Цели урока:
- Познакомить с непростым путем поэта к Богу, отраженным в его творчестве.
- Развивать умение анализа поэтического произведения, составления краткого плана-конспекта лекции.
- Воспитывать самостоятельность мышления и познания мира на примере гения А.С. Пушкина.
Был ли Пушкин атеистом в начале своей жизни? Есть его знаменитая поэма “Гаврилиада”, в которой и молодая вольность, и даже кощунственное отношение к святым для христианина именам. Есть и его письмо Кюхельбекеру из Южной ссылки: “…беру уроки чистого афеизма… Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но к несчастию более всего правдоподобная”. Именно это письмо послужило поводом к Михайловской ссылке поэта. Но “брать уроки атеизма” - вовсе не значит “быть атеистом”: и наивно было бы думать, что “уроки марксизма” “брали” одни только марксисты, а воинствующие атеисты никогда не брали в руки Библию. На наш взгляд, письмо Пушкина говорит о том, что автор чужд односторонних взглядов и оценок. Он пишет, что “система не столь утешительная”, хотя и “более всего правдоподобная”, но это - “к несчастью”. Тут нет все-таки богоборчества, а лишь безверие, сомнение, желание разобраться, что свойственно мыслящему человеку. Путь поэта к Богу был не гладок, не ровен, и об этом говорит уже страшный кризис, к которому он пришел в Михайловской ссылке.
Судя по письмам Пушкина, его состояние в это время близко к безумию. Осенью 1824 года он пишет В.А. Жуковскому: “Спаси меня хоть крепостью, хоть Соловецким монастырем”. Пушкин перед перспективой спиться. Хотя свою слабость, пропуская через поэзию, облагораживал: “…выпьем, добрая подружка бедной юности моей” - эти слова надо воспринимать буквально.
Через все творчество Пушкина проходит образ мрачной пустыни, который лучше всего отражает внутреннее состояние поэта: “Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился…”
Что ж спасло поэта? Пушкин прямо говорит о Божьем Промысле:
Но здесь меня таинственным щитом
Святое провиденье осенило,
Поэзия, как ангел-утешитель,
Спасла меня, и я воскрес душой.
Как это понимать? Наши поэты считают: поэтический дар – это их собственная заслуга, у Пушкина - глубже. “Крылатый серафим” - посланник Творца – дает поэту способность видеть, слышать, особый язык. И тем не менее: “Как труп в пустыне я лежал”. Уже и сердце пылает, а он все “труп”. Долго ли еще будет длиться это ужасное состояние творческого и духовного бессилия?
До таких пор, пока “Бога глас” не воззовет: “Восстань, пророк!”
В Михайловском Пушкин ощутил свою “ богоизбранность”. В Михайловском написан “Борис Годунов”. И летописец Пимен понимает свое писательство как “долг, завещанный от Бога”.
Но после этого не следует понимать, что Пушкина ожидала прямая и ровная дорога к Богу. Впереди было падение.
Через три года после Михайловской ссылки он пишет стихотворение, по сравнению с которым “Гаврилиада” - детская шалость. Стихотворение мрачное, странное, еретическое “Дар напрасный, дар случайный ”. Дар - жизнь - дается самим Творцом, поэт отвергает этот дар. Называет Бога “враждебной властью”. Фактически бунтует против него:
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Дух уныния ведет Пушкина к богоборчеству.
И тут не случайный старец, а митрополит Московский Филарет, недавно прославленный чудотворец (канонизирован Русской православной церковью в 1995 году), написал Пушкину поэтический ответ, по его определению, на “стон потерявшейся души”:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана.
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Взор Пушкина ищет причины его несчастья вне его жизни. Святитель направляет взор поэта на истинный источник его тяжелого состояния:
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем напитал.
Зло внутри человека. Где спасение? Филарет заканчивает послание строками – переложением 50 Псалма царя Давида:
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.
Вспомнится человеку забытый им Бог и просияет ему сквозь “сумрак дум”, и тогда он узнает, зачем все.
Пушкин понял и пишет ответное стихотворение “В часы забав иль праздной скуки…”
Он расценил письмо митрополита не как частную переписку, а как Божье послание. Он отвечает святителю:
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
В рукописи концовка последней строфы выглядит иначе:
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.
… Знаменитая Болдинская осень 1830 года.
Плодотворный и один из самых тяжелых периодов. И дело не только в холере, и отодвинутой женитьбе. В начале сентября, когда небо ясно, бабье лето, Пушкин пишет стихотворение “Мчатся тучи…” - “Бесы”.
В природе этого нет, это в душе поэта:
Мчатся бесы рой за роем…
Визгом жалобным и воем
Надрывают сердце мне…
В художественном пространстве стихотворения все замкнуто и непроницаемо, здесь толком ничего не видно (“Мутно небо, ночь мутна”), отсюда никто не в силах вырваться: и кони, и бесы несутся по кругу (“Сил нам нет кружиться доле”). Сама композиция передает это изнурительное бессмысленное движение в замкнутом круге: трижды (в начале, в середине и в конце) повторяется одно и то же четверостишие (“Мчатся тучи, вьются тучи…”). Стихотворение все время возвращается к своему началу, тоже движется по кругу. Лирическое напряжение так велико, что побуждает читателя искать в тексте какой-то скрытый, адекватный такому напряжению смысл. Кульминацией его становится озаряющая героя догадка, что и бесы, и путники в равной степени находятся во власти некоей таинственной и враждебной силы, как и он сам, о чем говорит в “Элегии” этой же поры:
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
А где же Серафим, тот, который уже являлся поэту, “томимому духовной жаждой”?
- В ста верстах от Болдина. Серафим Саровский
Историки уже недоумевают: как же они не могли узнать друг о друге, два великих современника? Сто верст для Пушкина – ерунда. Но к Серафиму не обратился, значит, не захотел, не пришло время.
Ведь тогда в Болдине Пушкин пишет “Маленькие трагедии”, главная тема которых- безверие. Причины его разные, но каждый раз Пушкин представляет безверие как трагедию.
На счастье поэта, он сумел преодолеть это состояние. В 1836 году он пишет стихотворение “Отцы пустынники и жены непорочны”, в котором рассказывает о молитве, всегда его умилявшей. Это молитва Ефрема Сирина, которую читают “во дни печальные Великого поста”.
Ефрем Сирин, т. е. сириец, был сыном языческого жреца и жил в III веке. Он стал ревностным последователем и проповедником христианства, долго жил в пустыне, написал огромное количество религиозных текстов. Его облик созвучен образам пушкинских стихотворений “Поэт”, “Пророк”, “Странник”. В своем стихотворении Пушкин сперва выражает собственное отношение к этой молитве, говорит о том, как она укрепляет его нравственные силы, а затем приводит ее переложение с церковнославянского языка на русский. Все слово в слово, но совершается чудо - молитва стала исповедью самого поэта. Он дарит её нам как награду за труд души и мысли.
У Ефрема Сирина молитва написана семистишной, так называемой сириновой строфой, им изобретенной. Пушкин и в этом случае не поступается художественными задачами: его переложение укладывается в семь стихов (до него уже был выполнен перевод этой молитвы на русский язык; он занял 25 стихов). Пушкин близко следует за текстом молитвы; единственное место, где он от него отступает, - слова против любоначалия: в церковной молитве нет слов о том, что любоначалие - это сокрытая змея, т. е. дьявольское наущение. Гордый, свободолюбивый поэт, всю жизнь споривший с царями, ополчился особенно против греха любоначалия. В общем же стихотворение показывает предельно высокий уровень пушкинской этики, христианское сознание собственной греховности, гармонию добра и красоты, к которой пришел в конце жизни Пушкин.
Это стихотворение входит в так называемый Каменноостровский цикл стихов, написанных летом 1836 года. С этим циклом связаны тайна ухода поэта, итог его духовного пути. В основе цикла- христианская тематика, которая объединяет стихи:
“Отцы пустынники и жены непорочны”, “Мирская власть”, “Подражание италиянскому”, “Из Пиндемонти”, “Когда за городом, задумчив, я брожу…”, “Напрасно я бегу к сионским высотам…”, “Я памятник себе воздвиг нерукотворный”.
Именно летом 1836 года, наиболее актуальным для Пушкина источником размышлений было Евангелие, и слово “нерукотворный” употреблено именно в евангельском смысле. В сознании поэта это слово было связано с легендой о происхождении Образа Спаса Нерукотворного, повествующей о том, как Спаситель запечатлел на полотне Свое изображение.
Эта легенда могла вызвать у Пушкина аналогию с чудом поэтического творчества: поэт оставляет свой образ в творениях, как Христос Свой лик - на полотне.
Но сочетание “воздвиг нерукотворный” становится оксюмороном и отсылает к евангельскому выражению о “храме нерукотворенном”, который обещает воздвигнуть Сын Божий. Еще больший вопрос заключен между “я” и “нерукотворный”. “Нерукотворный”- это ведь не просто “духовный”, “нематериальный”: этим словом определяется в Новом Завете лишь то, что Сотворено Богом, и Пушкин уже первой строчкой “Я памятник себе воздвиг…” задает царственную надмирность поэта, устанавливает связь между его делом и делом Христа, и это в каждой строфе стихотворения…
Главный смысловой центр стихотворения – вторая строфа:
Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит…
В ней найден ответ на самый мучительный вопрос последних лет: каков “спасенья верный путь”, как спасется душа, если спасется. Судьба у поэта “необщая”, душа его неотделима от лиры именно в лире переживет его прах. Самое таинственное в этой формуле – мистический союз души и лиры: лира включает, заключает в себя душу, душа таится, скрывается в лире, они и в вечности неразделимы. Пушкин написал вначале – “душа в бессмертной лире”, тем поставив судьбу души в подчиненную зависимость от лиры и её бессмертия. В окончательном варианте душа и лира равноударны в стихе, уравновешены в мыслях о посмертном бытии. Словом “заветная” устанавливается связь “Памятника” с “Пророком”: лира потому и бессмертна, что Богом завещана поэту. Четвертая строфа “Памятника” - это победное шествие поэзии через века и народы. Это уже нравственная проповедь поэта, наподобие той, Нагорной, которую произнёс Христос.
Здесь “чувства добрые”, пробуждаемые лирой, “свобода и милость к падшим”, проповедуемые народам с нагорных высот искусства, возводят поэта в ранг пророка и учителя.
“Памятник” весь отлит из формул немыслимой точности. “Велению Божию, о Муза, будь послушна…”- итоговая формула и стихотворения, и всего пушкинского пути, в ней окончательно сочетались Бог и Муза, alter ego поэта.
Пушкин отказался от других вариантов стиха (“Святому жребию…”, “Призванью своему…”) ради этих слов, которыми его Муза возведена на высоту надмирную и одновременно подчинена Верховному Владыке, но только Ему. Слово, послушное велению Божию, возвратится к Отцу, исполнив свою земную миссию, страдальческую и победную, - этому христианскому сюжету соответствует скрытая тема “Памятника”.
Если в первых строфах вертикаль “воздвигнута” от земли к Небу, куда по смерти уходит “душа в заветной лире”, в последней – “веленье Божие” сверху осеняет земной путь поэта. Обращаясь к Богу, Пушкин утверждает в “Памятнике” царственный статус поэзии и её религиозное значение.
Каменоостровский цикл отразил важный этап поисков Пушкиным осмысленного религиозного пути. И “Памятник” ставит здесь итоговую точку. Поэзия в нем приравнена к религии, поэтическое и религиозное призвание слиты воедино, путь поэта освещен Небесами и ведет его к жизни вечной.
Начиная с “афеизма”, он в последние годы жизни глубоко проникается духом христианства. И об этом говорит не только Каменноостровский цикл его стихов, но и сама жизнь гения, особенно его смерть.
Пушкин был объят жаждой мести, страшной злобой, которая ужасала его истинных друзей. Идеал смирения не посетил его перед дуэлью, а дуэль – убийство и самоубийство – страшные христианские грехи.
Но святой Иоанн Златоуст говорит: “Надо смотреть не на то, как человек падает и грешит, а на то, как он поднимается и избавляется от греха”.
Уже после дуэли Пушкин сумел преодолеть и чувства мести, и страстное озлобление. Уже на смертном одре он запретил друзьям мстить за себя. Он желал подняться, и он поднялся. Жуковский описывал просветленное лицо умершего поэта, на котором как бы запечатлелась торжественная неземная мысль: “…что-то сбывалось над ним”. Страдание на смертном одре было отпущено Пушкину для духовного очищения. И все, кто видел Поэта в его последние часы, свидетельствуют: умирал он с верой…