Россия всегда была страной, в которой наибольших успехов добились сильные властители, бравшие на себя смелость твердо и последовательно заботиться о процветании Отечества.
По образному выражению В. О. Ключевского “Екатерина II: была последней случайностью на русском престоле и провела продолжительное и необычайное царствование, создала целую эпоху в нашей истории” и, можно добавить, в историографии. Эта “последняя случайность” XVIII в. не смогла оставить равнодушной ни своих современников, ни потомков. На протяжении более 200 лет отношение к Екатерине II было неоднозначным, но мало кто оспаривал значение ее царствования для блага России. Редко отмечают тот факт, что даже в советский период монумент Екатерины II, наравне с почитаемым большевиками Петром I, не покинул своего постамента, оставаясь единственным памятником монарху-женщине в государстве, где царствующая династия была пресечена насильственным способом. И это несмотря на то, что ее столь многогранную личность нельзя подвести под определенный стереотип: для одних Екатерина II -просвещенная государыня, для других - тиранка, раздаривающая “крестьянские души”, для кого-то - любвеобильная особа, сбившаяся в счете любовников. Для исследователей история царствования Екатерины II была, остается и, по всей видимости, еще долгое время будет оставаться одним из любимых объектов исследований.
Екатерина II - неординарная фигура в истории России и прежде всего в истории политико-правовой мысли и государственного управления. Тридцать четыре года (1762 – 1796) она находилась на вершине российской государственной власти – больше, чем все царствовавшие особы как до (за исключением Ивана Грозного), так и после нее. Ей принадлежит важная роль в появлении в нашей стране идеологии “просвещенного абсолютизма”. Екатерина II выступила продолжательницей дела Петра I в реформировании российского общества и государства, их возвеличивании. Заслуживает ли она титула “великая” - вопрос скорее личных пристрастий, личного восприятия этой фигуры, чем возможной объективной оценки. Скорее нет, чем да, хотя в целом ее деятельность можно оценить положительно. То, что она сделала, чему была инициатором, чему дала толчок, даже то, что пыталась сделать, но не смогла, позволяет называть годы ее правления “Эпохой Екатерины II” в истории России.
Она родилась в 1729 г. в Германии в одном из мелких княжеских семейств. Девочку назвали Софьей-Августой-Фредерикой. В 1744 г. ее привезли в Москву, а затем в Петербург, обратили в православную веру, дав имя Екатерины. В следующем году она стала женой наследника русского престола Петра – племянника императрицы Елизаветы. Единственной целью организаторов этого брака было рождение “запасного наследника”, ибо Петр по своим физическим и умственным способностям был весьма неблагонадежен. Свою супругу Петр демонстративно третировал, унижал, намеревался отправить в пожизненную ссылку в монастырь. В результате переворота, совершенного дворянской гвардией в 1762 г., Екатерина стала самодержавной императрицей России. На медалях в память коронации Екатерины II была сделана надпись: “За спасение веры и отечества”. Ключевский В.О. писал: “Июньский переворот 1762 г. сделал Екатерину II самодержавной русской императрицей. С самого начала XVIII в. носителями верховной власти у нас были люди, либо необычайные, как Петр Великий, либо случайные, каковы были его преемники и преемницы, даже те из них, кого назначала на престол в силу закона Петра I предыдущая случайность, как было с ребенком Иваном VI и с Петром III. Екатерина II замыкает собою ряд этих исключительных явлений нашего во всем не упорядоченного XVIII в.”
О чудесном превращении бедной немецкой принцессы в могущественную российскую императрицу, о годах ее царствования написано множество книг. Но в большинстве из них – как российских авторов, так и особенно западных – дается весьма односторонний образ Екатерины II. Послушать их, так получается, что, оказавшись волею судеб на российском престоле, она занималась только дворцовыми интригами, пустопорожними светскими беседами, организацией балов и разного рода празднеств, а также тем, что часто меняла своих фаворитов.Спору нет, все это в той или иной мере “имело место быть”. Но не в этом главное. Главное в том, что в годы ее правления произошло заметное преображение российской государственной власти, распространились новые идеи и представления. По инициативе императрицы фактически началась дискуссия на тему “власть – общество – закон”. Что касается личностных качеств Екатерины, ее поведения и образа жизни, то они тоже не укладываются в рамки отрицательной характеристики.
Среди всех личностных качеств Екатерины на одно из первых мест можно поставить ее трудолюбие. Ключевский О.В. отмечает, что Екатерина II отличалась огромной работоспособностью, силой воли, целеустремленностью, храбростью, хитростью, лицемерием, неограниченным честолюбием и тщеславием, в общем, всеми чертами, характеризующими “сильную женщину”. Она могла подавлять свои эмоции в угоду развитому рационализму. Ей был присущ особый талант завоевывать общие симпатии.
Она всегда придерживалась строгого распорядка дня. Вставала в 6 часов утра, два часа читала и писала. Затем начинались занятия государственными делами, слушания докладов, совещания с сановниками. После обеда опять рассматривались текущие государственные дела, продолжалась работа с книгами. И только ближе к вечеру она расслаблялась: осматривала предметы искусства, сама занималась живописью, гравировала. И уже собственно вечером были карты, бильярд, театральные представления. Ложилась спать в 11 часов. И так из года в год. Постоянная работа была нормой ее жизни.
Екатерина II была упряма, своенравна, могла выглядеть высокомерной. Тем не менее, по свидетельству многих окружавших ее лиц, она была способна выслушивать иное мнение, иную оценку, умела сдерживать свой гнев, признавать свои ошибки. Ключевский В.О. отмечал: “В обращении она пускала в ход бесподобное умение слушать, терпеливо и внимательно выслушивать всякий вздор, угадывать настроение, робкие или не находившие слов мысли собеседника и шла им на подмогу. Это подкупало, внушало доверие, располагало к откровенности; собеседник чувствовал себя легко и непринужденно, словно разговаривал сам с собой”.
У нее хватало ума не считать себя самой умной. Она говорила, что знает много людей несравненно умнее ее. Как выразился В. О. Ключевский, она “умела быть умна, кстати и в меру”. Екатерина обладала счастливым даром, необходимым для “человека власти”: сообразительностью, чутьем положения, умением быстро схватывать и обобщать все наличные данные, чтобы вовремя принять решение, а приняв его, постараться провести в жизнь.
Немка по крови, француженка по любимому языку и воспитанию, Екатерина, как признавалась сама, очень хотела быть русской. Быстро овладев русским языком, она с большой энергией и охотой принялась изучать русско-российскую историю: много читала, а позже и писала, о Рюрике и первых русских князьях, о Дмитрии Донском и Петре I. Изучение русской истории не было преходящим увлечением императрицы. Напротив, с течением времени, оно возрастало и углублялось. Для нее в разных монастырях искали и находили древние рукописи. Около сотни летописей составляли ее подручную библиотеку. В 1783 – 84 гг. Екатерина II опубликовала “Записки по русской истории”, специально предназначенные для юношества. В них проводилась мысль, что человечество всюду руководствуется одинаковыми идеями и страстями, которые только видоизменяются под влиянием местных особенностей. В “Записках” была предложена периодизация русско-российской истории, которой позже следовала отечественная историография. Императрица распорядилась открыть для ученых архивы, помогала в издании “Древней российской библиотеки”. В словах Екатерины II: “Я люблю эту историю (России) до безумия” нет ни большого преувеличения, ни неискренности.
Еще когда Екатерина не была самодержавной императрицей, в ее сознании четко и определенно обозначилась установка на власть. “Или умру, или буду царствовать”, - писала она. А став императрицей, так определила, для чего ей нужна власть: “Я желаю, я хочу лишь добра стране, куда Бог меня привел; слава страны – моя собственная слава, вот мой принцип; была бы очень счастлива, если бы мои идеи могли этому способствовать”.
Можно сказать, что XVIII век российской истории начался царем–плотником, Петром I, а заканчивался императрицей-писательницей, Екатериной II. В конце XIX века Академия наук издала ее сочинения в 12 объемистых томах.
На протяжении уже двух веков в отечественном екатериноведении на первом месте по популярности стоит вопрос о “Наказе”. Любимое детище императрицы вызвало к жизни более 30 специальных публикаций, не учитывая общих работ о XVIII в., где ему также неизменно уделялось внимание, и несколько десятков работ о кодификации права в России XVIII в. вообще. Историографию “Наказа” можно разделить по отдельным аспектам: “изучение источников и происхождения текста”, “о характере политической доктрины: в связи с заимствованиями”, о направленности его “уголовно-правовой доктрины”, “о положении крестьянства и крепостном праве”, о его экономической программе. Вопрос об истоках “Наказа”, несмотря на его видимую проработку, до сих пор остается открытым, исследователи не смогли точно установить имена “соавторов” Екатерины II, определить сколько статей заимствовано и кем навеяны их идеи. В русле историографии “Наказа” Екатерины Великой написаны и многочисленные работы по изучению дворянских наказов, направленных в Уложенную Комиссию. Вывод, к которому пришло большинство историков, заключался в следующем: Екатерина II учла пожелания, но выполнила только их малую толику.
Историю областных учреждений при Екатерине II следует признать наиболее полно и удачно разработанным вопросом в отечественной историографии. На основе изучения всех указов за 1762-1765 гг., Ю. В. Готье пришел к заключению, что преобразования в местном управлении в первые годы царствования, были по существу единственной крупной попыткою внести улучшения в областные учреждения 1727 г. Однако все положительные стороны реформы начала 60-х гг. оказались недействительными из-за их несвоевременности, опоздания на несколько десятилетий, так как общественные, иначе говоря, дворянские течения уже выставляли иные требования. В отличие от Ю. В. Готье, историк В. А. Григорьев считал, что “за время от 1762 по 1775 гг. мы не встречаем ни одной серьезной попытки провести в жизнь те идеи, которые были осуществлены позднее”. В. А. Григорьев не учитывал то, что реформы начала 60-х гг. не ставили перед собой кардинальных изменений, но именно “в этих частичных изменениях и исправлениях, уже не трудно угадать первые шаги к подготовке губернских реформ 70-х гг.”, что Екатерина II уже с первых дней своего царствования приступила к пересмотру местного управления (например, указ 26 июля 1762 г. о городских полицмейстерах).
Как и большинство его предшественников Ю. В. Готье высоко оценил деятельность Екатерины II на ниве местного управления, но, говоря о причине ее обращения именно к областным учреждениям, сделал интересный вывод: “Екатерина в силу условий своего воцарения должна была направить свои преобразовательные усилия не на высшие пружины империи, где она могла задеть интересы лиц, дружбой и поддержкой которых она не могла пренебрегать, а на учреждения второстепенные и преимущественно на местные учреждения”. Решая вопрос: “Что имела в виду Екатерина в 1760 г. в сфере областного управления – исправление существующего порядка вещей или же полный пересмотр местного строя?”, - большинство историков склоняются в сторону последнего, считая, что в этих мероприятиях вопрос действительно шел уже не об исправлении существовавшего областного строя в интересах господствующего класса, но о полной и коренной реформе.
Екатерина, очевидно, соглашалась с их пожеланиями и, можно предположить, что уже в 1768 г. в ее уме зародилась мысль о смене старого местного управления чем-то совершенно новым. После восстания Е. Пугачева, которое к тому же подтолкнуло дворянское самоуправление, эта мысль преобразовалась в твердое решение, так как было наглядно показано, что областные власти не справлялись со своими функциями. Однако вопрос о причинах, повлиявших на появление “Учреждения о губерниях” до сих пор остается открытым. В нем видят как стремление Екатерины “реализовать в ходе реформы идеи, навеянные ей знакомством с трудами философов-просветителей, с опытом функционирования английских государственных институтов” (на влияние английского права указывал еще В. А. Григорьев), так и чисто прагматические цели - удобство управления. В современной историографии пересматривается точка зрения, закрепившаяся в советской исторической науке, о том, что губернская реформа 1775 г. явилась следствием восстания Емельяна Пугачева. Стоит, правда, отметить, что это мнение появилось еще в “буржуазной” историографии; например, Ю. В. Готье во втором томе “Истории областного управления от Петра I до Екатерины II”, также отмечал, что восстание Е. Пугачева подтолкнуло дворянское самоуправление - мысль о нем преобразовалась в твердое решение. А. Б. Каменский, О. А. Омельченко, например, считают, что “реформа готовилась задолго до восстания, и рассматривать ее следует комплексно, в контексте реформаторской деятельности Екатерины в целом”. Кроме того, по мнению А. Б. Каменского, восстание подготовило более благоприятные условия для реализации данной реформы, так как напуганное дворянство “сплотилось вокруг трона: и возможность оппозиции стала минимальной”
С мнением историка можно согласиться, так как, несмотря на любовь к “мечтанию” и оглядку на окружающих, Екатерина II являла собой, наверное, самого прагматичного монарха XVIII в., не способного отказать себе в государственной выгоде. Современные исследователи признают тот факт, что “в целом Екатерине II удалось создать на местах сильный и разветвленный аппарат власти. Многие институты, возникшие в ходе проведенной императрицей областной реформы, просуществовали до преобразований 60-70 гг. XIX в. или даже до 1917 г.” Следуя по пути, проложенному еще Петром Великим, Екатерина попыталась реализовать “принцип унификации управления на всей территории империи”. Однако императрице не удалось полностью добиться поставленных ею целей, на неудачу предприятия 1775 г. повлиял тот факт, что “старые учреждения, выполнив некоторую черновую работу по подготовке нового областного строя, отходили в область истории, но личный их состав был мостом, соединившим старое областное управление с новым”, то есть все традиции и недостатки до екатерининской эпохи перешли в новые учреждения. Именно этот факт “несколько понижает ценность самого крупного преобразования екатерининского царствования”. Ее бесспорным достижением можно считать впервые точно установленные начала децентрализации и сближение “управляющих с управляемыми”. Законодательное наследие Екатерины II до сих пор остается “золотой жилой” для исследователей и способно вызывать оживленные дискуссии.
Екатерина Алексеевна была настолько разносторонней личностью, и все, за что она бралась, получалось столь неординарным, что выявить истоки ее законодательной деятельности остается порой невозможно. Своеобразный историографический бум вызвало еще одно реформаторское предприятие императрицы. Вопросу о “Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства” и “Грамоте на права и выгоды городам российской империи” 1785 г. уделялись как отдельные статьи, так и монографии, он рассмотрен в каждом учебнике по истории России XVIII в. Но даже в характеристике этого, казалось бы, хорошо изученного вопроса исследователи не смогли прийти к единой точке зрения. Можно согласиться с А.Б. Каменским, что “недостатком сложившейся историографической традиции: является то, что обе грамоты рассматриваются обычно изолировано друг от друга, в то время, как только изучение их вместе дает возможность раскрыть замысел законодателя, поскольку речь, несомненно, идет о целостной политической программе”. О необходимости параллельного изучения грамот высказывался еще в 1926 г. А. Н. Филиппов, но в своей статье “К вопросу о первоисточниках Жалованной грамоты дворянству 21 апреля 1785 г.” он, к сожалению, только обозначил эту возможность. Начало изучения истории дворянского сословия и законодательных актов, закрепляющих его права и обязанности, можно отнести к 70-м гг. XIX в. К 100-летнему юбилею “Жалованной грамоты” можно было подводить итоги ее влияния на становление прав и обязанностей дворянского сословия в России. В связи с этим в научных кругах наметился интерес к истории возникновения грамоты. Если в 1785 г. опубликование грамоты было встречено одобрительно основной частью дворянства, то через 100 лет на нее смотрели как на отживший элемент российского законодательства, не имеющий ни практического, ни теоретического значения. Так, И. И. Дитятин с прискорбием замечал, что “с точки зрения сословных привилегий, придется сознаться, что поводов к празднованию нет, т. к. несомненно, что все, санкционированное этим законодательным актом сто лет назад, почти исчезло, растаяло”, и к концу XIX в. те права, что были дарованы дворянству, стали “достоянием всего земского населения”. Некоторые исследователи вообще задавались вопросом “А не лучше ли было отмечать дарование вольности дворянству 18 февраля 1862 г.?” К. Н. Веселовский писал о “Жалованной Грамоте” Екатерины II, как о документе, только подтвердившем ту свободу, что даровал Петр III, и предоставившем меньше привилегий, чем было даже во времена Петра I Историк указал на многие “туманности” данного закона, которые впоследствии не могли не “возбудить: ограничительного заявления по этой статье”. Автор подробно остановился на сравнении законодательных актов до екатерининского периода и “Жалованной Грамоты” дворянству 1785 г., сделанные им выводы оказались не в пользу последней: в сущности она представляет только систематическую, редакционную работу, без дарования дворянству впервые каких либо прав, которых оно не получило бы в разное время: “от соизволения верховной власти”. Однако это мнение можно считать наиболее радикальным, так как в дореволюционной и советской историографии утвердилась противоположная точка зрения. Например, С. Ф. Платонов рассматривал дарование “Грамоты” дворянству как завершение процесса обособления дворянского сословия, как последнюю ступень в становлении его привилегий, рост которых наблюдался на протяжении всего XVIII в.; М. М. Богословский важным достижением “Жалованных грамот” считал “развитие прав личности”. В рамках традиции советской историографии “Жалованная Грамота” рассматривалась как основной документ, свидетельствующий о закреплении привилегированного статуса дворянского сословия, и как следствие, усилении крепостной системы.
При изучении историографии городовой реформы следует учитывать тот факт, что почти все исследователи исходили из общего представления об отсталости дореволюционного города и с этой точки зрения изучали как саму городовую реформу, так и ее последствия. Этот подход несколько искажал реальное положение дел и на современном этапе исторического знания большинство ученых ищут “новые подступы” к городовой реформе Екатерины II, хотя “в целом однозначная оценка такого сложного и многоаспектного документа: в принципе невозможна”.
В дореволюционной историографии специалистом в области городовой политики XVIII в. был признан А. А. Кизеветтер. Автор одного из подробнейших исследований по реформе “Городовое положение Екатерины II 1785 г. Опыт исторического комментария”, принадлежал к “либерально-демократическому” направлению русской историографии, представители которого относились к преобразованиям Екатерины II со значительной долей скептицизма. Особую ценность исследования А. А. Кизеветтера представляется его источниковедческая направленность. На основе анализа источников, многие из которых были впервые введены в научный оборот, историк пришел к выводу, что весь отдел “Городового положения” и почти все “Ремесленное Положение” - основаны на остзейских законах, с воспроизведением некоторых шведских и прусских цеховых уставов. При этом историк отметил, что “Положение” являлось “довольно небрежно выполненным соединением отрывков в один общий текст, словно сшитый из пестрых лоскутков и обрезков. Вот почему неясности и противоречия встречаются на каждом шагу в этом на редкость плохо и неумело редактированном памятнике Екатерининского законодательства”. А. А. Кизеветтер обратил внимание, что всесословные принципы, введенные Екатериной в городовое “Положение”, противоречили русским законам и порядкам того времени, это и стало причиной превращения реформы в “чисто бумажную” новые учреждения “явились лишь теми новыми мехами, в которых продолжало киснуть прежнее вино”. Несмотря на этот суровый приговор, вынесенный в духе В. О. Ключевского, А. А. Кизеветтер не мог не оценить значение реформы, которая если и “не направила течения городовой жизни в новое русло, то принципиально этот закон надлежит признать первым манифестом таких основ городового общественного самоуправления, которое не получали в предшествующие периоды нашей истории не только практического осуществления, но и теоретического признания. В законодательстве Екатерины II город впервые был провозглашен всесословным самоуправляющимся союзом”. С этим выводом соглашался и другой исследователь городового “Положения” И. И. Дитятин, который главным достижением реформы считал внесение в “область законодательства представления о городском населении, как обществе”. Как и большинство реформ Екатерины II городовое “Положение” ценили не за практические результаты, а за дух всесословности, за его общие декларации прав горожан. При сравнении двух “Жалованных грамот”, большинство историков пришло к выводу, что грамота “дворянству не дала, в течение столетнего периода: тех результатов относительно этого сословия, к каким привела такая же грамота городам по отношению к этим последним за тот же столетний период времени”. Несмотря на то, что большинство историков считали, что дарование “Жалованной грамоты городам” принесло больше практической пользы, чем получение “Грамоты” дворянством, в целом городовая реформа получила негативную оценку. Екатерину II обвиняли в необдуманном плагиатстве, т. к. западная цеховая система плохо приживалась на русской почве, тем более, как считало большинство историков, город не был готов к восприятию новых законов.
Мероприятия Екатерины Великой, направленные на улучшение финансового состояния государства, также подверглись тщательному изучению и критическим разборам. Если в начале XIX в. при рассмотрении итогов ее царствования исследователи находились еще под обаянием личности императрицы, то уже к началу XX в., финансовая политика второй половины XVIII в. подверглась резкой критике. Среди наиболее ранних работ по этой проблематике можно отметить “Историю финансовых учреждений России со времени основания государства до кончины Екатерины II” Д. Толстого, которая представляет собой краткую сводку законодательных актов о финансовых учреждениях XVIII в. Наиболее полной работой по данной теме считается труд Н. Д. Чечулина “Очерки по истории русских финансов в царствование Екатерины II”, в котором представлены ценные данные по истории финансов, источникам доходов и расходов в российском бюджете в 60-е гг., система управления финансами. Автор охарактеризовал финансовое положение до Екатерины II и во время ее правления, выявил основные меры, предпринятые ее администрацией для улучшения ситуации, ряд положительных сторон новой финансовой политики, в частности, тенденцию к “началу министерскому”. До Н. Д. Чечулина на “министерское начало” впервые обратил внимание еще А. Д. Градовский, который и отметил важную роль князя А. А. Вяземского как в делах прокуратуры, так и в финансовом управлении. После изучения ситуации в России второй половины XVIII в. Н. Д. Чечулин пришел к неутешительному выводу, что уверенность современников в удовлетворительном финансовом положении, “поддерживавшаяся тем, что при постоянном выпуске ассигнаций не чувствовалось долго недостатка в деньгах, неуменье и нежеланье серьезно и глубоко вглядеться в финансовое положение – парализовали все меры по финансовому управлению и имели следствием то, что при лучшем, чем когда-либо прежде, устройстве финансового управления Екатерининское царствование имело худшие, чем когда-либо прежде, финансы” Однако причину полного крушения финансовой системы екатерининского царствия историк видел не только в неумении императрицы управлять государством. На первом месте, по его мнению, стояла неподготовленность правительства и чиновников к проведению финансовой реформы, отсутствие “финансовых дарований”, затем – “крайне незначительное экономическое движение страны вперед за время целого столетия” и последним пунктом Н. Д. Чечулин поставил “крайнее отягощение плательщиков: как неизбежный результат плохого управления финансами и своего рода застоя в экономическом развитии страны”. Подобной точки зрения придерживался и К. В. Сивков, который считал финансовую реформу “наиболее слабым и уязвимым местом всей ее (Екатерины II.) работы”, лишенной “творческого” и “оригинального” начала. Хотя, в отличие от Н. Д.Чечулина он признавал, что финансовое положение конца екатерининского царствования было куда лучше, чем в начале.
Результаты царствования Екатерины Великой были очень внушительны. Екатерина любила подсчитывать их, все чаще оглядываясь на свою деятельность по мере ее развития. В 1781 г. граф Безбородко представил ей инвентарь ее деяний за 19 лет царствования: оказалось, что устроено губерний по новому образцу 29, городов построено 144, конвенций и трактатов заключено 30, побед одержано 78, замечательных указов издано 88, указов для облегчения народа - 123, итого 492 дела! К этому можно прибавить, что Екатерина отвоевала у Польши и Турции земли с населением до 7 млн. душ обоего пола, так что число жителей ее империи с 19 млн. в 1762 г. возросло к 1796 г. до 36 млн., армия со 162 тыс. человек усилена до 312 тыс., флот, в 1757 г. состоявший из 21 линейного корабля и 6 фрегатов, в 1790 г. считал в своем составе 67 линейных кораблей и 40 фрегатов, сумма государственных доходов с 16 млн. руб. поднялась до 69 млн., т. е. увеличилась более чем вчетверо, успехи промышленности выразились в умножении числа фабрик с 500 до 2 тыс., успехи внешней торговли балтийской - в увеличении ввоза и вывоза с 9 млн. до 44 млн. руб., черноморской, Екатериною и созданной с 390 тыс. в 1776 г. до 1900 тыс. руб. в 1796 г., рост внутреннего оборота обозначился выпуском монеты, в 34 года царствования, на 148 млн. руб., тогда как в 1762 предшествовавших года ее выпущено было только на 97 млн. Значение финансовых успехов Екатерины ослаблялось тем, что видное участие в них имел питейный доход, который в продолжение царствования увеличен был почти вшестеро и к концу его составлял почти третью часть всего бюджета доходов. Притом Екатерина оставила более 200 млн. долга, что почти равнялось доходу последних трех с половиной лет царствования.
Общие выводы, которые делает последний видный предреволюционный историк С. Платонов, подводя итоги царствования Екатерины II, так же противоречивы, как и сделанные им оценки итогов государственной деятельности отца Петра и самого Петра. В “Учебнике русской истории” эти выводы представляют лукавую систему недоговоренностей и легко разоблачаемых натяжек. Изложение царствования Екатерины II он начинает фразой: “Царствование Императрицы Екатерины II было одним из самых замечательных в русской истории”. Появление ряда талантливых деятелей в эпоху Екатерины Платонов объясняет не тем, что это есть результат того, что русская нация духовно начала выздоравливать после сокрушительной революции, совершенной Петром и последствий “правления” его преемников, а только тем, что Екатерина умела выбирать себе сотрудников. С. Платонов чрезвычайно высоко расценивает нелепый “Наказ” Екатерины, составленный на основании утопических воззрений французских философов об “идеальном государстве”, но потом сам пишет, что “за полтора года законодательных работ она убедилась, что дело стоит на неверном пути”. Больше депутаты для выработки “идеальных законов” не созывались. То есть дело кончилось пшиком. Преобразования же в административном устройстве, по оценке Платонова, “представляли собой последнюю ступень в общем, ходе возвышения дворянского сословия”. “Блестящие результаты” для Императрицы-философа, заявлявшей в “Наказе” о своем горячем стремлении утвердить основы государства на началах справедливости и “вольности”. Положение основной массы народа крестьянства при Екатерине не, улучшилось, а ухудшалось. “Екатерина, - указывает С. Платонов, - достигла лишь того, что дала “вольность” дворянству и доставила ему влиятельное положение в местной администрации” Вольности же крестьянам дать ей не удалось, даже и в малой доле. Взойдя незаконно на престол с помощью заговора, Екатерина все свое царствование зависела от дворянской среды, которая дала ей участников заговора, убийц ее мужа и пополняла ряды ее “орлов”. Поэтому Екатерина II была Императрицей-философом, дворянской царицей, но не царицей, стоящей на страже интересов всей нации. Это признает Платонов, “когда личные взгляды Екатерины совпадали с взглядами дворянства, - сообщает он, - они осуществлялись, когда же совпадения не было, императрица встречала непонимание, несочувствие, даже противодействие, и обыкновенно уступала косности господствующей среды”. Следовательно, фактически правила не Екатерина, а господствующая Среда - т. е. дворянство.
Задуманный Екатериной широкий план развития сети народных училищ, ей, - по словам Платонова, - “завершить не удалось: при ней было открыто несколько губернских училищ (“гимназий”), не везде были открыты уездные; и не было учреждено ни одного университета.
В ее деятельности были промахи, даже крупные ошибки, в ее жизни остаются яркие пятна. Но целые столетия легли между нами и ею. Трудно быть злопамятным на таком расстоянии, и именно при мысли о наступлении третьего столетия со дня смерти Екатерины II в памяти ярче выступает то, за что ее следует помнить, чем то, чего не хотелось бы вспоминать.
“Царствование Екатерины II - это целая эпоха нашей истории, а исторические эпохи обыкновенно не замыкаются в пределы людского века, не кончаются с жизнью своих творцов. И время Екатерины II пережило ее самое, по крайней мере, после четырехлетнего перерыва было официально воскрешено манифестом второго ее преемника, объявившего, что он будет царствовать по законам и по сердцу своей бабки. Екатерину и по смерти ее восхваляли или порицали, как восхваляют или порицают живого человека, стараясь поддержать или изменить его деятельность. И Екатерины II не миновал столь обычный и печальный вид бессмертия - тревожить и ссорить людей и по смерти. Ее имя служило мишенью для полемического прицела в противников или приверженцев ее политического направления. Живые интересы и мнения боролись на ее могиле. Уронить ее бюст или удержать на пьедестале значило тогда дать то или другое направление жизни.
Столетняя давность, отделившая нас от Екатерины II, покрывает все эти споры и вражды. Наши текущие интересы не имеют прямой связи с екатерининским временем. Екатерина II оставила после себя учреждения, планы, идеи, нравы, при ней воспитанные, и значительные долги. Долги уплачены, и другие раны, нанесенные народному организму ее тяжелыми войнами и ее способом вести “свое маленькое хозяйство”, как она любила выражаться о своих финансах, давно зарубцевались и даже закрылись рубцами более позднего происхождения”.
“Как бы то ни было, историческое значение екатерининской эпохи чрезвычайно велико именно потому, что в эту эпоху были подведены итоги предыдущей истории, завершились исторические процессы, раньше развивавшиеся. Эта способность Екатерины доводить до конца, до полного разрешения те вопросы, какие ей ставила история, заставляет всех признать в ней первостепенного исторического деятеля, независимо от ее личных ошибок и слабостей”.
Литература:
- Брикнер А.Г. Т.2. М., 1991.
- Брикнер А.Г. Иллюстрированная история Петра