Цели:
- помочь учащимся приблизиться к внутреннему миру Тургенева, раскрыть силу и глубину его противоречивых чувств;
- путем создания эмоционального фонда подготовить к восприятию повести “Ася”.
Оборудование:
1) портрет Тургенева работы Перова (1872);
2) портрет П.Виардо работы П.Соколова (1840);
З) фотография П.Тургеневой;
4) рис. с изображением Куртавнеля (с рис. П.Виардо);
5) музыкальные произведения: Россини “Севильский
цирюльник”; Алябьев “Соловей” (романс); Н.Абаз
“Утро туманное” (романс); Глинка “Вальс -
фантазия”, Бетховен “Лунная соната”.
ХОД УРОКА:
Нет! Не забыть мне вас, пленительные
звуки,
Как первых сладких слез любви мне не забыть!
Когда внимал я вам, в груди смирялись муки,
И снова был готов я верить и любить...
Мне не забыть ее.
(А.Н. Плещеев)
Имя И.С. Тургенева давно и тесно связано с поэтическим и возвышенным чувством любви. Способность глубоко любить Тургенев считал одним из важнейших качеств человека и многих своих героев подвергал испытанию любовью. Он считал: Любовь... сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь”. Добролюбов называл Тургенева певцом чистой, идеальной женской любви”. Тургенев с самого начала своего творчества очень поэтично, с большим лиризмом описывал истинно прекрасное чувство любви. Но самые взволнованные, самые лучшие страницы его книг посвящены расцвету первого юного чувства, сложным душевным переживаниям, сладостному обаянию первой любви и красоте чувств.
Среди прислуги Варвары Петровны Лутовиновой, матери И.С.Тургенева, находилась одна девушка, вольнонаемная белошвейка, Авдотья Ермолаевна Иванова. С ясными и кроткими глазами и тонкими чертами лица, умница и скромница. Она с первого раза приглянулась Ивану Сергеевичу. Он полюбил ее, полюбил ее робкую походку, тихий голосок, тихую улыбку. С каждым днем она ему казалась все милей. И Авдотья привязалась к барину всей душой.
Когда так радостно, так нежно||
Глядела ты в глаза мои
И лобызал я безмятежно
Ресницы длинные твои...
Когда луна над пышным садом
Взойдет, и мы с тобой сидим
Перед окном беспечно рядом,
Дыша дыханием одним...
Скажи мне: мог ли я предвидеть,
Что нам обоим суждено
И разойтись и ненавидеть
Любовь, погибшую давно?
(“Вариации” Тургенев)
Но скоро об этой любви узнали все в помещичьем доме. Поднялся гвалт, крик. Авдотью заперли в чулан, а вскоре отправили в Москву. Там у нее родилась дочь, Пелагея, очень похожая на отца. Варвара Петровна распорядилась забрать девочку у матери и поселить ее в Спасском. Здесь она и росла — на положении дворовой, помыкаемая всеми и никем не любимая. Таскала воду для прачек, исполняла грязную работу.
С грустными, тяжелыми думами покидал тогда Иван Сергеевич Спасское. Жгучей болью ложились на сердце последние события. Дорога была прикрыта верной снежной порошей, скудные нивы, сиротевшие на первом снегу, тянулись вплоть до самого небосклона, сами собой складывались элегические стихи.
(Звучит романс Н.Абаза “Утро туманное”).
Именно в это время стали определяться ведущие мотивы его творчества – мягкая грусть о былом, о быстротечности человеческой жизни, вера в силу и красоту любовного чувства. Этим мотивам писатель остался верен до конца своей жизни.
В 1843 году произошло событие, наложившее неизгладимый отпечаток на всю жизнь Тургенева, он познакомился с выдающейся французской певицей, человеком высокой культуры, умной и привлекательной Полиной Виардо. Его жизнь озаряется любовью, которая длится до самой смерти.
Полина Виардо была одной из самых замечательных женщин 19 века. Великая певица, умная и разносторонне одаренная, хотя и очень некрасивая (“Великолепно безобразна!” – воскликнул, увидев ее, один из современников), она для многих стала в каком-то смысле символом женского совершенства вообще. Дочь знаменитого в Европе тенора Гарсиа, выходца из цыганского квартала Севильи, дружна со многими властителями дум своего времени. Ф.Лист давал ей уроки фортепианной игры. Ее ближайшей подругой стала знаменитая французская писательница Жорж Санд, писавшая свою Консуэло с Полины Виардо. Не менее знаменитый французский поэт и драматург Альфред де Мюссе страстно влюбился в нее, когда она была совсем юной, сразу разглядев в ней и блестящий талант, и ум, и образованность, сделал ей предложение, получил отказ, которого так и никогда ей не простил. Шопен преклонялся перед нею не только как певицей, но и композитором. Это Шарль Гуно посвятил ей оперу “Сафо”, а Камиль Сен-Санс – оперу “Самсон и Далила” (первой исполнительницей партии Далилы была Виардо).
П.Виардо пела почти во всех европейских столицах. Но в Петербург она явилась незнакомкой, и ее выхода ждали только с любопытством. Никто не знал, что в России она будет обязана своей славой и своим успехом, что Россию она назовет “вторым отечеством” (даже имя свое Полина получила по крестной матери — княжне Прасковье Андреевне Голицыной). Не было таких похвал, которые не расточала бы ей русская печать. Исполнение алябьевского “Соловья” стало легендой. Ей посвящали стихи Плещеев, Бенидиктов, Ан. Григорьев. Каждый раз она уезжала из России, осыпанная драгоценными подарками.
(Звучит отрывок из “Севильского цирюльника” Россини).
Шел “Севильский цирюльник”, в котором Виардо исполняла роль Розины. “Началась вторая картина первого акта. Комната в доме Бартоло. Входит Розина: небольшого роста, с довольно крупными чертами лица и большими, глубокими, горячими глазами. Пестрый испанский костюм, высокий андалусский гребень торчит на голове немного вкось. “Некрасива!” — повторил мой сосед сзади. “В самом деле “, - подумал я. Вдруг совершилось что-то необыкновенное. Раздались такие восхитительные бархатные ноты, каких, казалось, никто никогда не слыхивал... Это было великое торжество искусства!”
“Она поет, как дышит: хотя всем известно, что ей только 17 лет, ее талант столь естественен, что удивляться ему даже и не помышляют. Ее полное выразительности лицо меняется с удивительной быстротой, с чрезвычайной легкостью, не только в соответствии со сценой, но и в соответствии с фразой, которую она исполняет. Одним словом, она обладает главным секретом творчества: прежде чем выразить чувство, она его ощущает. Она прислушивается не к своему голосу, а к сердцу”, -писал Альфред де Мюссе.
Боголюбов писал: “Мадам Виардо была нехороша собой, но была стройна и худощава, у нее до старости были чудные черные волосы, умные бархатные глаза и матовый цвет лица, какой, видно, бывает у природных испанских цыганок. Рот у нее был большой и безобразный, но только она начинала петь — о недостатках лица и речи не было, она божественно вдохновлялась, являлась такой красавицей могучею, такой актрисой, что театр дрожал от рукоплесканий, цветы сыпались на сцену, и в этом восторженном шуме царица сцены скрывалась за падающим занавесом...
(Портрет П.Виардо раб. Л. Соколова)
Да, это была волшебница, и уста ее были прелестны. При повторении арии для всех стало очевидным, что Виардо не только великая исполнительница, но и гениальная артистка... Игра ее, умная, изящная, веселая отличалась особенной, только ей свойственной благородной простотой и прелестью... О ней говорили, что каждое ее слово — огонь, а каждое движение — грация.
Триумфы певицы продолжались. Восторженная толпа поклонников ожидала всякий раз ее выхода из театра, за счастье почиталось получить один цветок или даже лепесток из ее букета. В Москве Виардо исполняла русские романсы, и особенно успешно “Соловья” Алябьева. (Звучит романс Алябьева).
Тургенев был очарован голосом и игрой Виардо. Он не пропускал ни одного спектакля. Его восторженные отзывы об итальянцах и в особенности об игре Виардо не ускользнули от друзей. “Он теперь весь погружен в итальянскую оперу и, как все энтузиасты, очень мил и очень забавен”,- писал Т. Бакуниной В.Г. Белинский.
Тургенев вспоминал, что у нее были удивительные золотисто-пепельные волосы и большие глаза, с задумчивым и в то же время дерзким взором... Мне ли забыть выражение этого взора? Я замирал и гас в ее лучах. “С той самой минуты, как я увидел ее в первый раз, с той роковой минуты принадлежал ей весь”.
Увлечение Тургенева оказалось не мимолетным. Оно перешло в преданную дружбу, поклонение, любовь. Любовь эта наложила неизгладимую печать на всю жизнь Тургенева. Во имя ее он многим пожертвовал, много пережил, сохраняя верность ей до последнего часа своей жизни.
Тургенев писал: “Все мое существо устремлено к Вам, как воронка. Помнится, я от Вас слышал это сравнение, яме могу им не воспользоваться, оно слишком точно подходит ко мне. О, мой горячо любимый друг, постоянно, день и ночь я думаю о Вас, и с какой бесконечной любовью! Каждый раз, когда Вы вспоминаете обо мне, Вы можете уверенно себе: “Мой образ сейчас стоит перед его глазами, и он поклоняется мне”. И это будет истинная правда... Не могу Вам сказать, как сильно стремлюсь к Вам... Как всю ночь напролет вижу Вас во сне. И я теперь уже не могу больше работать, т.к. все мои помыслы постоянно вьются возле Вас, и Ваш дорогой образ заставляет все прочие растаять как снег”.
Тучкова-Огарева верила в предрасположенность и неизбежность неизбывного чувства Тургенева к П. Виардо: “Я думаю… что это его самое лучшее чувство. Какова же была бы его жизнь без него?.. Женщина без выдающегося таланта, без обстановки искусства, не могла бы ему нравиться надолго
Музыка, литература, живопись, история — все сближало Тургенева с Полиной Виардо. Каждый из них стремился ввести другого в свой духовный внутренний мир.
П. Виардо писала из Берлина в Куртавнель(19.01.1948):
“Трудитесь на поприще искусства, вы в этом никогда не раскаетесь и всегда останетесь молодым и открытым для всех радостей жизни и стойким ко всяческим невзгодам. Я тоже тружусь, и, признаюсь, это является моим единственным развлечением, единственной радостью. Если это не цель моей жизни, то, по крайней мере, способ существования.
Это удивительное письмо выражает истинный символ веры такого художника, каким была П. Виардо. Ее целеустремленность и творческая воля не могли не влиять на Тургенева.
…Куртавнель. С 45-го года стал он болью тургеневской и радостью. С замиранием сердца подъезжал он всякий раз к пепельно-серому замку — дому П.Виардо — с большими окнами, со старой, мхом поросшею крышей. Густая стена тополей и каштанов его окружала, под окнами — тропические деревья, выращенные в оранжереях, подъёмный мост перекинут через каменный ров, переходящий в широкую канаву, кольцом окаймляющую усадьбу. Глубокая тишина и покой царили под сводами деревьев старого парка, и только порой мягко плюхались в канаву лягушки, да слышался иногда шорох и легкий стук падающих в глубине сада яблок. А за садом бежало вверх по холмам широкое хлебное поле, и кромка дальнего леса мерцала в мареве знойного июльского дня. Напоминал Куртавнель природу родного Спасского, хотя и не мог ее заменить. В замке жили добрые друзья, свободные от предрассудков, во многом близкие по духу. (Рисунок с изображением Куртавнеля).
Тургенев жил в комфорте и был окружен всеобщим вниманием. “В семье Виардо, - писал он, - во мне видят не писателя, а человека... Тут я живу спокойно и уютно...” Обстановка в семье Виардо, где царил культ творчества, созидания, труда, была благотворна для Тургенева. И все же Тургенев признавался: “Жизнь моя сложилась так, что я не сумел свить собственного своего гнезда. Пришлось довольствоваться чужим”. В семье Виардо Тургенев обрел домашний очаг, где все — муж, жена, дети обожали его. Писатель и любитель живописи, Тургенев нашел в своем старом друге Луи Виардо собрата по литературе и тонкого художественного критика, большой любитель музыки, он и мечтать не мог о более интересной среде, поскольку все члены семьи были артистами, и артистами выдающимися.
Перед смертью матери Тургенев приехал в Спасское. Когда он увидел эту восьмилетнюю девочку, тащившую ведро воды из колодца, жгучее чувство стыда бросилось краскою в лицо, сдавило грудь. Ведь он в своих заграничных скитаниях совсем забыл о ее существовании. Чем виноват этот несчастный ребенок перед людьми и миром, за что он мучится?
В своем письме супругам Виардо Тургенев описал историю рождения Пелагеи, рассказал о несчастном положении, в котором оказалась его дочь. Он понимал, что в условиях России девочку ждут унижения и обиды: по закону она не может называть себя дочерью своего отца, не имеет права унаследовать его состояние, не допускается в привилегированные учебные заведения, ей уготована судьба мещанки, занимающейся каким-нибудь расхожим ремеслом.
В том же письме он писал: провел наедине с ней три дня в дилижансе и вот что заметил: она необычайно умна, у нее твердый и уже сложившийся характер, большая тонкость и наблюдательность, но боюсь, не мало ли в ней сердца? Я ожидал найти маленькую дикарку, застенчивую и невоспитанную, а встретил существо спокойное, почти дерзкое... Она уже умеет нравиться, втираться в доверие, с незаурядной сообразительностью она очень быстро поняла и оценила свое положение... Это маленькое существо надо спасти, и я очень рассчитываю на полную перемену жизни, какая ей предстоит...” Вскоре из Куртавнеля пришел ответ: супруги Виардо предлагали русскому другу взять его дочь на воспитание до совершеннолетнего возраста, назначив годовую сумму за ее содержание.
Тургенев признался Фету: “Наивный человек, я ожидал, что встречу между двумя Полинами отношения матери и дочки, ожидал увидеть свою дочь бесконечно счастливой в этой семье. А что получилось на деле?.. Дочерям госпожи Виардо моя Полина кажется чудачкой, мальчиком в юбке, они не понимают ее, называют ее сумасшедшей, считают, что она злая. А Полина в свою очередь, как она тайно призналась мне, видит в них “дурочек и кукол”.
- Полина, - спрашивал Тургенев (разговор шел на французском языке), - неужели ты ни слова русского не понимаешь? Ну, как по-русски: вода?
- Не помню.
- А хлеб?
- Не знаю...
Это было горько и противоестественно.
В 1857 г. Тургенев писал Полине в пансион: “Мое дорогое дитя, прошу тебя впредь подписываться Полина Тургенева и передать госпоже Аран, чтобы это имя писалось всюду, где речь идет о тебе”.
Живя за границей, Тургенев больно и мучительно переживал разлуку с родиной. Все, что он видел вокруг себя за рубежом, раздражало и вызывало резкое недовольство. Тургенева тянуло домой, все его мысли были обращены к России: “Что ни говори, - восклицал он в письме к Боткину, - а мне все-таки моя Русь дороже всего на свете — особенно я это чувствую за границей!” Он признался Аксакову: “Пре6ывание во Франции произвело на меня обычное свое действие: все, что я вижу и слышу — как-то теснее и ближе прижимает меня к России, все родное становится мне вдвойне дорого...”
15 ноября 1857 года Тургенев писал из Рима своей знакомой — графине Елизавете Егоровне Ламберт: “В человеческой жизни есть мгновенья перелома, в которых прошедшее умирает и зарождается нечто новое. Горе тому, кто не умеет их чувствовать…”
Именно такие мгновения Тургенев ощущал в течение всего 1857 года, когда взаимоотношения с П. Виардо осложнились, и переписка с ней на время прекратилась. В это время Тургенев признается Марии Николаевне Толстой: “Когда вы меня знали, я еще мечтал о счастье, не хотел расстаться с надеждой, теперь я окончательно махнул на все рукой. Все затихло, неровности исчезли — внутренние упреки умолкли — к чему вздувать пепел? Огня все-таки не добудешь... Вы напрасно говорите о моем счастье...”
Тургенев не находил в себе силы освободиться из-под власти большого чувства любви к знаменитой певице, чувства, которое навсегда обрекло его на бесприютную жизнь одинокого вечного странника. Утратив надежду на собственное личное счастье, писатель стремился выразить это состояние в художественных произведениях.
И Тургенев вновь взялся за перо. Именно в работе он стремился теперь найти выход из тяжелого состояния. Он писал: “Работа может одна спасти меня, но, если она не удается, худо будет!”
В это трудное для Тургенева время было создано одно из наиболее поэтичных и светлых его произведений — повесть “Ася”.
(Звучит “Вальс-фантазия” Глинка).
Лето 1857 г. Тургенев отправился на лечение в курортный немецкий городок Зиннциг близ Рейна. Он часто ходил смотреть на эту величавую реку и там размышлял о своих отношениях с Виардо, с дочерью, просиживая долгие часы на каменной скамье под одиноким ясенем.
Здесь его окружала романтическая природа: цветущие липы и виноградники, лунные вечера на Рейне, дикие скалы, писатель знакомился с многочисленными поэтическими легендами. Все это навевало мысли о мимолетности красоты, о скоротечности счастья, призрачности любви. С одной стороны, человек испытывает потребность нежного и глубокого чувства, прочного счастья. Но вскоре он убеждается, что любовь стихийна и своевольна, а счастье мгновенно. Эти мысли подвели Тургенева к замыслу повести “Ася”.
Однажды после вечерней прогулки он шел домой, уже ни о чем не размышлял, но со странной тяжестью на сердце, “как вдруг его поразил сильный, знакомый, но в Германии редкий запах”. Он остановился и увидал возле дороги небольшую грядку конопли. Ее степной запах мгновенно напомнил родину и возбудил в душе странную тоску по ней. Захотелось дышать родным воздухом, ходить по русской земле. “Что я здесь делаю, зачем таскаюсь в чужой стороне между чужими?” - подумал он, и мертвенная тяжесть, которую он ощущал в сердце, разрешилась внезапно в горькое и жгучее волнение.
Это было началом рождения повести “Ася”, наиболее передающей тургеневские раздумья о судьбе дочери, о своей несчастной любви и потерянной жизни.
Из воспоминаний Островской Н.А. (из слов Тургенева): “Вечером, от нечего делать, вздумал я поехать кататься на лодке. Вечер был прелестный. Ни о чем не думал, лежал я в лодке, дышал теплым воздухом, смотрел кругом. IIроезжаем мы мимо небольшой развалины, и с развалиной домик в два этажа. Из окна нижнего этажа смотрит старуха, а из окна верхнего — высунулась голова хорошенькой девушки. Тут вдруг нашло на меня какое-то особенное настроение. Я стал думать и придумывать, кто эта девушка, какая она, и зачем она в этом домике, какие ее отношения к старухе, - и так тут же в лодке и сложилась у меня вся фабула рассказа”.
(Инсценирование отрывка из повести “Ася”).
“Обнимаю тебя за повесть и за то, что она прелесть как хороша, - писал Н.А.Некрасов. — От нее веет душевной молодостью, все она чистое золото поэзии. Без натяжки пришлась эта прекрасная обстановка к поэтическому сюжету, и вышло что-то небывалое у нас по красоте и чистоте. Даже Чернышевский в искреннем восторге от этой повести”.
“Повесть твоя — прелесть, - вторил Панаев. — Спасибо за нее: это, по-моему, самая удачная из повестей твоих. Я читал ее вместе с Григоровичем, и он просил написать тебе, внутри у тебя цветет фиалка”. Последняя фраза заставила Тургенева улыбнуться: знали бы они, далекие друзья, какая “фиалка” цвела тогда в горемычной его душе! С некоторых пор только литература стала для него утешением в страннической жизни.
Полине Виардо (1850 г.), Петербург: “Дорогая моя, хорошая мадам Виардо, как вы поживаете? Дебютировали ли вы уже? Часто ли думаете обо мне? Нет дня, когда дорогое мне воспоминание о вас не приходило бы на ум сотни раз, нет ночи, когда бы я не видел вас во сне...
И мне радостно сказать вам… что я ничего не видел на свете лучше вас, что встретить вас на своем пути — было величайшем счастьем моей жизни, что моя преданность и благодарность вам не имеет границ и умрет только со мною”.
Любовь, которую испытывал Тургенев к Виардо, была необычной, одухотворенно-романтической. Средневековое рыцарство со священным культом прекрасной дамы” светилось в ней. В глазах Тургенева певица возносилась на высокий пьедестал, являлась недосягаемой в своей красоте и могуществе.
До самой старости Тургенев любил избранницу своего сердца свежо и молодо, весенним чувством первой любви, в котором чувственность поднималась до чистого духовного огня.
Иначе откуда же могли появиться у стареющего писателя вдохновенные молодые строки в стихотворении в прозе “Стой!”:
“Стой! Какою я теперь тебя вижу — останься навсегда такою в моей памяти!
С губ сорвался последний вдохновенный звук, глаза не блестят и не сверкают — они меркнут, отягощенные счастьем, блаженным сознанием той красоты, которую удалось тебе выразить, той красоты, во след которой ты словно простираешь твои торжествующие, твои изнеможенные руки!
Какой свет, тоньше и чище солнечного света, разлился по малейшим складкам твоей одежды?
Какой Бог своим ласковым дуновеньем откинул назад твои рассыпанные кудри?..
Вот она открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви! Вот оно, вот оно, бессмертие! Другого бессмертия нет — и не надо. В это мгновенье ты бессмертна.
(Звучит “Лунная соната” Бетховена).