Наполеонизм Андрея Болконского и Родиона Раскольникова.
Эпиграф урока:
Не сотвори себе кумира.
Войдите тесными вратами; потому что широки
врата и просторен путь, ведущие в погибель, и
многие идут ими: потому что тесны врата и узок
путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их.
Мф.7, 13-14.
Домашнее задание к уроку: сопоставить «Тулон» и Аустерлиц Андрея Болконского и Родиона Раскольникова.
Материал к уроку. Роман Л. Толстого «Тысяча восемьсот пятый год», впоследствии первый том «Войны и мира», и «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского печатались на страницах одного и того же журнала («Русский вестник») и в одно и то же время (1866). В обоих романах важнейшее место занимает наполеоновская тема. В частности, и там, и там идет речь о роли Наполеона в жизни и судьбе главных героев: Родиона Раскольникова и Андрея Болконского.
«Нельзя не сознаться. - думает князь Андрей. - Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но... есть другие поступки, которые трудно оправдать». И когда Болконский мечтает о славе Наполеона, то он мечтает о славе человека, который истинно велик, о славе Наполеона Аркольского моста или Тулона. Для Раскольникова же главное в Наполеоне его способность «перешагнуть через кровь». Герой Достоевского убежден, что если бы на его месте «случился бы Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей одна какая-нибудь старушонка, которую надо было бы убить, то это его не только не покоробило бы, но даже и в голову бы ему не пришло что это не монументально... и даже не понял бы он совсем: чего тут коробиться?» (ч.У. гл.4).
Для Раскольникова главное в Тулоне его кровавая цена: «Настоящий властелин, кому все разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже». Громит Тулон, забывает армию в Египте, губит полмиллиона людей в московском походе – всё это для Раскольникова стоит в одном ряду. В представлении же Болконского Тулон связан с мечтой о спасении русской армии из безнадежного положения. Но, несмотря на все различия, Тулон Раскольникова и князя Андрея - это один и тот же Тулон. Есть то, что объединяет Раскольникова с его стремлением встать «над всей дрожащей тварью и над всем муравейником» с тем Болконским, который дорожит «только торжеством над всеми. Больше того, князь Андрей готов заплатить такую цену, о которой не помышляет и Раскольников: « И как не дороги, ни милы мне многие люди - отец, сестра, жена – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы...». Таков «Тулон» героев «Войны и мира» и «Преступления и наказания».
Сопоставим Аустерлиц Андрея Болконского и «Аустерлиц» Родиона Раскольникова
«Вот оно!» - думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль... Ура! закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя... Князь Андрей опять схватил знамя и. волоча его за древко, бежал с батальоном». Наслаждение, упоение боем испытывает Болконский. Этой минуты он ждал, торопил, всеохватное чувство несет его словно на крыльях, вперед и только вперед.
«Аустерлиц» Раскольникова кровавый и мало чем напоминает поле битвы. «...Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально. ... опустил его на голову обухом. Силы его тут как не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила... он изо всей силы ударил раз и другой, все обухом... он побежал назад к телу, схватил гонор и намахнулся еще раз» (ч.1. гл.VII). Но все это время Раскольникова не покидает мысль «бросить все и уйти». И если у обессилевшего Андрея Болконского перехватывают знамя, то Родион Раскольников сам донесет «свое» до конца. Движения его набирают скорость. Раскольников едва переводит дух, вскакивает, снова схватывает топор и уже выбегает из спальни. Лизавета. «Он бросился на нее с топором... Раскольников совсем было потерялся, схватил ее узел, бросил его опять и побежал». Страх охватывал его, но все больше и больше росли в нем ужас и отвращение к «делу». Все заканчивается для Раскольникова звенящей тишиной и абсолютным одиночеством. «Никого, ни единой души, не встретил он потом до самой своей комнаты». Вселенское опустошение чувствовал внутри себя. «Клочки и отрывки каких-то мыслей так и кишели в его голове; но он ни одной не мог схватить, ни на одной не мог остановиться, несмотря даже на усилия...»
И для князя Андрея бой заканчивается не так, как мечталось. «Как бы со всего размаха крепкого палкой кто-то из ближайших солдат ... ударил ею в голову... Над ним не было ничего уже, кроме неба, - высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихими ползущими по нем серыми облаками... Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как Я бежал, - подумал князь Андрей, - не так, как мы бежали, кричали и дрались... совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же не видел прежде того высокого неба? И как счастлив, что узнал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу! Космическая тишина, космическая бесконечность. Все - мечта, слава, Наполеон - исчезло, не осталось и следа. Но один звук не дает покоя князю: «он слышал жужжание мухи... он знал, что это был Наполеон - его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками». И не Наполеон, а обыкновенный человек должен был помочь князю, спасти его, живого вернуть «к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он тик иначе понимал ее теперь».
С опустошенным, разбитым Раскольниковым случится другое. После многотрудных скитаний, после глухих дворов, глухих стен, глухих заборов он обнаружил себя на Николаевском мосту. Нева, дворец, «небо...без малейшего облачка, а вода почти голубая, что на Неве редко бывает. Купол собора .... чистый воздух» и «одна беспокойная и не совсем ясная мысль занимала его теперь исключительно». Это место ему хорошо было знакомо, он раз сто останавливался на этом месте, пристально вглядывался «в эту действительно великолепную панораму» и всегда удивлялся «одному неясному и неразрешимому своему впечатлению. Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы: духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина... Дивился он каждый раз своему угрюмому и загадочному впечатлению и откладывал разгадку его, не доверяя себе, в будущее». Сейчас, здесь, на мосту он вдруг вспомнил все свои вопросы и понял, что «не нечаянно он вспомнил теперь про них». «Дико и чудно», по мысли Раскольникова, остановиться «на том же самом месте, как прежде», мыслить о том же самом после всего «теперь, как и прежде, и такими же темами и картинами интересоваться, какими интересовался еще так недавно. Даже чуть не смешно ему стало, и в то же время сдавило грудь до боли. В какой-то глубине, внизу, где-то чуть видно под ногами показалось ему теперь все это прежнее прошлое, и прежние мысли, и прежние задачи, и прежние темы, и прежние впечатления, и вся эта панорама, и он сам, и все, все... Казалось, он улетал куда-то вверх, и все исчезало в глазах его... Ему показалось, что он как будто ножницами отрезал себя сам от всех и всего в эту минуту».
Кончилась яркая чара.
Сердце очнулось пустым.
В сердце, как после пожара,
Ходит удушливый дым...
И. Анненский «Пробуждение»
Строки И. Анненского комментируют состояние наших героев. «Аустерлиц» оборачивается разрушением мечты, связанной с признанием своего несоответствия подобранному идеалу, и сопровождаемым тяжким душевным кризисом и ощущением своей ошибки, идущей от незнания людей, жизни.
Душевный кризис может обернуться и гибелью личности, и возрождением ее, но для этого необходимо найти новые ориентиры в жизни, новые идеалы.
Готовы ли к их поиску А. Болконский и Р. Раскольников? Готовы ли к духовному прозрению? Бесспорно, наши герои, преодолев нравственное падение, мучительные тяготы и лишения, вновь совершают восхождение по духовному пути. И в нём им обоим поможет Евангелие, не случайно требует раненый Болконский, «чтобы ему достали поскорее эту книгу». А потом испытывает радость от мысли, «что у него теперь новое счастье и что это счастье имело что-то такое общее с Евангелием».
Не случайно и Родион Раскольников приходит к Соне как к Спасению, к Спасению словом, так как но всем огромном, многолюдном мире «ничто не отозвалось ниоткуда; все было глухо и мертво, как камни, по которым он ступал, для него мертво, для него одного». (ч.П. гл.VI). И строки о воскресении Лазаря нашли почву в душе героя и взросли. Уже на каторге он признавал свое преступление «только в том, что не вынес его... Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил?... Неужели такая сила в том желании жить и так трудно одолеть его?... Он с мучением задавал себе этот вопрос и не мог понять, что уж и тогда, когда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь». Но пока «он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни его, будущего воскресения его, будущего нового взгляда на жизнь». (Эпилог, ч.11).
И вот уже к князю Андрею приходят удивительные Откровения: «Да, мне открылось новое счастье, неотъемлемое от человека... Счастье, находящееся вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мог только один бог».
Сознание крепко держит наших героев, пропуская еще и еще раз в «широкие врата... ведущие в погибель», еще и еще раз «жгучее ощущение» воспоминания о Тулоне», «Аустерлице» тревожит их. «Князь чувствовал, что над лицом его... воздвиглось какое-то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок... надо было держать равновесие, для того, чтобы... здание это не завалилось... князь Андрей видел урывками красный... свет свечки и слышал... шуршание мухи, бившейся... и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к его лицу, она производила жгучее ощущение: но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его». (Вспомните встречу князя Андрея с Наполеоном на поле Аустерлица, вспомните голос Наполеона, напоминавший Болконскому жужжание мухи).
На каторге уже долгое время Раскольников «жил как-то опустив глаза: ему омерзительно и невыносимо было смотреть». И даже при таком взгляде он многое видит и многое открывает. Например, его удивляло, как каторжане «любили жизнь, как они дорожили ею!» Какая пропасть лежала между ним «и всем этим людом»! Видел такие же, как и у него, недоверчивые и неприязненные взгляды! «Он знал и понимал... причины такого разъединения». «Открылось» Раскольникову, что его «болезнь» не имеет национальности, так как ею страдали поляки, которые «просто считали весь этот люд за невежд... и презирали их свысока». Были среди этого люда и русские «тоже слишком презиравшие этот народ... Раскольников ясно замечал их ошибку...». Он все знал и все понимал. Но один вопрос оставался для Раскольникова без ответа: почему «все они так полюбили Соню?»
Уместно задаться вопросом: почему и Достоевский и Толстой ведут своих героев к людям, к себе через преодоление соблазнов и искушений наполеонизма?
Прозрения, откровения неизбежно ведут в тесные врата, «ведущие в жизнь», и наши герои, те, немногие, которые находят их, которые идут к пробуждению, воскресению, к жизни. В душе каждого из наших героев наконец-то «распустился... цветок любви, вечной, свободной». Сон? Бред? Князь Андрей захвачен одной мыслью и одним чувством «с необыкновенной ясностью и силой... Да... Любить ближних, любить врагов своих... Все любить - любить бога во всех проявлениях... Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти, но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души... Любовь есть жизнь... Любовь есть бог». И потом, пробудившись ото сна: «Да, это была смерть. Я умер - я проснулся. Да, смерть - пробуждение».
Раскольников, проснувшись, подошел к окну и вдруг увидел Соню. «Что-то как бы пронзило в ту минуту его сердце; он вздрогнул...» Через несколько дней, рано утром «мысль его переходила в грезы, в созерцание: он ни о чем не думал, но какая-то тоска волновала его и мучила». Вдруг появилась Соня, но не было в нем всегдашнего отвращения, раздражения. В Раскольникове «вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени... он любит, бесконечно любит ее... настала... эта минута... Их воскресила любовь... он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим... он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее старания».
Живое чувство сострадания ближнему вернуло героев к пониманию жизни. Они начинают любить людей той любовью, которая, согласно Евангелию, «долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не и ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине: все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». (1 Кор. 13, 4-8).
Но эта любовь требовательная, она и возвышает людские души и предполагает огромную внутреннюю работу. Как говорится в Евангелии: «Царство Божие внутри нас...» Нужно просто сделать усилие и найти его...
Примечания.
- Курсив мой
- Айзерман Л.С. Наполеон Родиона Раскольникова и Андрея Болконского. Литература в школе. №2. 1979
- И. Анненский. Избранные произведения. Ленинград. 1908. с.77.
- Савина Л.Н. «Дорога чести» Андрея Болконского. Волгоград. 2001.