Цели:
- Знакомить с жизнью и творчеством Ольги Берггольц.
- Развивать речь, память, внимание.
- Воспитывать любовь к литературе, музыке.
Оформление вечера: портрет О. Берггольц; гравюры с видами блокадного Ленинграда; аудиозаписи “Ольга Берггольц – человек, поэт, патриот. Записи разных лет”, Д. Шостакович “ Седьмая симфония”.
Действующие лица: 1-й ведущий, 2-й ведущий, чтецы.
ХОД УРОКА
…И гордости своей не утаю,
Что рядовым
Вошла в судьбу твою,
Мой город в званье твоего поэта.
…И люди слушали стихи,
Как никогда – с глубокой верой,
В квартирах черных, как пещеры,
У репродукторов глухих.
О. Берггольц.
(Эпиграфы пишутся на отдельном плакате и приклеиваются на доску.)
Звучит запись голоса О.Берггольц (стихотворение “Дальним друзьям).
С этой мной развернутой страницы
Я хочу сегодня обратиться
К вам, живущим в дальней стороне.
Я хочу сказать, что не забыла,
Никого из вас не разлюбила,
Может быть, забывших обо мне.
Верю, милые, что все вы живы,
Что горды, упрямы и красивы.
Если ж кто угрюм и одинок,
Вот мой адрес – может пригодиться?-
Троицкая семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок.
Вы не смейтесь: я беру не много
На себя: я встречу у порога,
В красный угол сразу посажу.
Расспрошу о ваших неудачах,
Нету слез – сама за вас поплачу,
Нет улыбки – шуткой разбужу.
Оттого на всех хватает сил,
Что, заветы юности храня,
Никого из вас не разлюбила,
Никого из вас не позабыла,
Вас, не позабывших про меня.
1-й чтец: Ольга Федоровна Берггольц родилась 3 мая 1910 г. в Петербурге в семье врача. В 1925 г. пришла в литературное объединение рабочей молодежи – “Смена” и встретила Б. Корнилова (первого мужа), с которым позднее училась на Высших курсах при Институте истории искусств и которого потеряла в годы репрессий. Она училась у таких преподавателей, как Тынянов, Эйхенбаум, Шкловский. Окончила филологический университет и уехала в Казахстан, где работала в газете. Но в начале 1937 года ее судьба резко меняется, ее обвиняют в связях с “врагами народа”, но, к счастью, реабилитируют в 1939 г. В это время в ее поэзии появляется грусть и тоска. В годы войны она подобна тысячам ленинградцев, стойко переживала блокаду, и сумела выразить чувства и свои, и многих в своих стихах.
1-й ведущий: Ленинград – ее гордость, ее любовь. Она – его муза, его поэтесса. Здесь, в домике, на Невской заставе, она родилась и росла. Здесь она много работала, писала стихи, пьесы. Сюда она возвращалась из своих поездок.
2-й ведущий: Сегодня мы открываем книгу жизни и поэзии О. Берггольц на странице, повествующей о днях блокады Ленинграда. Мы услышим голос самой поэтессы, ее стихи, воспоминания, страницы дневников.
Звучит запись голоса О.Берггольц: “То, что мы останемся в Ленинграде, как бы тяжело не сложилась его судьба, - это мы решили твердо с первых дней войны. Я должна была встретить испытание лицом к лицу. Я поняла: наступило мое время, когда я смогу отдать Родине все – свой труд, свою поэзию. Ведь жили мы для чего-то все предшествующие годы”.
2-й чтец: (стихотворение “Мы предчувствовали полыхание…”)
Мы предчувствовали полыхание
Этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыхание.
Родина! Возьми их у меня!
Я и в этот день не позабыла
Горьких лет гонения и зла,
Но в слепящей вспышке поняла:
Это не со мной- с тобою было,
Это Ты мужалась и ждала.
1-й ведущий: О. Берггольц почти ежедневно выступала по радио, обращалась к жителям осажденного города. Ее негромкий певучий голос, в котором слилась боль, страдания и героизм защитников Ленинграда, говорил правду о городе, ничего не сглаживая, не украшая. И вся страна знала, что Ленинград и в кольце блокады продолжает жить и бороться.
Звучит аудиозапись:
“Представьте себе огромную, метров в 60, нетопленную студию ленинградского радио. В центре ее стоит обыкновенная железная печка, и в ней потрескивают ножки разбитого стула. А перед микрофоном, подстриженная под мальчика, стоит молодая женщина. Это – О. Берггольц собирается говорить с Ленинградом, вступающим в год сорок второй, и прочесть свое новое стихотворение “Второе письмо на Каму”.
Звучит запись голоса О. Берггольц:
Вот я снова пишу на далекую Каму.
Ставлю дату – двадцатое декабря.
Как я счастлива, что горячо и упрямо
Штемпеля Ленинграда на конверте говорят.
Штемпеля Ленинграда… это надо понять!
Все защитники города понимают меня.
Ленинград в Декабре, Ленинград в декабре…
О, как ставенки стонут на темной горе.
Как угрюмо твое ледяное жилье,
Как врагами изранено тело твое!
Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг,
Нам декабрьские дни – сентября тяжелей.
Все равно не разнимем слабеющих рук:
Мы и это, и это должны одолеть.
Он придет, ленинградский торжественный полдень,
Тишины и покоя, и хлеба душистого полный.
О, какая отрада, какая великая гордость
Знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:
– Я жила в Ленинграде в декабре 41 года,
Вместе с ним принимала известия первых побед.
Нет, не вышло второе письмо на далекую Каму.
Это гимн ленинградцам, опухшим, упрямым, родным.
Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:
“Живы. Выдержим. Победим”.
2-й ведущий: Чем больше сгущалась опасность, нависшая над городом, тем ближе была О. Берггольц к своим читателям. Ее стихи – настоящий блокадный дневник.
3-й чтец (из поэмы “Твой путь”):
…И на Литейном был источник.
Трубу прорвав, подземная вода
Однажды с воплем вырвалась из почвы
И поплыла, смерзаясь в глыбы льда.
Вода плыла, гремя и коченея,
И люди к стенам жались перед нею.
Но вдруг один, устав пережидать, –
Наперерез пошел по корке льда,
Ожесточась, пошел, но не прорвался,
И, сбит волной, свалился на ходу,
И вмерз в поток, и так лежать остался,
Здесь на Литейном, видный всем, – во льду.
А люди утром прорубь продолбили
Невдалеке и длинною чредой
К его прозрачной ледяной могиле
До марта приходили за водой.
Тому, кому пришлось когда-нибудь
Ходить сюда, – не говори: “Забудь”
Я знаю все. Я тоже там была,
Я ту же воду жгучую брала…
1-й ведущий: (глава “Перекур” из книги
“Дневные звезды”) “Уже за Невской тропинку
мою пересекла поперечная. И так случилось, что в
ту минуту, когда я подошла к этому малому
перекрестку, столкнулась я с женщиной,
замотанной во множество платков, тащившей на
санках гроб… Я остановилась, чтобы пропустить
гроб, а она остановилась, чтобы пропустить меня,
выпрямилась и глубоко вздохнула. Я шагнула, а она
в это время рванула саночки. Я опять стала. А ей
уже не сдвинуть с места санки… Она ненавидяще
посмотрела на меня из своих платков и еле слышно
крикнула:
– Да ну, шагай!
И я перешагнула через гроб, а так как шаг пришлось
сделать очень широкий, то почти упала назад и
невольно села на ящик. Она вздохнула и села рядом.
– Из города? – спросила она.
– Да.
– Давно?
– Давно. Часа три, пожалуй.
– Ну что там, мрут?
– Да.
– Бомбит?
– Сейчас нет. Обстреливает.
– И у нас тоже. Мрут и обстреливают.
Я все-таки раскрыла противогаз и вытащила оттуда
драгоценность: “гвоздик” - тонюсенькую
папироску. Я уже говорила, что у меня их было две:
одну я несла папе, а другую решила выкурить по
дороге, у завода имени Ленина. Но вот не утерпела
и закурила. Женщина с неистовой жадностью
взглянула на меня. В глубоких провалах на ее лице,
где находились глаза, вроде что-то сверкнуло.
– Оставишь? – не сказала, а как-то просвистела
она и глотнула воздуху.
Я кивнула головой. Она не сводила глаз с
“гвоздика”, пока я курила, и сама протянула руку,
увидев, что “гвоздик” выкурен до половины. Ей
хватило на две затяжки.
Потом мы встали, обе взялись за веревку ее санок и
перетащили гроб через бугорок, на котором он
остановился. Она молча кивнула мне. Я – ей. И
опять, от столба к столбу, пошла к отцу.
2-й ведущий: В 1970 г., на вечере в честь 60-летия поэтессы, одна из сотрудниц Радиокомитета рассказала, что в суровые, голодные дни Ольга Федоровна подарила ей луковицу: “Возьми, тебе нужней, у тебя дети”. По тем временам это был просто царский подарок. “И вот сегодня – сказала женщина, -я хочу с благодарностью вернуть старый долг”. Тут выбежала внучка выступавшей: она несла корзину, но не с цветами, а с большими разросшимися луковицами с длинными зелеными стрелками.
1-й ведущий: Берггольц не только выступала по радио, часто вместе с бригадой артистов она выбиралась на фронт, который проходил совсем рядом с городом, читала свои стихи бойцам, защищавшим Ленинград.
4-й чтец: (стихотворение “Дачный полустанок…”)
…Здесь шумел когда-то детский лагерь
На веселых ситцевых полях…
Всю в ромашках, в пионерских флагах,
Как тебя любила я, земля!Это фронт сегодня. Сотня метров
До того, как смерть готовит мне.
Но сегодня тихо. Даже ветра
Нет совсем. Легко звучать струне.
* * *
Знаю, смерти нет: не подкрадется,
Не задушит медленно она,-
Просто жизнь сверкнет и оборвется,
Точно песней полная струна.…Как сегодня тихо здесь, на фронте.
Вот среди развалин, над трубой,
Узкий месяц встал на горизонте,
Деревенский месяц молодой.И звенит, звенит струна в тумане,
О великой радости моля…
Всю в крови, в тяжелых, ржавых ранах
Я люблю, люблю тебя, земля!
2-й ведущий: Когда писала эти стихи, медленно, но неотвратимо умирал ее муж –Н.Молчанов. тяжелобольной, обессиленный от невзгод и недоедания, он таял на глазах. Руководство Радиокомитета решило помочь О.Берггольц с мужем эвакуироваться на Большую землю. Назначались сроки. Но каждый раз то что-то срывалось: то и она откладывала отъезд. 29 января 1942г. Н.Молчанов умер.
5-чтец: (стихотворение “Был день как день”)
Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
Не плача, рассказала, что вчера
Единственного схоронила друга,
И мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
Я тоже – ленинградская вдова.
1-й ведущий: (фоном звучит “Седьмая
симфония Д.Шостоковича) С июля 1941 г. в
осажденном городе писал свою “Седьмую
симфонию” композитор Дмитрий Шостакович. Он
посвятил ее Ленинграду.
Ольга Берггольц: “Первые звуки “Седьмой
симфонии” чисты и образны. Их слушаешь жадно и
удивленно – так вот как мы когда-то жили, до
войны, как мы счастливы-то были, как свободны,
сколько простора и тишины было вокруг. Эту музыку
хочется слушать без конца. Но внезапно и очень
тихо раздается сухое потрескивание, сухая дробь
барабанов. Начинают перекликаться инструменты
оркестра. Война. Барабаны уже гремят так
неистово, что трудно дышать. От них никуда не
деться. Это враг на подступах к Ленинграду. Он
грозит гибелью. Товарищи, это о нас, это о
сентябрьских днях Ленинграда. Это наша великая
бесслезная скорбь о наших родных и близких –
защитниках Ленинграда… В 4-й части тема войны
переходит в тему грядущей победы, и немыслимой
силы достигает торжественное, грозное ликование
музыки. Товарищи, мы обязательно победим. Мы
готовы на все испытания, которые еще нас ожидают,
готовы во имя торжества жизни. Об этом
свидетельствует Ленинградская симфония,
созданная в нашем осажденном, голодающем,
лишенном света и тепла, сражающемся городе”.
2-й ведущий: 18 января 1943г ленинградская блокада была прервана. Люди услышали, наконец, по радио: “Ленинградцы! Милые друзья! Товарищи по оружию и всем тяготам фронтовой жизни! Блокада прорвана. Поздравляем вас, дорогие! Это еще не окончательная победа, но радостное ее предвестие. Мы соединились со всей страной. Мы вздохнем теперь полной грудью и, как никогда, уверены, что недалека теперь окончательная победа над фашизмом”.
Звучит запись голоса О.Берггольц:
Что может враг? Разрушить и убить. И только-то?
А я могу любить…
А мне не счесть души моей богатства.
А я затем хочу и буду жить,
Чтоб всю ее, как дань людскому братству,
На жертвенник всемирный положить.
Грозишь? Грози. Свисти со всех сторон.
Мы победили. Ты приговорен.
Обстрел затих. Зарею полон город,
Сменяются усталые дозоры,
На улицах пустынно и светло,
Сметают в кучи дворники стекло,
И неустанным эхом повторен
Щемящий, тонкий, шаркающий звон,
И радуги бегут по тротуарам
В стеклянных брызгах.
В городе весна,
Разбитым камнем пахнет и пожаром,
В гранитный берег плещется волна,
Как сотни лет плескалась.
Тишина.
1-ведущий: Розы растут на братских могилах Пискаревского кладбища. Огромны они, братские могилы. Много их. Полмиллиона ленинградцев покоится здесь! Бесконечны гранитные плиты с высеченными датами: “1941”, “1942”. Идут на кладбище поклониться праху героев люди... Здесь старые ленинградцы, пережившие блокаду… Молодежь, пионеры, иностранные гости. Горот вечный огонь.
Звучит запись голоса О.Берггольц:
“Когда Ленинградский Совет депутатов
трудящихся предложил мне сделать надпись на
Пискаревском кладбище, надпись, которая должна
быть высечена на гранитной стене, не скрою, что
вначале это предложение испугало меня. Но
архитектор Левинсон сказал мне как-то: “Поедемте
на кладбище”. Был ненастный, осенний
ленинградский день, когда мы пробрались на
окраину Ленинграда. Мы шли среди еще абсолютно
неоформленных курганов, а не могил. Но уже за ними
была огромная гранитная стена, и там стояла
женщина с дубовым венком в руках. Невыносимое
чувство печали, скорби, полного отчуждения
настигли меня в ту минуту, когда я шла по этим
мосткам, по этой страшной земле, мимо этих
огромных холмов-могил, к этой еще слепой и
безгласной стене. Нет, я вовсе не думала, что
именно я должна дать этой стене голос.
Но ведь кто-то должен был дать ей это – слова и
голос. И, кроме того, была такая ненастная
ленинградская осень, и казалось мне, что времени
уже не оставалось. Я поглядела вокруг, на эти
страшнейшие и героические могилы, и вдруг
подумала, что нельзя сказать проще и
определенней, чем:
Здесь лежат ленинградцы,
Здесь горожане – мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы…
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции,
Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем:
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням,
Никто не забыт, и ничто не забыто!”
6-й чтец: (стихотворение С. Давыдова “Осень на Пискаревском”)
Проливная пора в зените,
Дачный лес почернел и гол.
Стынет памятник
На граните –
Горевые слова Берггольц.* * *
Ленинградец душой и родом,
Болен я сорок первым годом,
Пискаревка во мне живет, –
Здесь лежит половина города
И не знает, что дождь идет.* * *
Наши матери, наши дети
Превратились в эти холмы…
Больше всех,
Больше всех на свете
Мы фашизм ненавидим.
Мы!
1-й ведущий: “Здесь оставлено сердце мое”, – писала О. Берггольц о своем городе. Ее голос был голосом Ленинграда. Он дарил людям надежду, помогая им жить и бороться.