рудники, где люди в некоторых местах получали порою смертельную дозу радиации и умирали в тяжких мучениях…
Как это ни удивительно, но стихи о сталинских тюрьмах и лагерях я печатал, начиная с хрущевской оттепели, почти в каждом своем сборнике – весь брежневский и дальнейший “догласный” период. Критики же не могли (не разрешала цензура) называть вещи своими именами и туманно, и даже несколько загадочно называли меня поэтом “трудной темы”. После выхода “Прозрачных дней” (1970) Ал. Михайлов и другие нашли мне прочное место в “тихой лирике”. Затем этот рабочий термин забылся и я стал просто поэтом. И слава Богу!..
- Полностью реабилитирован в конце 1956 года.
- Окончил Воронежский лесотехнический институт в 1960 году.
- Принят в Союз писателей СССР в марте 1962 года.
- С 1963 года живу в Москве.
- Окончил высшие литературные курсы в 1965 году.
- Лауреат Пушкинской премии РФ в области поэзии (1996).
- Лауреат литературной премии “Венец” за книгу прозы “Черные камни” (1999).
Чрезвычайно важным и даже, наверное, решающим фактором моей творческой жизни и жизни вообще была моя встреча осенью 1961 года с Ириной Викторовной Неустроевой, тогда молодым критиком, выпускницей ВГУ, – моей возлюбленной, моей невестой и вот уже 35-й год моей женой. Всю мою послелагерную жизнь меня преследуют болезни и душевные смуты. И всегда первым и надежным целителем была она. Ирине Неустроевой-Жигулиной я посвятил десятки своих лучших стихов о любви, о жизни и смерти (они всегда рядом, эти три подруги – по крайней мере в моей жизни).
Она одна меня поймет.
Друзья давно в могиле.
Давно ушли от всех невзгод,
Отжили, отлюбили...
А мне дана еще судьба
О них поведать миру.
Писать стихи, сходить с ума
Над горестною лирой.
Писать который год подряд
И верить доброй сказке,
Что рукописи не горят
И не тускнеют краски...
Мой верный друг — моя жена.
Хоть верьте, хоть не верьте —
Она до смерти мне нужна,
И даже после смерти.
Она простит мои грехи,
Развеет боль сомнений
И сохранит черновики
Моих стихотворений.
“Ирине”
Работал в разных редакциях: “Подъем” (Воронеж), “Литературная газета” (1967), “Дружба народов” (1972-1975)… Главная же работа – творческая… Первая книга стихов “Огни моего города” вышла в Воронеже в 1959 году. Всего книг стихов на русском языке у меня издано 27.. Лучшие издания прозы: Черные камни. Автобиографическая повесть. “Черные камни” изданы 12 раз.
В большую литературу Жигулин вошел в середине 60-х годов, когда вслед за книгой “Память” московские издательства выпустили его книги “Избранная лирика” (1965) и “Полярные цветы” (1966). Как писал критик, литературовед А. Турков: “Вполне закономерно, что одним из первых его заметил Александр Твардовский. Автора “Дома у дороги” не могли не привлечь жигулинские “Утиные Дворики, эти одиннадцать мокрых соломенных крыш”, куда с войны никто не вернулся.
Вадим Кожинов отметил: “Появление на всесоюзной литературной арене воронежца Анатолия Жигулина изменило нравственную атмосферу всей поэзии”.
Откликнулся из Рязани и Александр Солженицын. Вот отрывок из его первого письма Жигулину: “…Анатолий Владимирович! Я вообще отношусь к поэзии XX века настороженно – крикливая, куда-то лезет, хочет как-то изощриться особенно, обязательно поразить и удивить. Но я рад сказать, что все это совершенно не относится к Вам. Ваши стихи тронули меня, что бывает очень редко. Вы человек честный, душевный и думающий. И все это очень хорошо передают стихи.
Без всякого насилия, круто и аппетитно замешивается у Вас и лагерный быт, и разные виды работ, и стихи.
Известность Жигулина стремительно росла от книги к книге, что, впрочем, не сделало его жизнь спокойной и безмятежной. Под постоянным гнетом болезней, в подцензурное время слежек и запретов, никуда не уезжая, он создал уникальную поэзию, не подвластную натиску официоза. Именно он не дал теме ГУЛАГа исчезнуть из нашей литературы. Его “лагерные стихи останутся памятником сложной и трагической эпохе”, – писал А.Борщаговский.
Жигулин был ценим и любим как лирический поэт, как поэт, продолжающий традиции русской лирики XIX века. Главное, он нашел свой стиль, выразил свой XX век в его самых страшных проявлениях (война, лагерь), нашел в этих традициях опору своему пронзительному лиризму и милосердию.
О Родина! В неярком блеске
Я взором трепетным ловлю
Твои проселки, перелески –
Все, что без памяти люблю:И шорох рощи белоствольной,
И синий дым в дали пустой,
И ржавый крест над колокольней,
И низкий холмик со звездой…Мои обиды и прощенья
Сгорят, как старое жнивье.
В тебе одной – и утешенье,
И исцеление мое.
Восемнадцатилетнему юноше довелось испытать все тяготы лагерного быта, строительство железной дороги, работ на лесоповале, на Колымских рудниках.
Если большинство жертв сталинских репрессий были ложно обвинены, то о Жигулине этого не скажешь. К моменту ареста он состоялся как принципиальный противник сталинизма, один из создателей подпольной организации в Воронеже. Юный Анатолий и его романтично настроенные соратники через пропаганду подлинного марксизма-ленинизма надеялись изменить политический строй в стране.
Лагерные лишения и мучения не сломили мой дух, я не озлобился на весь белый свет и не проклял родную землю. С мудростью много испытавшего человека, я утверждал, что проходят личные обиды на людей.
Чтобы понять это, вспомним повесть “Черные камни”.
Автор говорит, что изменил имена, фамилии предателей: “Сделано это из чувства милосердия. Но не к ним, а к их детям, их близким”. Жигулин не демонстрирует свое милосердие. Милосердие и великодушие не должны быть громкими, иначе они превратятся в другие чувства.
Даже в невыносимых условиях жизни многие из заключенных оставались настоящими людьми, сохранили человеческие чувства, способность наслаждаться природой .
Летели гуси за Усть-Омчуг,
На индигирские луга,
И все отчетливей и громче
Дышала сонная тайга.И захотелось стать крылатым,
Лететь сквозь солнце и дожди,
И билось сердце под бушлатом,
Где черный номер на груди.А гуси плыли синим миром,
Скрываясь в небе за горой,
И улыбались конвоиры,
Дымя зеленою махрой.И словно ожил камень дикий,
И всем заметно стало вдруг,
Как с мерзлой кисточкой брусники
На камне замер бурундук…
Синий мир – символ мира, где нет жестокости, зла. К этому идеалу стремится душа человеческая.
Такое просветление душ помогало всем – и жертвам, и конвою – преобразиться, хоть на время отвлечься от чудовищных будней. Гуси явились людям как посланцы из неведомого идеального мира. Вместе с людьми затихает и бурундук.
Об этом зверьке поэт сложил стихотворение.
Бурундук (1963)
Раз под осень в глухой долине,
Где шумит Колыма-река,
На склоненной к воде лесине
Мы поймали бурундука.По откосу скрепер проехал
И валежник ковшом растряс,
И посыпались вниз орехи,
Те, что на зиму он запас.А зверек заметался, бедный,
По коряжинам у реки.
Видно, думал:
"Убьют, наверно,
Эти грубые мужики".- Чем зимой-то будешь кормиться?
Ишь ты,
Рыжий, какой шустряк!..-
Кто-то взял зверька в рукавицу
И под вечер принес в барак.Тосковал он сперва немножко
По родимой тайге тужил.
Мы прозвали зверька Тимошкой,
Так в бараке у нас и жил.А нарядчик, чудак-детина,
Хохотал, увидав зверька:
- Надо номер ему на спину.
Он ведь тоже у нас - зека!..Каждый сытым давненько не был,
Но до самых теплых деньков
Мы кормили Тимошу хлебом
Из казенных своих пайков.А весной, повздыхав о доле,
На делянке под птичий щелк
Отпустили зверька на волю.
В этом мы понимали толк.
В ухаживании за бурундуком проявились доброта, сострадание, забота. Бурундука Тимошку полюбили все заключенные, но весной они все-таки с ним расстались.
Мы возвращаемся к очень дорогой для Жигулина мысли о врачующей силе природы, о ее благодатном воздействии на человека.
Снег над соснами кружится, кружится.
Конвоиры кричат в лесу...
Но стихи мои не об ужасах.
Не рассчитаны на слезу.
И не призраки черных вышек
У моих воспаленных глаз.
Нашу быль все равно опишут,
И опишут не хуже нас.Я на трудных дорогах века,
Где от стужи стыли сердца,
Разглядеть хочу человека -
Современника
И борца.И не надо бояться памяти
Тех не очень далеких лет,
Где затерян по снежной замети
Нашей юности горький след.Там, в тайге,
Вдали от селения,
Если боль от обид остра,
Рисовали мы профиль Ленина
На остывшей золе костра.Там особою мерой мерили
Радость встреч и печаль разлук.
Там еще сильней мы поверили
В силу наших рабочих рук.Согревая свой хлеб ладонями,
Забывая тоску в труде,
Там впервые мы твердо поняли,
Что друзей узнают
В беде.Как же мне не писать об этом?!
Как же свой рассказ не начать?!
Нет! Не быть мне тогда поэтом,
Если я
Смогу
Промолчать!
“Не надо бояться памяти…”
“Я был назначен бригадиром”
Я был назначен бригадиром.
А бригадир - и царь, и бог.
Я не был мелочным придирой,
Но кое-что понять не мог.Я опьянен был этой властью.
Я молод был тогда и глуп...
Скрипели сосны, словно снасти,
Стучали кирки в мерзлый грунт.Ребята вкалывали рьяно,
Грузили тачки через край.
А я ходил над котлованом,
Покрикивал:- Давай! Давай!..
И может, стал бы я мерзавцем,
Когда б один из тех ребят
Ко мне по трапу не поднялся,
Голубоглаз и угловат.- Не дешеви!- сказал он внятно,
В мои глаза смотря в упор,
И под полой его бушлата
Блеснул
Отточенный
Топор!Не от угрозы оробел я,-
Там жизнь всегда на волоске.
В конце концов, дошло б до дела -
Забурник был в моей руке.Но стало страшно оттого мне,
Что это был товарищ мой.
Я и сегодня ясно помню
Суровый взгляд его прямой.Друзья мои! В лихие сроки
Вы были сильными людьми.
Спасибо вам за те уроки,
Уроки гнева и любви.
Став старше, мудрее, поэт понимает смысл христианской заповеди “не убий”, рассуждает о необходимости покаяния за события братоубийственной Гражданской войны, в которой истоки многих наших будущих бед. Поэт подчеркивает, что важно помнить об этих трагических событиях:
И осталась память ясная
О далеком, но живом.
И рябина ярко-красная
На обрыве меловом.
“Белогорье”
Образ рябины в творчестве Жигулина означает память об утратах. Поэтому ему близки и образы полыни и камыша:
Слышу будто бы плач,
Слышу будто бы стон.
Это тонкий полынный
Серебряный звон.Это все, что когда-то
Случилось со мной,
Тихо шепчет полынь
У дороги степной.
“Полынь”
Полынь - символ горькой судьбы поэта. Один из сборников стихов так и называется: “Полынный ветер”. Жизнь поэта сравнивается с “веткой горькой” этого растения (“Коломенское”).
Цветы в условиях лагеря радуют особенно: они пробуждают светлые воспоминания.
Полярные цветы (1961)
Сползла машина с перевала.
И в падях,
Что всегда пусты,
Нас будто всех околдовало —
Мы вдруг увидели
Цветы!
И разом ахнули ребята,
Нажал водитель на педаль:
Была светла и розовата
От тех цветов глухая даль.
И через каменные глыбы,
По чахлым ивовым кустам,
Не в силах потушить улыбок,
Мы побежали к тем цветам.
Студент-геолог, умный парень,
Заспорить с кем-то был готов,
Что, дескать, только в Заполярье
Известен этот вид цветов.
Но порешили, кто постарше,
На спор поставив сразу крест,
Что те цветы, конечно, наши —
Из тульских и рязанских мест.
Что просто здесь,
В сторонке дальней,
В просторах вечной мерзлоты,
Они немножечко печальней
И чуть суровей, те цветы.
И под нависшим серым небом
С колымским талым ветерком
Дохнуло вдруг соломой, хлебом,
Коровьим теплым молоком...
Цветы, цветы...
Они — как люди:
Им легче, если много их.
Где мы еще теперь побудем,
Каких путей хлебнем земных?..
Уж пятый час трясется кузов,
И склоны гор опять пусты,
А мы в ладонях заскорузлых
Все держим нежные цветы...
В стихотворениях Жигулина сочетается жизнь и смерть, любовь и ненависть, красоты и трагедии – подчеркивает хрупкость жизни, любви, красоты. Поэт любит тот уголок России , где жил в детстве.
Памяти Анатолия Жигулина
Илья Дадашидзе о поэте:
Жигулин никогда не был человеком состоятельным и особенно сильно бедствовал в последние годы. Он никогда не был суетным и многословным. Он прошел лагеря Колымы и урановые рудники, навсегда подкосившие его здоровье. Он всегда был честным и прямым, что, впрочем, подчеркивать излишне.
Юрий Буртин:
Его лирика на уровне лучших достижений той поэтической традиции, которая берет свое начало у Тютчева и Фета.
Феликс Светов:
Судьба Жигулина-поэта непросто характерна для судьбы русских поэтов в XX веке вообще, но это именно та самая судьба поэта, без которой поэт не существует в России. Он был подлинным и настоящим поэтом.
Евгений Евтушенко:
Нет, не “Железного Феликса” надо поставить напротив Лубянки, а Толю Жигулина, в бронзе и граните. Если бы я был скульптором, то именно с него я бы слепил неизвестного лагерника.
Ирина Жигулина:
Анатолий Жигулин навсегда останется поэтом Боли и Любви.
О жизнь моя! Не уходи
Как ветер в поле,
Еще достаточно в груди
Любви и боли…
“О жизнь моя! Не уходи…”
О том, что поэзия Жигулина жива и нужна современному читателю, говорят до сих пор идущие на адрес поэта письма, которые получают его жена и сын.
Среди писем есть и с такой надписью на конверте: “Дорогие связисты, молю вас: доставьте это письмо в Переделкино, народному поэту Жигулину”.
И письмо дошло до адресата. Его написал инвалид Великой Отечественной войны из Шатурского района, деревни Малеиха Московской области Дмитрий Кузнецов. “Ваши стихотворения со словами, врезающимися глубоко в сердце, меня покорили значимостью и силой звучания”, – писал он.
Исполняется песня на слова А.Жигулина “Сани”.
6 августа 2000 года завершился жизненный путь известного поэта Анатолия Владимировича Жигулина.
Калина красная
Дроздами склевана.
Калина чёрная
Растёт – качается.
И память горькая,
Печаль суровая
Всё не кончается,
Всё не кончается…
Использованная литература.
1. А.Жигулин. Повесть “Чёрные камни”.
2. А.Жигулин.Стихотворения.