Первый русский национальный поэт, родоначальник всей последующей русской литературы, начало всех начал её – таково справедливо и точно признанное место и значение Пушкина в развитии отечественного искусства слова.
Пушкин впервые - на достигнутом им высочайшем эстетическом уровне - поднял свои творения на передовой уровень просвещения века, европейской духовной жизни ХIХ столетия и тем самым полноправно ввёл русскую литературу в качестве ещё одной и значительнейшей национально-самобытной литературы в семью наиболее развитых к тому времени литератур западных.
Необыкновенно живое творческое воображение Пушкина и его страстная любовь к искусству стирали для него грань между поэзией и реальностью, литературными персонажами и реальными живыми людьми.
Есть писатели, у которых художественная практика расходится с теоретическими воззрениями. Самый блистательный теоретик романтизма первой четверти XIX века П.А. Вяземский писал стихи, по большей части, не выходящие за рамки классической поэтики.
Но у Пушкина взгляды на романтизм вполне соответствовали духу его романтического творчества. Пушкин часто подчёркивал своё несогласие с наиболее ходовыми и распространёнными определениями романтизма. Он писал друзьям: «Сколько я не читал о романтизме, всё не то».
Взгляды Пушкина на романтизм были, прежде всего, «антиклассичекими». Пушкин высмеивал и осуждал тех, кто пишет «по всем правилам парнасского православия». Резко противопоставлял строгой, сковывающей системе правил классицизма «бешеную свободу», и даже утверждал, что романтическая школа «есть отсутствие всяких правил, но не всякого искусства». Пушкин рассматривал романтизм как подлинную революцию в области формы. Он теоретически определял романтизм как отказ от старых классических литературных норм.
«В теснейшем и существеннейшем своём значении романтизм есть не что иное, как внутренний мир души человека, сокровенная жизнь его сердца»,- писал Белинский. Как ни толковать эту формулу романтизма, которую Белинский считал основной и всеобщей, ясно, что великий критик видел главную художественную сферу романтизма в изображении душевного мира человека, его психологических переживаниях. Эту формулу в полной мере можно отнести к романтизму Пушкина, и в особенности к его стихотворениям о самом себе.
Путешествие Пушкина с семьёй Раевских по Кавказу и Крыму в июне-сентябре 1820 года дало ему богатейший материал для романтической лирики. Не будь этого путешествия, мы наверняка не имели бы ни кавказской, ни крымской лирики Пушкина, ни «Кавказского пленника», ни «Бахчисарайского фонтана», а сам романтизм Пушкина приобрёл бы существенно иные тематические черты.
«Бахчисарайский фонтан» стал одной из самых блистательных русских романтических поэм. Сам Пушкин подчас явно недооценивал свою поэму. Он даже писал Вяземскому: «Бахчисарайский фонтан», между нами, дрянь.» Но конечно, здесь были элементы шутливой бравады. Письмо к Вяземскому датируется 14 октября 1823 года, а через месяц, 16 октября того же года, Пушкин писал Дельвигу о поэме: «Это бессвязные отрывки, за которые ты меня пожуришь и всё-таки похвалишь».
«Бахчисарайский фонтан», бесспорно, самый чистый образец романтизма Пушкина в области поэмы. «Чистый романтизм Пушкина в «Бахчисарайском фонтане» вполне закономерно должен был найти своё художественное осуществление в области изображения человеческих страстей. Эти страсти определяют всё поведение героев в поэме. В ней нет социальной обусловленности характеров. Строя основной конфликт, Пушкин в «Бахчисарайском фонтане» соотносит страсти с двумя монолитными, духовно не соприкасающимися и лишь внешне сталкивающимися культурами – европейской и «первобытной». В сфере последней и происходит действие поэмы.
История возникновения поэмы «Бахчисарайский фонтан» необычна: она занимала особое место в жизни и творчестве поэта. Первые произведения, пришедшие к читателям, последовавшая затем южная ссылка, подготовила тогдашнее русское общество к тому, что о Пушкине заговорили, заспорили, с нетерпением ждали появления его новых творений.
Несмотря на раннюю известность, Пушкину, тем не менее, было нелегко преодолевать инертность иных издателей и сопротивление цензуры. В частности, чтобы поэма увидела свет, понадобилось покровительство П.А. Вяземского, в те времена известного поэта, который по просьбе Пушкина написал предисловие к «Бахчисарайскому фонтану».
Однако препятствия к публикации оказались не столь уж значительными. Её успех у читающей публики, с восторгом принявшей историю польской княжны Марии, похищенной крымским ханом Керим-Гиреем, был несомненен.
Примечательно, что за первое издание поэт получил фантастический по тем временам гонорар – три тысячи золотом, что знаменовало собой появление на Руси первого литератора-профессионала.
Шумный успех, невероятный гонорар… Однако сам поэт почему-то поэмой был недоволен, о чём не раз признавался в своих письмах.
Это, пожалуй, первая загадка, связанная с «Бахчисарайским фонтаном»: публика в восхищении, создатель недовольно морщится, глядя на своё детище. Почему?..
Вторая, не менее любопытная загадка: как возникла, как родилась легенда о княжне Марии, которая легла в основу пушкинской поэмы? Существовала ли Мария в жизни или это плод поэтического воображения Пушкина? И если такая легенда существовала, то как изменилась, став основой поэмы, и изменилась ли вообще? В тексте поэмы фамилия Марии не упоминается, но из предисловия Вяземского к первому изданию она стала известна: Потоцкая. Потоцкие были графами, в поэме же Мария носит княжеский титул. Чем руководствовался Пушкин, когда «повысил» свою героиню в звании?..
И, пожалуй, самый интересный вопрос для читателя. В письмах к брату Льву и к А.А. Бестужеву Пушкин связывал появление «Бахчисарайского фонтана» с некоей загадочной женщиной, в которую он, по его словам, был страстно и тайно влюблён. Имени её он никогда и нигде не называл. Этой женщине будто бы поэт обязан и появлением многих лирических отступлений в «Евгении Онегине», «южных» поэм, крымского цикла стихотворений. На роль тайной вдохновительницы поэта, по мнению исследователей, могло бы претендовать не менее десяти известных женщин пушкинской поры – Мария, Екатерина, и Елена Раевские, Карамзина, Голицына. Собанская, Кочубей. В самом тексте «Бахчисарайского фонтана» есть красноречивое признание:
Я помню столь желанный взгляд
И красоту ещё земную,
И думы сердца к ней летят,
О ней в изгнании тоскую.
Поэтому, можно предположить, что поэма эта представляется подходом. Прелюдией к изучению неизвестного Пушкина. От неё тянутся тайные, неизведанные нити и к «южным» поэмам, и к «Евгению Онегину», и ещё ко многим неясным, «зашифрованным» местам в лирике и корреспонденции поэта.
Пушкин, по его собственному признанию, узнаёт легенду, легшую в основу «Бахчисарайского фонтана», от некоей женщины. Восьмого февраля 1824 года он пишет А.А. Бестужеву: «Радуюсь, что мой «Фонтан» шумит. Недостаток плана не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины». В «Отрывке из письма к Д.», который И. Фейнберг считал частью утраченного крымского дневника поэта, Пушкин ещё раз упомянул о таинственной женщине, от которой он услыхал легенду о Марии Потоцкой: «Я прежде слыхал о странном памятнике влюблённого хана. К. поэтически описывала его мне, называя «фонтан слёз». «Отрывок из письма к Д.» явился фрагментом дневника Пушкина, впервые он был напечатан в «Северных цветах» в 1826 году, а затем появился во втором издании поэмы в 1827 году, уже как авторское предисловие. Таинственная К., как из этого явствует, играла в этой истории весьма значительную роль. Со всем сказанным перекликаются и строки из поэмы:
Младые девы в той стране
Преданье старины узнали,
И мрачный памятник оне
Фонтаном слёз именовали.
Некая девушка со своими подругами узнаёт легенду о «фонтане слёз». Очевидно. Что это событие происходило до крымского путешествия Пушкина в 1820 году: если согласиться с версией, что «Отрывок из письма к Д.» является частью крымского дневника, то впервые Пушкин должен был услышать легенду ещё в Петербурге. Ведь он пишет: «Я прежде слыхал…» Девушка та, должно быть, была тесно связана и с Крымом. Где узнала легенду, и с Петербургом, где впервые поведала поэту легенду о «фонтане слёз». В письме к Бестужеву она названа «молодой женщиной», а в «Отрывке из письма к Д.» она «зашифрована» под буквой К. Исследователи толковали это «К.» по-разному: Карамзина, Катерина Раевская. Расшифровка каждый раз шла в русле осмысления очередной версии. Для подлинного же прочтения надо было, прежде всего, установить принцип действия шифра поэта: что обычно скрывалось под первой буквой: имя или фамилия? Пушкин не был оригинален в подобной шифровке. То было в духе времени. Встречались и исключения. Так, в воспоминаниях А.И. Дельвига, двоюродного брата друга Пушкина, приводится случай, когда Пушкин подписал стихотворение «Череп» буквой «Я», имея в виду себя. Читатели же полагали, что автором был поэт Языков.
И все же традиционно в подобных случаях первой буквой обозначалась фамилия, а не имя. Итак, фамилия «младой девы», которая в 1824 году стала замужней женщиной, начиналась на «К». Ни Карамзина, бывшая лет на 20 старше Пушкина, ни Екатерина Раевская, ни её сестра Мария, полагавшая, что «Евгений Онегин» и «Бахчисарайский фонтан» посвящены ей, этой «К» быть не могли. Из всех женских имён этой «К» могла быть лишь одна: Киселёва София Станиславовна, которой в 1960 году известный романист и исследователь Л.П. Гроссман посвятил большую статью.
Киселева, урождённая Потоцкая. Стала женой генерала П.Д. Киселева летом 1821 года, то есть её какие-то биографические данные совпадают со сведениями, упомянутыми Пушкиным. В письме поэта Вяземскому от 4 ноября 1823 года есть неясные места, стоит прибегнуть к цитированию этого письма: «Припиши к «Бахчисараю» (маленькое) предисловие или послесловие – если не ради меня, так для Соф. Киселевой…» Пушкин упрашивает Вяземского написать предисловие к поэме в первую очередь ради неё.
Так же логично предположение, что именно от С.Киселевой, урождённой Потоцкой. Поэт впервые услышал легенду о Марии Птоцкой и что она, несомненно, была заинтересована в напечатании «Бахчисарайского фонтана». Текст поэмы не подтверждает этого, но в черновиках поэт говорит:
Он кончен верный мой рассказ
Исполнил я друзей желанье
Давно, когда мне в первый раз
Поведали сие преданье.
Несколько раз повторив: «они поведали», «рассказали мне», Пушкин обратился к человеку. Который занимал тогда его мысли:
Исполню я твоё желанье,
Начну обещанный рассказ,
Давно печальное преданье
Ты мне поведал в первый раз.
Тот, кто «поведал» Пушкину легенду, тот и был инициатором её создания. Пушкин словно писал на заказ. Редчайший случай! Ведь поэт в творчестве своем был волен, как птица, и обычно выбирал сюжеты своих произведений без посторонней помощи. А тут будто отчитывался в исполнении чьего-то «желания», настолько твердого и непреклонного, что и легенду ему рассказывали не раз и не два. В Примечаниях Д.Д. Благого к изданию поэмы в двухтомнике Пушкина 1978 года сказано: «В основе сюжета лежит легенда о похищении крымским ханом Керим-Гиреем польской княжны Марии Потоцкой, еще до ссылки слышанная Пушкиным, по его собственным словам, от одной «молодой женщины», в которую он «был очень долго и очень глупо влюблён».
П.А. Вяземский в письме к А.И.Тургеневу от 30 апреля 1823 года сообщает: «На днях получил я письмо от Беса - Арабского Пушкина. Он скучает своим безнадёжным положением, но, по словам приезжего, пишет новую поэму Гарем о Потоцкой, похищенной каким-то ханом, событие историческое…». Известно, что Пушкин действительно сначала назвал свою поэму «Харем». Придавал письму, обращенному к Вяземскому, особое значение, так как 5 апреля этого же года справился у него же: «Охотников приехал ли? Привез ли тебе письма и прочее?»
Отсюда становится ясно. Что молдавский приятель Пушкина Охотников лишь подтвердил Вяземскому мысль об историчности легенды, которую слышал от самого Пушкина. Здесь свидетельства Вяземского и черновика поэмы полностью совпадают. Но Пушкин решил проверить подлинность легенды и обратился к Вяземскому. Проверка дала неутешительные результаты. Вяземский в письме от 18 ноября 1823 года пишет А.И. Тургеневу: «Одесский Пушкин прислал мне свой «Бахчисарайский фонтан» для напечатания. Есть прелести. Есть ли в Петербурге «Путешествие в Тавриду» Апостола-Муравьёва, в котором он говорит об «Ольвии»? Узнай и доставь тотчас. Да расспроси, не упоминается ли где-нибудь о предании похищенной Потоцкой татарским ханом и наведи меня на след. Спроси хоть у сенатора Северина Потоцкого или архивиста Булгарина. Пушкин просит меня составить предисловие к своей поэме». Тургенев ответил: «Книгу Муравьева посылаю. О романе графини Потоцкой справиться не у кого: графа Северина здесь нет. Да и происшествие, о котором ты пишешь, не графини Потоцкой, а другой, которой имя не пришло мне на память». Тургенев и И.М. Муравьев- Апостол в книге «Путешествие по Тавриде» отрицали подлинность легенды о Марии Потоцкой. Отрицание это, наверное, не беспочвенно: сейчас известно, что на фонтане, якобы поставленном в честь Марии Потоцкой, арабской вязью начертана была выдержка из Корана и дифирамб хану Керим-Гирею. Надпись на мавзолее, где, по преданию похоронена Потоцкая, гласила: «Да будет милосердие Божие над Дилярою. Молитва за упокой души Диляры-Бикеч».
Пушкин с тревогой ожидал выхода книги Муравьева- Апостола, где развенчивалась легенда о Марии Потоцкой. Поэтому, хотя поэма Пушкина и получила самую восторженную оценку публики, хотя её выход и знаменовал появление в России первого профессионального литератора. Сам Пушкин отзывался о ней довольно сурово: «Бахчисарайский фонтан», между нами, дрянь…» - признается он в письме Вяземскому.
В стихотворении «Фонтану Бахчисарайского дворца» Пушкин подвёл печальный итог своих поисков истины в сложном деле Марии Потоцкой и «фонтана слёз»:
Фонтан любви, фонтан печальный!
И я твой мрамор вопрошал:
Хвалу стране прочел я дальной;
Но о Марии ты молчал…
Светило бледное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?
Недоумевающий, растерянный предстает перед нами в этих строках поэт: нет разгадки, кто же такая эта Мария? Кто они, Мария и Зарема? Реально существовавшая когда-то женщина или «одни счастливые мечты»? Пока никто, начиная с самого автора поэмы, не дал определенного ответа на этот вопрос. Один лишь вяземский понял сложность ситуации, в которую попал его друг. Поэма закончена, а Пушкину внезапно вздумалось проверять историчность фактов, легших в ее основу. Поэтому в своем предисловии, на котором так настаивал Пушкин, он дал весьма дипломатичную оценку: «Предание, известное в Крыму и поныне, служит основанием поэме. Рассказывают, что хан Керим-Гирей похитил красавицу Потоцкую и содержал ее в Бахчисарайском гареме: полагают даже, что он был обвенчан с нею. Предание сомнительно, и г. Муравьев-Апостол в Путешествии своем по Тавриде, недавно изданном, восстает, и, кажется, довольно основательно, против вероятия сего рассказа. Как бы то ни было,- сие предание есть достояние поэзии.
Истории не должна быть легковерна, поэзия напротив. Она часто дорожит тем, что первая отвергает с презрением, и наш поэт хорошо сделал, присвоив поэзии бахчисарайское предание и обогатив его правдоподобными вымыслами: а еще лучше, что он воспользовался тем и другим с отличным искусством. Цвет местности сохранён в повествовании со всей свежестью и яркостью. Есть отпечаток восточный в картинах, в самых чувствах. В слоге».
Вяземский доказывает. Что в поэме есть правда и вымысел. Хотя и не поясняет конкретно, что есть вымысел, а что есть правда. Точку зрения приятеля с радостью одобрил Пушкин: «Не знаю, как тебя благодарить: «Разговор» прелесть, как мысли, так и блистательный образ их выражения. Суждения неоспоримы».
Опираясь на размышления Вяземского. Дал свою оценку поэмы и В.Г. Белинский в своих статьях о Пушкине: «Лучшая сторона поэмы – это описания. Или лучше сказать, живые картины мухаммеданского Крыма…краски нашего поэта всегда верны местности».
Но суждения эти не положили конец сомнениям. До сих пор идут споры, существовала ли Мария на самом деле, правдива ли легенда о «фонтане слез» или Пушкин просто воспользовался сюжетом какого-то ранее известного произведения.
Л.П. Гроссман утверждал, будто София Киселева (тогда еще Потоцкая) в 1820 году владела имением в крымской Массандре, километрах в двадцати от Гурзуфа, и Пушкин должен был ходить к ней пешком. Возможно, что 21-летний поэт был в состоянии преодолеть такое расстояние, но Гроссман ошибался, когда считал 19-летнюю тогда Софью собственницей имения. Она была еще несовершеннолетней, мужа в то время не имела и находилась под опекой своей матери, знаменитой авантюристки Софьи Потоцкой.
Для того чтобы найти в Крыму в 1820 году Софию – младшую и ее сестру Ольгу, - а они, по мнению Гроссмана, и являлись «младыми девами», познакомившими Пушкина с легендой про их родственницу Марию, - надо было сначала отыскать крымские владения их матери. Но почему-то Гроссман упустил из виду одно высказывание И.М. Муравьева-Апостола из книги, которая так интересовала Пушкина и его друзей. Ведь Муравьев-Апостол путешествовал по тем же самым местам Крыма, что и сам Пушкин, посетил их буквально через несколько дней после поэта. Вот, что пишет Муравьев- Апостол про свой выезд из Гурзуфа, где останавливался Пушкин: «…Я бы проехал без всякого внимания одно любопытное место, если бы проводник мой не сказал мне, что тут будет город Софиополь. Пышное название!»
Известно, что среди польской аристократии существовал обычай присваивать географическим местам собственные имена. Отец С.Киселевой родился в Кристинополе, названном в честь Кристины Потоцкой. В его собственную честь в имениях магната существовало два Щенснополя – поляки называли мужа Софии Потоцкой - старшей Щенсным, то есть счастливым. Подобный обычай существовал и среди русской аристократии, но у матери Софии Киселевой он превратился буквально в манию: ее именем назван прекрасный парк в Умани, парк в Мискоре, улица в Одессе. Что касается Софиополя, то еще до крымских приобретений Потоцких один Софиополь уже находится близ их главной усадьбы в Тульчине.
Поскольку София-младшая была очень близка со своей матерью, чьей особой любовью и расположением всегда пользовалась: поскольку мать Киселевой еще в конце ХVIII века планировала покупку земель в Крыму, а с 1810 года стала владелицей городка. Который назвала в свою честь, постольку все «подозрения» в авторстве «народной» легенды про Марию Потоцкую пали именно на нее. Изучение фактов жизни С. Потоцкой-старшей позволило впервые выявить обстоятельств, при которых возникла и легенда о «фонтане слез».
София Потоцкая родилась в Турции, жила в Стамбуле, где некоторое время пребывала даже в гареме турецкого султана. Таким образом, гаремную жизнь знала по собственному опыту. Когда Софии исполнилось 17 лет, мать продала ее польскому послу в Турции Боскампу Лясопольскому, чьи записки послужили Е. Лоеку для написания документальной биографии Софии. Боскамп до своего назначения послом Польши в Турции был послом Пруссии при дворе крымского хана Керим-Гирея, героя поэмы Пушкина. На глазах Боскампа строился мавзолей, который со временем стали называть мавзолеем Марии, видел он и возникновение фонтана Бахчисарая. В 1764 году, после ссоры с Керим-Гиреем, он вынужден был покинуть Крым, и перешел на дипломатическую службу в Польшу, откуда попал в Стамбул и где стал властелином матери Киселевой. Разговорами про двор крымского хана и воспользовалась впоследствии София, которая в глазах Пушкина, Вяземского и их современников должна была выглядеть знатоком восточных обычаев, как оно на самом деле и было.
После того как Боскамп бросил свою любовницу-рабыню, она вышла замуж за майора польской армии Иосифа Витте. Отец Витте противился браку своего сына с «мадам Константинопольской, которую продавали на базаре», как именовали тогда Софию. Тогда-то она и создала свою первую известную легенду про Локсандру Скарлатос о том, что Локсандра, дочь главного поставщика гарема турецкого султана, выходит замуж за князя Маврокордато, и от этого союза возникает род князей Маврокордато Скарлатос де Челиче, из которого происходит София.
Эта легенда уже чем-то близка легенде о Марии Потоцкой: здесь мастерски соединились выдумка. Историческая правда, реально действующие лица. Суть же легенды и ее мораль состоят в том, что София Потоцкая оказывается потомком сразу двух княжеских родов – греческого Маврокордато и итальянского Челиче. Без зазрения совести она будет потом всю жизнь жить под двойным княжеским титулом, вчерашняя рабыня выйдет замуж за графа Потоцкого.
Вот поэтому-то и возник разнобой в титулах героини поэмы Марии Потоцкой.
В легенде поэмы Мария – княжна, в письме А. И. Тургенева она названа своим истинным титулом – графским.
Вскоре после брака с Витте София сочиняет еще одну «гаремную» историю, которую следует считать началом легенды о Марии Потоцкой. Во время штурма русскими войсками крепости Хотин София узнает, что в гареме хотинского паши находится ее старшая сестра Елена (или Фатима). По капризу Софии штурм крепости приостанавливается, и она едет проведать сестру. В Хотине София узнает, что ее сестра не первая, а лишь вторая жена в гареме, а первая, красавица грузинка, никак не может родить паше мальчика. Недавно она родила девочку, про что грозному деспоту боятся сообщить и обманывают его, говоря, что, на сей раз, появился мальчик. Во время обеда в голове у Софии родится коварный план. Вроде бы, нечаянно говорит она, что у грузинки родилась девочка и поздравляет с этим пашу. Тот поражен, устраивает проверку, в результате которой грузинку бросают в мешке в реку, а ее место будто бы занимает сестра Софии, которой на самом деле никогда не было.
В Сюжете можно обнаружить элементы легенды о Марии: действие происходит в восточном гареме, главная героиня – прекрасная пленница европейского происхождения, близкая родственница Софии Потоцкой, ей мешает первая жена грузинка. Которая погибла по приказу паши и погибает, брошенная в реку, то есть точно так же, как в поэме: «Она гарема стражами немыми в пучину вод опущена». А родственница Потоцкой становится женой паши. Если вспомнить предисловие Вяземского к первому изданию поэмы, то так, по его словам, должна закончиться эта история. Если добавить, что Вяземский прекрасно знал обеих Софий, писал в их честь стихи и даже питал страсть к С. Киселевой, которая не осталась безответной, то все становится на свои места.
Легенда о Елене-Фатиме отличается от легенды про Марию Потоцкую только местом действия и еще тем, что в ней присутствует автор обеих легенд, София Потоцкая, мать С. Киселевой. Больше существенных различий нет.
Польский историк Доната Цепенко-Зелинская в книге о Потоцких приводит отрывок из дневника известной польской писательницы конца XVIII века Изабеллы Чарторыйской, из которого выясняется, что случай с грузинкой и в самом деле имел место в жизни Софии Потоцкой в Хотине в 1786 году, хотя все было немного не так, как в легенде: «Мы прибыли в Хотин во главе большой делегации, в которую входили Немцевич, Бернатович с женой и другие, присоединилась к нам и жена генерала Витте, впоследствии жена Потоцкого, известная своей красотой. После обеда княгиня попросила у паши посетить вместе с дамами гарем. Жена паши, необычайной красоты грузинка, лежала в постели, потому что пару дней тому назад родила ребенка. На ее прекрасном лице отражалось беспокойство, и следы горячки были в ее чудных глазах. Причиной тревоги было то, что она родила подряд третью дочь, тогда как повелитель хотел сына. Боясь его гнева, ему сказали, что родился сын.
Княгиня, сочувствуя больной, после возвращения к паше спросила его, можно ли прислать своего врача. Посреди разговора госпожа Витте случайно сообщила паше, что видела новорожденную девочку. Паша, который надеялся, что имеет сына, впал в великий гнев…, когда на следующий день лекарь Гольтц прибыл в Хотин, он уже не застал в живых жену паши…»
Так был обнаружен первоисточник, из которого забил «фонтан слез».
Но оставался еще не решенным вопрос о самой Марии Потоцкой. Существование ее многими или подвергалось сомнению, или отвергалось. Пушкин сомневался. В письме А.И. Тургенева не отрицается существование графини Потоцкой, но Тургенев утверждает. Что похищение случилось не с ней самой.
Но загадочную Марию искать долго не пришлось: у Стинаслава Феликса Потоцкого, мужа Софии Потоцкой и отца С. Потоцкой-Киселевой, было три сестры. Старшую, любимую, которая заменила ему рано умерших родителей, звали Марией. Ей было около 18 лет, когда в 1764 году умерла любимая жена Керим-Гирея Диляра, когда и происходит действие поэмы «Бахчисарайский фонтан». Мария была хороша собой, о чем можно узнать из хвалебных стихотворений ее брата, мужа Софии, и известного поэта Польши XVIII века, писавшего под псевдонимом Коблянский. Мария отличалась кротостью нрава, была щедра к нищим, судя по внешнему облику ее брата, была блондинкой, то есть ее портрет совпадает с описанием Марии в поэме Пушкина. Надо полагать, что Мария была сделана героиней поэмы неслучайно: В последние свои годы она жила и скончалась в Австро-Венрии, так что человеку непольского происхождения проверить истинность легенды было непросто.
Таким образом, можно с уверенностью отделить в легенде о «фонтане слез» правду от выдумки, проследить сложный ее путь, вплоть до того времени, когда она стала известна Пушкину.
Когда Вяземский, влюбленный в Софию Киселеву, также захотел написать свой собственный вариант «фонтана слез», Пушкин тут же предостерег его в письме: «Ты, кажется, собираешься сделать заочное описание Бахчисарая? Брось это, Мадригалы Софье Потоцкой, это дело другое. Поэт и в самом деле не терпел «заочных описаний». Предположим, что С. Киселева поведала ему сюжет о фонтане Бахчисарая. И вот, работая над поэмой, он доходит до места, где Мария Потоцкая вспоминает свою усадьбу:
И пышный замок опустел.
Тиха Мриина светлица…
В домовой церкви, где кругом
Почиют мощи хладным сном,
С короной, с княжеским гербом
Воздвиглась новая гробница…
Отец в могиле, дочь в плену,
Скупой наследник в замке правит
И тягостным ярмом бесславит
Опустошенную страну.
Все это Пушкин мог видеть в Тульчине. Все детали этого описания соответствуют Тульчину времен Пушкина.
Во времена Пушкина, с 1820 года Тульчином правил брат Софии Киселевой Мечислав. Поэт сумел выделить с точностью главные черты характера этого человека: скупость и жестокость. Вот что пишет про Мечислава его современник Т. Бобровский: «граф Птоцкий из Тульчина, владетель огромных богатств, женится на бедной Швейковской. Всем известные надменность, скупость и жестокость графа не позволяют этому верить…»
Таким образом, семейное положение Марии Потоцкой в поэме полностью совпадает с семейным положением Софии Потоцкой-младшей во времена Пушкина: «отец в могиле», «скупой наследник замком правит». Мечислав играл в семье роль изгоя, изгнав в 1820 году из тульчинского дворца свою мать и захватив дворец силой. София-младшая, естественно, была всецело на стороне матери, которая в ней души не чаяла. Отсюда можно сделать вывод: если женская часть семьи Потоцких, мать и ее две дочери, выступили инициаторами написания Пушкиным поэмы о «фонтане слез», то и нападки на скупость и жестокость наследника современники должны воспринимать как личные выпады в адрес Мечислава Потоцкого.
Таким образом, личная и даже социальная направленность поэмы Пушкина, на которую долго смотрели как на сказку, как на воплощенную в стихах романтическую мечту поэта, очевидна. Она подтверждается письмом Пушкина Вяземскому от 4 ноября 1823 года, где поэт упрашивает своего старшего друга написать предисловие к поэме. Сразу после просьбы написать предисловие если не ради автора, то ради С. Киселевой, идут довольно необычные слова: «Приглашаю при сем полицейское послание, яко материал, почерпни из него сведения (разумеется, умолчав об источнике)».
Странный материал для предисловия к романтической поэме – полицейское послание. Вяземский им не воспользовался, и никто не знает, о чем шла речь в этом документе. Однако слова Пушкина определенно доказывают: «Бахчисарайский фонтан» не произведение. Написанное о Бог весть каком времени. Речь в них шла о событиях, сравнительно для Пушкина недавних, затрагивались вещи и люди, поэту современные.
На характерную особенность тульчинского дворца указывает и черновик поэмы «Бахчисарайский фонтан». Мария Потоцкая в юности занималась балетом:
Никто равняться с ней не мог,
Когда на играх Терпсихоры
Она полетом стройных ног
Невольно увлекала взоры…
Это уже факт из жизни самой Киселевой: она была балериной-любительницей и выступала в театре дворца.
И осталась одна деталь. Последний штрих, который должен связать Киселеву с той К., что рассказала Пушкину сюжет о «фонтане слез»,- это ее связь с Петербургом. И связь эта очевидна: мать С.Киселевой, выкупленная вторым мужем, Потоцким, у Витте за огромные деньги, еще в 1798 году появилась в Петербурге при дворе императора Павла. Затем Потоцкий приобрел дворец в столице, а с 1812 года она постоянно проживала в Петербурге. Зимний сезон – в столице, лето и начало осени – в Крыму и Одессе. Это и объясняет путь легенды о Марии Потоцкой к поэту.
«Бахчисарайский фонтан» связан многими нитями с другими произведениями Пушкина. Другими фактами его жизни. Все описанное выше не исчерпывает всех недавно найденных материалов о поэте, это повествование лишь о том, как легенда о «фонтане слез» пришла к А.С. Пушкину.
Литература:
- Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. Т.3, М. 1951.
- Благой Д.Д. Душа в заветной лире. М. 1979.
- Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина. М.- Л., 1950.
- Вяземский П.А. Сочинения в 2-х томах., М. 1978.
- Выгон М.А. Пушкин в Крыму. Симферополь, 1974.
- Горленко В.П. Южнорусские очерки и портреты.
- Гроссман Л.П. Пушкин. Материалы и исследования. Статья «У истоков «Бахчисарайского фонтана». М.-Л. 1978.
- Муравьев-Апостол И.М. Путешествие по Тавриде. СПБ. 1824.
- Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. М.,1974 -1976.
- Пушкин А.С. в воспоминаниях современников. М.,1974.
- Фейнберг И. Незавершенные работы Пушкина. М.,1964.
- Фридман Н.В. Романтизм в творчестве А.С. Пушкина. М., 1980.
- Цявловский М.А. Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина. М.1951.